Цитадель: дочь света Страница 50

— Мама! — возмущенно закричала Сола. — Ты не должна целовать дядю! Ты должна целовать меня!

Я тоже была возмущена. Какого черта! Они знакомы неделю! Это непозволительно быстро! Хотя… Сколько я была знакома с Ним?

— Прости, зайка, — подхватила на руки дочь Ола. — Дядя сильно сердился. Когда ты сердишься, я тоже тебя целую.

— Дядя уже уходит, — весело сказал Павел. — Дяде надо оплатить ущерб и попросить другой номер…

— Да уж, — пробормотала я. — Дяде придется раскошелиться на кругленькую сумму…

Павел довольно быстро нашел другой номер.

Аарон сказал, что Аврору не поразила молния в храме, никто не признал в ней демона, и он намерен попытаться её «излечить» от хвоста. Павел долго возмущался. Он, оказывается, мечтал переспать с девушкой с рогами и копытами, а хвост его невероятно возбуждал.

Мы хором обозвали его извращенцем и выставили вон.

Кстати, у Олы вовсе не было копыт, а были аккуратные и чистенькие ножки. Жаль. Даже нисколько не мохнатые — эльф все-таки, хоть и павший.

Несколькими пассами Аарон погрузил Олу в сон и принялся молиться. Я молча смотрела в окно.

Удивительное дело! Ей удалось быстро и безболезненно успокоить Пашу! Даже Марина… даже Марина этого не могла!

Марина, Марина. Мне она нравилась, очень. В этом мире она пришлась бы ко двору. Марина была королевой, истинной аристократкой. Из серой толпы советских женщин в цветастых ситцевых платьях, щеголявших в сандалиях на носок и химической завивкой, Марина была белым лебедем среди голубей. Её костюмы и туфли вызывали бешеную зависть у меня и у Ники. Но что толку — мы все равно не могли их носить, две маленькие детдомовские дурочки, распотрошившие чемодан заморской гостьи. У нас не было плавной походки, идеальной осанки, этого врожденного достоинства, гордости российской дворянки, потомка князей Шереметьевых. Впрочем, даже если Марина и врала о своих корнях, она всегда была для меня недостижимым идеалом женщины. Ах! Я красила ногти её нежно-розовым лаком, втирала в руки крема, но все равно обгрызенные, обломанные, широкие ногти, исцарапанные руки, все в мозолях и туши никогда не смогли бы сравниться с нежными белыми ручками этой леди с острыми коготками.

Как долго я пыталась стать леди, мечтая быть похожей на Марину! Я следила за манерами, заставляла себя читать прессу и классиков, хоть Ги де Мопассан и Ремарк навевали на меня неудержимую зевоту. Я учила латынь, пыталась читать Джека Лондона в оригинале (кроме него в библиотеке на английском была только Агата Кристи, но её я и так знала назубок), посещала выставки и показы мод. Впрочем, и выставки, и показы доставляли мне удовольствие, чего не скажешь о латыни и английском.

Когда я поняла, что не имеет смысла быть похожим на кого-то? Уже после тридцати, кажется. Я — это я. Я никому не должна подражать, это бессмысленно. Я не смогу стать ни Мариной, ни Никой, ни Аллой Пугачевой, ни Лаймой Вайкуле (о, этот обворожительный прибалтийский акцент!), ни даже Алисой Фрейндлих. Я могу стать только Галиной Семенковой, ни больше и ни меньше. И если мне не идет рыжий цвет и химическая завивка — ну их к черту. Переживу.