Алексей Борисов - Византиец. Смоленское направление Страница 56

      Наконец-то я сообразил, что спрашивали о здоровье Патриарха. Сложив это и вопрос о гонце, можно было сделать вывод, что меня связывают с представителем Никейской Византии. Теперь это стало очевидно. Придётся напустить туман секретности и попробовать сыграть роль, отведённую мне Смоленской церковью. В то время в Никее был Герман II, особо ничем не прославившись, он тихо умрёт через пару лет. Правда, числился за ним один поступок, по отношению к Болгарской церкви. Герман признал патриарший сан Иоакима Тырновского, что позволяло рассматривать церковную автокефалию, как признак национального государства, а по отношению к Руси подобного сделано не было. Все ожидали, что какую-нибудь преференцию всё же дадут, но никто не знал какую.

      - Герман жив и здоров, это всё, что могу сказать.

      Посадив Ермогена за стол рассматривать поделку, я сходил в погреб, где лежал заранее припасённый кагор в глиняных бутылях. Доски лестницы ещё не успели просохнуть, скрип, пока спускался, стоял страшный, в результате чего подкрасться к двери и не быть услышанным - просто невозможно. Впрочем, мне это было и не надо, в погребе стоял маленький монитор, работающий от аккумулятора. Камера в кабинете фиксировала всё, на что хватало её разрешительной возможности. Понаблюдать за действиями батюшки в моё отсутствие было весьма любопытно.

      Священник ползал на коленках, прощупывая и простукивая доски в полу возле стены, где, возможно, были полости для тайника. Вот гость достал маленький ножичек, ловко спрятанный на руке под рясой, поковырял в углу, где в современных зданиях лежит плинтус, и ничего не найдя, расстроенный уселся на табурет, смахивая пыль с колен, чтобы ничем не выдать себя.

      - Вот гад-то! - Выпалил в сердцах, зная, что никто не услышит.

      Несколько лет назад мне как-то рассказали историю про обиженных строителей, которые в отместку умудрились засунуть под пол отремонтированной квартиры проколотое иглой яйцо. Надо будет проверить место, где ползал священник, а пока пора подниматься наверх. Снова заскрипели доски. Обождав пару секунд перед дверью, я приоткрыл её, погасил свечу, с которой спускался за вином и снова оказался в кабинете. Предстояло договариваться, ища пути компромисса для решения моего вопроса. Очень уж хотелось знать количество жителей в Смоленске. Если налоги в княжестве собирали со двора, то в городе, возможно, вёлся учёт самих горожан. Данные, которые были у меня на руках, о численности населения разнились очень существенно. По одним источникам выходило не более пятнадцати тысяч, по другим жителей было сорок пять тысяч душ. Суть моего предложения была следующей: - Смоленской епархии предлагались ладанки в обмен на преференции церковной десятины и допуск к архивам. То, что моя крепость была закреплена отнюдь не за церковью Михаила Архангела, священник не сообщил. Тогда я не обратил на это внимания, а зря. Тонкости распределения прихожан согласно 'Владимирскому указу' были известны лишь непосредственно верхушки епархии, и знай я всю подноготную, поле для манёвра в общении с церковью существенно бы расширилось. А пока я был рад тому, что моё предложение было принято. Всё, что можно было отыскать в современных архивах, было составлено при поляках, с учётом политики того времени, то есть враньё на вранье. И только одна мысль, что мне удастся отыскать истину в этом непростом деле, приподняла мне настроение.

      Молебен отслужили утром, помянув все благие деяния Святославовича, мы с Ермогеном отправлялись в Смоленск, тайна архивов города была близка как никогда. Савелий, естественно, не упустил возможности вновь повидаться с Еленой, под предлогом - лишний меч не помешает, отправился с нами. Путешествие проходило ровно, без всяких неурядиц и на второй день за завтраком я развязал продуктовый рюкзак, расстелил салфетку и раздал бутерброды с колбасой. И тут вышел прокол. Колбасу на Руси делали, но это больше походило на сильно посоленное рубленное вяленое мясо, без особых специй, причём достаточно дорогое в изготовлении. И если была хоть какая-то возможность обойтись без неё, используя свежий продукт, то так и делали. Сырокопчёная колбаса, купленная в супермаркете Смоленска, не только отличалась от оригинала того времени, но и была действительно вкусна и оценена по достоинству. Савелий и рыбак уже не раз пробовали подобное и вопросов не задавали, а вот Ермоген пристал с расспросами как банный лист.

      - Алексий, кто привозит эту вкуснятину? - Священник показал рукой на батон колбасы, в моём рюкзаке.

      - Э... коробейник один, на днях привёз. - Соврал, не моргнув глазом.

