Цесаревич (СИ) - Старый Денис Страница 43

И во мне в меньшей степени играет гуманизм и желание осчастливить всех, это просто утопично. Я думаю о том, что необходимо создавать рынок, в том числе и рынок труда. Те же купцы и мещане не имеют возможности открыть свое дело: крепостных им нельзя покупать, а свободных рабочих нет.

Да, пора что-то делать и для этого, поговорить с Никитой Акинфеевичем, Твердышевым и Мясниковым — моими компаньонами на предприятиях в станице Магнитской. Нужно проводить эксперименты в своих поместьях, может еще кого уговорю, того же Петра Шувалова. Если будет выгодно получать налог с сильного землепользователя, который арендует землю, но с правом выкупа ее, некоторые аристо задумаются. Проблема только куда девать этих аристократов, если постепенно они будут лишаться земли, буржуями большинство из них не станет. Опять затык и рост социального напряжения.

Но не нужно считать себя самым умным, и до меня думали, как лучше устроить земельные отношения и даже что делать с крепостным правом и пока что никто ничего не хочет менять — всем страшно! И все-таки, а что будет, если огульно всем дать свободу? Странно, но я не могу использовать послезнание и четко сказать, что же будет. Знаю только, что Александр II освободил крестьян вынуждено, иначе государство провалилось в еще большую яму, Крымская война тогда показала, сколь стремительно эта яма углубляется. Да и освобождение было так себе, ибо нельзя в таком деле быть всем угодным, особенно крестьянам. Ох, и задачка ж!..

Вот с такими мыслями я въезжал в Петербург 1 ноября 1749 года.

Было слякотное утро, мокрый снег, пронизывающий ветер — та еще погода. Но то, что было снаружи, резко контрастировала с внутренними переживаниями. Я волновался, как мальчишка, или я больше именно что мальчишка, хотя двадцать лет — уже возраст мужа. Но как подумаю о близости с Катей, сразу берет дрожь. И что это? Нормальная реакция мужчины после долгого воздержания, когда он, можно сказать, ходил под пулями, или нечто иное? Как то один умный и очень для меня близкий человек сказал: «Сынок, если ты хоть иногда сомневаешься в своей любви, то не она это вовсе». Эх, мама! Если бы ты не ушла из жизни так рано, то была бы единственным человеком, по которому скучаю в этом мире. Еще сын, но он был настолько самостоятельным, уже оперившимся не птенцом, но орлом, что отчее гнездо было чуждо ему.

Карета в сопровождении уже десятка драгун, остальное сопровождение в том числе казаков, я отпустил, подъехала к Зимнему дворцу. По тем обрывочным данным, что я собрал на въезде в столицу от офицеров, дежуривших на таможенном посту — императрица вместе с Катей и детьми должна была быть именно в этом дворце.

— Ваше Императорское Высочество, — обратился ко мне один из доверенных лакеев государыни. — Ее Императорское Величество ожидает Вас. Позвольте провести.

Я ничего не ответил, этого и не требовалось, так как слуга развернулся и пошел вперед меня. «Зарвался, холоп» — подумал я, но не стал выражать свое недовольство, тем более, что в каждую из проходных комнат этот лакей впускал меня первым, моментально обгоняя далее, чтобы повторить маневр уже перед следующей дверью.

— Петруша! — с нотками неподдельной радости воскликнула императрица, как только я вошел в ее спальню. — А меня разбудили и сказали, что ты прибыл. От чего, сорванец такой, не отправил вперед себя вестового?

— Простите, тетушка, не хотел я, чтобы Вас побеспокоили, предполагал явиться к вечеру, умытым и опрятным, — повинился я.

— Но так явился же утром, да и одежа твоя не военная, успел же переодеться! — увидела подвох в моих словах и действиях государыня. — Впрочем, то пустое.

Елизавета Петровна принимала меня в накинутом халате на ночную рубашку в своей опочивальне, была не причесана, заспанная. Скорее всего, ее разбудили буквально за минут десять до моего приезда. И из-за того, что тетушка поспешила видеть меня, ранее приказав сообщать о моих переездах, спокойно отнеслась к ранней, в одиннадцать часов, побудке. Меня ждали, как племянника ждали. По крайней мере я это сейчас чувствовал, мне хотелось в это верить.

