Три принца - Алексей Викторович Селютин Страница 37

Не ответили лишь с востока. Даже высокомерный Эоанит, всё ещё обитавший в портовом городе Мармасс, где он планировал перезимовать, одобрил подобное решение короля. Лишь Эвенет, которого все считали настоящим хозяином востока и перед которым отсчитывались наместники Плавина и Винлимара, не отреагировал никак. С приснопамятной повозки с золотом и неизвестной отравляющей пылью, он не написал ни единого письма, ни разу не ответил на письма отправленные. До него или не дошло, что его мелкая пакость не удалась и мы с королём выжили. Или он, там, далеко на востоке, чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы игнорировать любые указы короля.

Но так это или не так, мы выяснили лишь спустя время.

К выполнению задуманной мной операции по экспроприации наркотических деревьев Его Величество приступил, когда столичный гарнизон не только в два раза превышал войска церкви, но и когда завершилось базовое обучение. Хоть я подгонял короля в письмах, он разумно решил не торопиться. Он куда лучше знал свой народ и религию, построенную на фундаменте веры в неизбежное наказание.

Я изначально переживал, к чему моя идея может привести. Нет, меня не беспокоил конфликт с церковью и с Эоанитом, как её главой. Меня беспокоило, что отжим садов деревьев Юма может спровоцировать гражданское противостояние. Противостояние между верными короне людьми и теми глубоко верующими в Триединого Бога, которых церковь погонит защищать курицу, несущую золотые яйца.

Но всё же король доказал, что когда-то считался неплохим полководцем. Вместе с Яннахом он тщательно спланировал операцию и осуществил. Поставил перед фактом триарха Элохима и на некоторое время запер того в темнице. Его и его окружение. А затем взял слово Яннах. Он окружил казармы храмовников и приказал тем сдать оружие. Поскольку никто ни о чём не подозревал, а сам глава церкви прохлаждался в западных краях, захват прошёл куда менее кроваво, чем я ожидал. Кому-то, конечно, надавали по шее. А кто-то даже головы лишился. Но, в общем и целом, обширные территории с цветущими наркотическими деревьями король взял под контроль без особого напряжения. В самом Обертоне никто не посмел пискнуть. А чернь даже довольна осталась, полагая, что теперь вдыхать "дым забытья" она сможет днями напролёт.

Но пискнуть посмели с двух сторон - с запада и востока.

Его Святейшество в письмах рвал и метал. Не стеснялся крепкого словца и, как писал король, смел даже угрожать. Обещал выпотрошить казну и устроить массовый голод, если король не одумается. Обещал силой своего влияния лишить короля того самого места, на котором тот слишком долго восседает. А затем, возможно, и отправить на суд к Триединому Богу.

Письма от Эоанита шли более чем прямолинейные. С речами, попахивающими изменой. Король ему даже так и написал в ответ, проявив удивительную для себя смелость. Но Эоанит, судя по продолжавшим прибывать письмам, вообще ничего не боялся. Чувствовал себя в Мармассе, как дома. Нагнал страху на местного наместника и обещал недальновидному королю, что, возможно, придёт время и он, окружённый тысячами истово верующих воинов с красным символом на груди, нагрянет в столицу, чтобы изгнать драксадара. Изгнать драксадара и того, кто легко поддался его влиянию.

Эвенет же, этот "Мудрейший", как рассекретил его имя святой отец Эриамон, наконец-то, очнулся. Он умышленно игнорировал указы, но не смог остаться в стороне, когда обнаглевший король посягнул на вековые устои. В красноречивых письмах он, не стесняясь, песочил короля. Угрожал открыто и обещал, что со своим братом по вере, со своим духовным наставником - первосвященником Астризии Эоанитом - однажды придёт за королём. Придёт и покажет, насколько тот ошибался, рискнув испытать терпение руководителей церкви.

Если, конечно же, король не одумается.

Но Его Величество Анфудан Третий одумываться не собирался. Не знаю, испытывал ли он страх на самом деле. Ничего подобного в письмах он не писал. Но лучшим доказательством правильности сего поступка, лучшей мотивацией для укрепления боевого духа, было значительное увеличение доходов. Золото в казну, как он писал, потекло рекой. Наконец-то эта река текла в его карманы, а не в карманы Эоанита.

Первая часть нашего плана, таким образом, была завершена. Ещё на совете мы были уверены, что ответных действий не последует раньше следующей весны. Эоанит, несомненно, станет возмущаться и обещать кары небесные, но ничего не сможет поделать. А уж потом, когда он действительно решит, что пришла пора что-то поделать, мы будем готовы. Мы оснастим и обучим армию. И если Его Обнаглевшее Святейшество действительно решит отбить сады силой, мы отобьём эту силу своей силой. Мы покажем ему, что в Астризии он больше не центральная фигура.

Но - и это мы никак предвидеть не могли - Эоанит, который никогда ничего не забывал и никому ничего не прощал, быстро угомонился. Он угомонился и затаился, когда до него, как мне с некоторой обеспокоенностью доложил Его Величество, дошла весть о появлении при дворе ребёнка. Хоть король и королева старались скрывать, всё же новость о Фабрицио вышла за стены королевского дворца. Обошла всю столицу, все ближайшие окрестности и достигла западных земель. И когда обо всём узнал Эоанит, он эпистолярно онемел. Полностью перестал присылать королю письма. Он затих, видимо, крепко размышляя о неожиданном событии. И по сравнению с таким событием, потеря наркотических садов при Обертоне, казалась абсолютно неважным происшествием. Церковь если и потеряла в доходах, то несущественно. А вот ребёнок, рождённый уже после появления в небесах карающего огня, событие более чем существенное. И король опасался, что Эоанит, рано или поздно, что-то предпримет. Отберёт у него новую радость королевы Исиды.

В нескольких письмах он подробно описал, что сейчас происходит с его супругой. Как она втягивалась в процесс воспитания. Как опыт помог быстро наладить контакт с малышом. Как ловко она залечила его душевные раны. И как сам король не мог ни нарадоваться, наблюдая, как шустрый пацан гоняет по дворцу, а королева за трапезным столом не только кормит его, но и сама ест за пятерых. Его Величество даже посмеялся в письме, написав: "Ты не узнаешь её, аниран, когда вернёшься - так она растолстела". Я в это, конечно, не поверил, но выдохнул с облегчением, когда узнал, что детская душа пережила психологическую травму. Что, вроде бы, погрузилась в непосредственность и потихоньку забывает