Фарватер Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович Страница 34

— У нас в ноябрьском номере Сименон, — похвастался я.

— Один номер у ректора, другой у парторга, третий у профорга, — ответила главная библиотекарша. — Вернут, непременно прочитаю. Как вам удалось?

— Попросили.

— У самого Сименона?

— Да.

— Вы видели Сименона? В Париже?

— Видел. Мы все его видели, то есть Бочарова, Стельбова и я. Редакция журнала. Договорились о встрече, посидели за кальвадосом… Только не в Париже, а в Лозанне.

— И Сименон дал вам повесть?

— Думаю, в порядке эксперимента.

Библиотекарша вздохнула.

— Лозанна, Сименон, кальвадос…

Потом вздохнула ещё раз и продолжила:

— Девяносто процентов книг научного фонда в течение трех лет остаются невостребованными. На самом деле — больше, просто статистику мы ведем за три года. Книги лежат мёртвым грузом. И если насчет Гоголя с Белинским есть надежды, что когда-нибудь их все-таки станут читать, то насчет монографий… Ну кому, скажите, нужен труд Бошьяна тысяча девятьсот сорок девятого года «О природе вирусов и микробов» сегодня? Только из любопытства разве почитать. Как курьез. Но люди заняты, им некогда рассматривать курьезы прежних лет. Бошьян ладно, это все-таки казус известный. Куда больше книг никаких — унылые компиляций середины прошлого века, устаревшие ещё до того, как попали в типографию.

Из десяти процентов востребованных книг пять процентов записаны за сотрудниками кафедр, и находятся у них годами — кто-то пишет диссертацию, кто-то просто положил на полку и надеется прочитать, но всё как-то некогда. Или поздно. Научные монографии устаревают быстрее, чем учебники: учебники читают ради базовых знаний, монографии же интересны знаниями свежеобретёнными. И, наконец, все серьезные преподаватели заказывают для личных библиотек новые книги по планам издательств через «Медкнигу», «Научную книгу» и им подобным. Заказы как правило принимаются и как правило исполняются.

— А оставшиеся пять процентов?

— Это студенты, интересы которых шире учебной программы. Ищут, читают, думают. Но наших возможностей почти достаточно. Почти — потому что невозможно предсказать, что закажет такой студент завтра. А если невозможно предсказать — невозможно и запастись. В конце концов, есть межбиблиотечный абонемент и есть московские библиотеки, та же Ленинка.

— То есть и в научных книгах нужды нет?

— Вам лучше пройтись по кафедрам. Это и проще, и полезнее.

— Проще?

— Конечно. Вы привозите книгу из Швейцарии или Канады, и, как частное лицо, передаете её профессору или доценту. Никакого Главлита, никакой бюрократии. А профессор или доцент донесут то, что нужно, до студентов.

— Возможно, возможно, — Евгения Максимилиановна сказала то, что я решил инстинктивно на первом курсе. Прочитал сам — отдай в группу. Или на кафедру. Если попросят.

— А у нас есть очень любопытные книги, — она подошла к шкафу и достала солидную книгу ин-октаво в переплете черной кожи. — После войны нам доставили много книг из Германии. В счет репараций. Я, тогда девчонка, старательно их оформляла. Только вот большинство книг тоже остались невостребованными. Не по-русски написано, да и вряд ли это актуально — то, что написано.

Я взял книгу, раскрыл. Средневековая латынь.

«Кто в эту книгу заглянуть дерзнет, того Кромешный Ужас унесёт».

— Да, вряд ли актуально. Но любопытно. Значит, как я понял, библиотеку интересуют книги остросюжетные? Детективы, приключения, фантастика?

— Читателей интересуют, — поправила меня Евгения Максимилиановна. — Мы работаем для читателей.

— Разумеется, разумеется. Хорошо, мы посмотрим, что можно сделать.

— Мы? — библиотекарша невольно — или вольно — выделила местоимение.

— Николай Второй, да. Мы — это редакция «Поиска». Знаете, в процессе работы завязываются связи. Мы им свои книги, они нам свои, и вообще…

— Связи — это прекрасно, — нотки сомнения в голосе слышались явственно. Обещают многие, а вот выполняют обещания единицы.

— А пока… Я на днях уезжаю на турнир, в Москву. Хочу взять эти книги, — я показал на сборник молодых дальневосточных писателей, «Растеряеву Улицу» Успенского и Чёрную Книгу.

— Эти — пожалуйста, но вот эта… — она с сомнением посмотрела на Чёрную Книгу. — Впрочем, берите, берите.