— Ну, вижу жив, здоров, подрос даже, посему к обеду жду тебя с женой. Будет еще Бестужев — нужно же понять, чего ты наворотил с османами, — Елизавета улыбнулась. — Ну словно дед твой, тот так же влезал в дела стремительно, а после не всегда знал, как выкрутиться. Но Петр Великий проиграл турке на Пруте, а наша армия — громила их. Иди, Петруша, иди, Катька, уже заждалась, небось. У нее тут свои видоки имеются, доложили ей.

Встреча с Катэ началась с безмолвия. Мы стояли и просто смотрели друг на друга, не решаясь проявить свои чувства. Очень хотелось подхватить Катю, раскрутить ее… К черту условности.

Я сделал три быстрых шага, поднял на вытянутых руках тельце своей жены и раскрутил. Недоумение в глазах Екатерины сменилось раздражённостью, я уже хотел опустить жену на пол, чтобы разобраться, что случилось, а потом она начала смеяться, а я забыв обо всем, крутил ее, постепенно, но неуклонно смещаясь к кровати.

Буря эмоций и страстей соприкоснулась с действительностью фижм и юбок, застежек и завязок, но я справился с ними в рекордное время, а ночная рубаха была разорвана мной под одобрительное нетерпеливое сопение Катэ.

— Я была уверена, что ты и крымчанок пользовал, да молдаванок. Говорят молдаванки хороши, — сказала Катерина, когда мы уже лежали на кровати и отрешенно смотрели вверх.

— Я не стану убеждать тебя в обратном, — ответил я.

— Уже убедил, — выдавила из себя усталую улыбку.

— Мы приглашены к тетушке на обед, — опустошенный недавним эмоциональным всплеском, я говорил тихо, как бы между прочим.

— Ух, это же нужно подобрать туалет, — было всполошилась Катэ, но и ей не хватало сил на проявление бурной реакции, в обычной ситуации она уже бежала к своим служанкам и вызывала фрейлин для советов.

— Прикройся, — сказал я и уже громко крикнул. — Вина и мяса!

— Вина? А как же обед у тетушки, или ты на войне опять пристрастился к хмельному? — удивилась Катэ.

— Немного вина можно, а на войне время не было пристращаться, там стреляли! — сказал я и как и супруга секундой ранее, прикрыл свою наготу простыней.

Такое поведение не выходило за рамки дозволенного — ничего страшного в том, что слуги увидят супругов вместе в кровати, тем более, что те, кто приносил в покои вино уже не раз делали это ранее. Можно было спокойно лежать и голышом.

Через полчаса, Катэ все же, явно нехотя, поднялась и начала активничать, готовясь к обеду у государыни. Мне приходилось сделать то же самое, оставалось не более полутора часов, поэтому я вышел в соседнее крыло дворца, где были мои комнаты, в которых, я был уверен, мне еще не скоро предстоит спать. Но там была моя одежда.

На обеде, кроме уже заявленных гостей, был, что сильно удивило, Алексей Григорьевич Разумовский. Или это дружеский визит тайного мужа, или я что-то пропустил и старый фаворит вновь отвоевал сердце государыни? Оказалось, что произошла некоторая рокировка, но без интимной составляющей. Просто Разумовский приехал из своего имения под Москвой, а Иван Иванович Шувалов как раз убыл в Москву, лично проинспектировать строительство зданий университета. Да и не мое это дело, если что. Хочет Елизавета Петровна «былое вспомнить» в компании Алексея Разумовского — ее право.

— Ну и многому научился на войне, Петр Федорович? — с некоторым лукавством спросила тетушка, когда началась первая смена блюд и стали подавать гусиный паштет с тушенными овощами.

Вероятно, Елизавета Петровна думала, что я научился кутить с офицерами, да коллекционировать девиц разноэтничных, благо в местах войны этих этносов было много.

— Немалому, государыня, — лаконично ответил я.

— А вот мне сказывали, что и планы баталий сам составлял, да самолично указывал, куда войску ступать, а где и казакам давал указ, — уже с нотками недовольства сказала императрица.

— Так то под присмотром мужей многоопытных, — снова попытался я уйти от детального ответа.