      - Вот помню, после первой Четыредесятницы (дни самого строго поста, в среду и пятницу в течение всего года тоже пост) кусочек вяленого мяса казался мне самой лакомой пищей, ан видно ошибался. Много колбас за свою жизнь пробовал, а вот такой... - батюшка аж языком цокнул, - ни разу.

      - Как только торговец появится снова, то непременно пришлю его в Смоленск, с наказом отвезти колбасу в храм. - Сообщил священнику, чтобы больше не касаться этой темы.

      Если бы церковник узнал, какие добавки идут в сей продукт, то, скорее всего, немедленно утопился бы. Но вскоре о колбасе больше никто не думал. В пару верстах от конечной точки нашего путешествия мы попали в дождь, да такой, что приходилось вычерпывать воду из лодки. Промокнув насквозь, злые на каприз погоды мы с сотником топали к его дому. Ермоген проводил нас практически до ворот, на прощанье предложил навестить его завтра, после заутренней, когда у него появится свободное время. Никто из нас не знал, что войска литвинов уже на подходе к городу. Выбрав удачный момент, коварные захватчики готовились войти в Смоленск через заранее открытые предателями ворота. Племянник Миндовга Эрдвил имел около двух тысяч разношерстной не бронированной пехоты и полторы сотни на конях. Если бы не ливень, который превратил дорогу на Смоленск в кашу, то город был бы захвачен ровно в полночь, как и было условлено с Клопом и Гвидоном. Отряды бояр-предателей отвечавшие за западные ворота, набранные из наёмников с соседних земель, не испытывали к городу никаких чувств. Кто заплатил - тот и командир. Егорка, сын Степаниды, как раз и записался в этот отряд, так как после событий с сыном бронника, опасался, что стукнут по голове. Вроде бы и не было претензий после заплаченной виры и успешного выздоровления Петра, но как говорится: бережёного - Бог бережёт. Узнав о готовящемся предательстве, он тайком прибежал к отцу с матерью и поведал о грядущем нападении. Владимиро-Суздальский князь Ярослав Всеволодович - единственный, кто располагал боеспособной дружиной в этом регионе и мог дать отпор неприятелю - был далеко. Всеволод Мстиславович, избранный князь Смоленска, вместе с ближними боярами находился по приглашению на охоте. И даже если бы не сто вёрст отделяли его от столицы, а всего пять - помочь городу он был не в силах.

      Меня разбудила Степанида. Бывшая торговка, ставшая ключницей Елены, то ли волей случая, то ли ещё по каким причинам всегда узнавала все новости первой. Ночью, одетая в одну рубаху она прибежала в дом сотника и тяжело дыша, сообщила страшную новость:

      - Тикайте скорее! Литвины идут! Бояре продали город.

      - Гривной награжу, - уже на ходу крикнул Степаниде, - Кличь Ваську и помогай шмотки собирать!

      В доме зашевелились, девочки выносили во двор пожитки, готовилась срочная эвакуация. Вскоре примчался вслед за женой Васька Щука со своими товарищами. Теми самыми, которые доблестно несли тяжёлые баулы в день моего первого приезда. Собрав два сундука с добром и невероятное количество узлов, наш небольшой отряд спешно отправился к причалам.

      Литовский набег летом тридцать девятого года как-то выпал из моей памяти, и делать что-либо было уже поздно. Успели предупредить лишь несколько человек и стали заниматься своим спасением. Остальной город спал, не подозревая о грядущей беде. В это время, два боярина Клоп и Гвидон, отослав заранее всю дружину в Суздаль, пересчитывали литовское золото. Захватчики уже входили в город, когда мы стояли на пристани. Евстафий успел спрятать в тайнике самый ценный товар, известить дружка Семёна, что надо спасаться, подхватив патефон, пулей мчался к причалам, вслед за ним спешили двое помощников. Псковскому приказчику, кроме серебра, отложенного на закупку воска, спасать было нечего. Оставалось догонять Евстафия, таща за руку ещё не проснувшегося Филимона. Почти четверть гривны из этого серебра досталась воротной страже. Оказавшись за городскими стенами, мы предстали перед выбором: либо мы должен был остаться, либо нам предстоит красть чужое судно. В лодку рыбака не только все не помещались, она требовала капитального ремонта, и любая миля по воде могла стать последней. Бывший разбойничий струг стоял в корабельном сарае, и про него можно было не вспоминать, так спуск на воду займёт прорву времени. К счастью, выход подсказал Семён. Его начальник Прокоп Фёдорович был в это время с большим караваном в Пскове, оставив малую ладью на попечение своему приказчику, так сказать, на всякий случай. Удачное стечение обстоятельств, спасло весь план нашей спешной эвакуации. Рыбак покидать город отказался наотрез, мол, что с бедняка взять, да и лодку конопатить надо. Так что, прикрепив на носу фонарь, мы отплывали от Смоленска, поглядывая в сторону города - судя по всему, столица пала без сопротивления.