Действительно, кому доверять, как не мне, пообещавшему, пусть неявно, фантастику и детективы, человеку, который пьёт кальвадос с Сименоном и которому сам Леонид Ильич вручил орден Красной Звезды.

Мне доверять можно. Даже книгу из закрытого фонда.

И мне доверили.

Из библиотеки я прошёл в деканат. Отнести заявление: в связи с участием в чемпионате Советского Союза по шахматам (высшая лига) прошу предоставить паузу в обучении с двадцать шестого ноября по тридцать первое декабря. Индивидуальный график бумаги не отменял, индивидуальный график и заключается в подобных бумагах.

Секретарша бумагу приняла, но сказала, что меня хочет видеть ректор.

Хочет — увидит, и я пошёл к ректору.

Товарищ Мурфенко принял меня как родного. Спросил об учёбе, всё ли хорошо, не нужно ли какой помощи. Потом перешёл к делу.

— Нам пришло письмо из Министерства. Относительно вас, Михаил Владленович, — он сделал паузу.

Я паузу оценил, и придал себе заинтересованный и немного тревожный вид. К нам едет ревизор.

— В министерство, в наше министерство, пришло письмо из Ливии, из ливийского министерства здравоохранения. Благодарственное письмо. За то, что вырастили такого доктора, как Михаил Чижик.

Я убрал тревогу.

— Ливийцы пишут, что вы, Михаил, прооперировав сложного больного, спасли тому жизнь.

— Восток, — ответил я. — У них так принято — благодарить.

— Вы действительно кого-то оперировали?

— Под наблюдением опытного врача, — заверил я. — Аппендэктомия. Была песчаная буря, и эвакуация больного в медицинский центр не представлялась возможной.

— Хорошо, хорошо. И теперь уже наше министерство выражает благодарность нашему институту, воспитавшему и выучившему Михаила Владленовича Чижика.

Я приосанился.

— Ну, а мы выражаем благодарность вам, Михаил Всеволодович. Не посрамили. И считайте, что экзамен по хирургии вы уже сдали. Вы ведь не собираетесь становиться хирургом, а, Михаил Владленович?

— Нет, Аполлинарий Галактионович. Не собираюсь. Мое призвание — курортология. И спортивная медицина.

— Понятно и похвально. Что ж, от имени всего института желаю вам успешного выступления на чемпионате страны.

Надо же… Медленно крутится бюрократическая машина. Когда была та операция, давно была. Летом. А сейчас зима на носу.

Я неспешно возвращался в Сосновку. Время до поезда довольно, успею привести в порядок мысли и чувства.

Девочки приехали позже, группа занималась в третьей городской. Как раз хирургия. Нет, они тоже не метят в хирурги, но знать-то нужно. Знать и уметь. По возможности. Всякое ведь бывает, и стоматологу приходится заниматься боевыми травмами. А учат нас… Как могут, так и учат. Кто ж даст пятикурснику оперировать? Крючки подержать уже хорошо, а если придется узлы вязать, зашивать операционный разрез, то и замечательно. Для пятого курса. А там шестой впереди, интернатура. Кто пойдёт в хирурги — тот научится. Если очень захочет. Последнее — главное.

Девочки провожали меня как на Луну. Проверили, взял ли я нужное, не взял ли ненужного. Будто не в Москву еду. В Москве и нужное, и ненужное найти нетрудно.

На «Ведьме» довезли до вокзала и проводили до купе. Купе в седьмом, депутатском вагоне. Двухместное. Ну, правильно, со мной едет Антон. Тренировать будет. И заботиться. Его девочки и наставляли: как нужно заботиться о Чижике.

Немного волнуются, да. Как пойдёт у меня игра — после ранения головы-то? Голова, она такая… Мышление — процесс тонкий. Особенно гроссмейстерское мышление. Взять хотя бы Штейна с его периодами «тупой головы». Ведь гений, шахматный гений, Штейн, уровня Спасского, но чемпионом не стал. И умер слишком, слишком рано. Вдруг и у меня после ранения будет тупая голова? Положим, этого девочки боятся не очень, они больше за меня волнуются. Хочу так думать. Но вдруг возьму да и скончаюсь посреди турнира от огорчения? А девочкам волноваться вредно, и я их заверил, что всё будет хорошо. Перенапрягаться не стану, на стенку не полезу. Мы даже план составили турнира. Ну, не план, а так… набросок. Который по ходу турнира нужно будет превратить в остросюжетное представление. В шахматном, в шахматном смысле остросюжетное.