Метафизик 1 - Дичковский Андрей Страница 33

— Как бы там ни было, — продолжаю я, — мне очень приятна эта высокая честь и доверие, оказанное мне. Итак, давайте же не будем затягивать и приступим.

Немного успокоившись, я подхожу вместе с церемониймейстером к крайней левой доске. Мои глаза расширяются в непонимании, когда я вижу, что в начальной позиции у моих черных фигур не хватает одной ладьи. И, что самое странное, на соседних досках левая черная ладья так же отсутствует.

— Э-э... — многозначительно произношу я, указывая пальцем в пустующий угол. — А куда делась...

Церемониймейстер склоняется к моему уху и доверительно шепчет:

— Лорд Минэтоко сказал, что вы даете всем фору в ладью. Что-то не так?

Я мысленно хмыкаю. Ох уж этот хитрый старикашка — нашел способ усложнить мне жизнь. Ну ну.

— Нет, что вы. — Я заставляю себя как ни в чем не бывало улыбнуться. — Кому вообще нужна эта вторая ладья? Только мешается постоянно.

Итак, игра начинается. Я двигаюсь вдоль столов, делая первый ход попеременно королевской и ферзевой пешкой. Потом, дойдя до края, где сидит мужчина в соломенной шляпе, возвращаюсь на исходную и начинаю следующий круг. Несколько слуг снуют туда-сюда с перьями и листами бумаги, делая пометки — видимо, на тот случай, чтобы, если я ненароком вздумаю стащить у кого ладью, они могли заявить: уважаемый, вообще-то у нас все ходы записаны.

Первый «удар» я наношу какому-то долговязому крестьянину уже на третьем ходу: он неосторожно защитил свою королевскую пешку пешкой «эф», на что я без лишних размышлений жертвую коня на «е пять» и подключаю к атаке ферзя, после чего счет жизни белого короля идет не на часы, а на минуты. Еще один не местный шахматист слишком отчаянно пытался отстоять свою лишнюю пешку в принятом ферзевом гамбите, благодаря чему я уже на шестом ходу выскакиваю ферзем на «эф три» отжимаю у него ладью, сравнивая материал. Через два хода, зевнув вдобавок к ладье коня, тот сдается. Первый вышел.

Поначалу я не чувствую никаких проблем — спокойно и уверенно разыгрываю дебют, выставляя фигуры на активные позиции и стараясь доминировать в центре; благо, пока что наличие лишней ладьи у противников особо не сказывается на игре. Но вот если я буду играть чересчур аккуратно, и партия затянется... вот тут-то у меня могут начаться серьезные проблемы даже с менее опытным противником. Вывод напрашивается сам собой: надо обострять позицию в миттельшпиле и идти на тактические осложнения.

На одиннадцатом ходу отпадают еще двое — крестьянин, которому я пожертвовал на третьем ходу коня, и пожилая барышня, проглядевшая одноходовую матовую угрозу. На тринадцатом сдается старик, неудачно развивший свои фигуры и позволивший мне подловить его ферзя конем. Мне кажется, что сейчас все пойдет легче, но уже через пару минут я понимаю, что ошибся. Дает знать о себе кипящий от перенапряжения мозг и накопившаяся за день усталость. Я чуть не подставляюсь против Хи Лийона под коневую вилку, а пришлому старику с длиннющей черной бородой и вовсе едва не зеваю слона. Ко всему этому, дико хочется пить, а в горле все еще сидит запах элейнового табака — однако я понимаю, что не могу позволить себе потерять концентрацию и отвлечься.

К двадцатому ходу я выбиваю еще пятерых, и мне становится примерно понятен расклад сил. Если точнее, то кого конкретно стоит опасаться. Пока что больше всего проблем у меня с Хи Лийоном (что явно пересмотрел свои дебютные взгляды после недавнего поражения от меня), с бородачом, которого мой извращенный мозг почему-то стремится назвать Карабасом-Барабасом, со светловолосой женщиной бальзаковского возраста, что довольно грамотно упрощает позицию всевозможными разменами, и, как ни странно, с мужчиной в плаще и надвинутой на лоб соломенной шляпе — тот смело идет на предлагаемые мною осложнения и ловко уворачивается от моей не самой очевидной ловушки.

За окнами стремительно темнеет, и меня понемногу начинает клонить в сон — сказываются ранние подъемы последних дней. Голова продолжает гудеть, а виски наливаются тяжестью. Неимоверно хочется махнуть на все рукой, жестом благородной воли предложить всем ничью, перекусить и, запив это бокалом-другим вина, найти спокойствие в объятьях пуховой перины. И все же я продолжаю насиловать свой мозг и тело — ноги намекают на то, что еще немного, и мне придется двигаться между досками на кресле с колесиками. Все чаще приходится подолгу задумываться — чтобы не наделать поспешных глупостей и не зевнуть внезапную угрозу со стороны противников.

Примерно к тридцатому ходу «в живых» остаются девять игроков. Из них в трех позициях у меня уже явный перевес, еще в двух тоже перевес, пусть и не такой явный, а вот последняя четверка игроков, куда входят все те, кого я еще десять ходов назад взял на карандаш, доставляет мне серьезные проблемы. С Хи Лийоном я по-прежнему без ладьи, и все мои надежды возложены на прямую атаку его надежно укрывшегося за пешками и легкими фигурами короля. У Карабаса я отыграл пешку плюс «качество», то есть ладью за коня, однако этого недостаточно — его фигуры неплохо маневрируют по ферзевому флангу; с ним я максимально уклоняюсь от разменов и стараюсь подловить на тактике. Женщина, оставшаяся для меня безымянной, добилась перехода в эндшпиль, в котором у меня слон, конь и пять пешек против двух ладей и четырех пешек; объективно, окончание близко к проигранному, но у нее плохая пешечная структура и неудачно расположенный рядом со сдвоенными пешками король, в то время как мои конь и слон заняли форпосты и неплохо мешают координации черных ладей. С мужчиной в соломенной шляпе же на доске и вовсе творится кавардак — с обоих сторон куча связок и потенциальных угроз.

— Лорд Грэй. — Церемониймейстер подходит ко мне, когда я, утирая со лба пот, заканчиваю очередной круг. — Быть может, сделаем перерыв? Должно быть, вы устали.

— Пфф. — Я пытаюсь рассмеяться, но выходящий изо рта звук больше напоминает