Лестница власти 2 (СИ) - Владислав Добрый Страница 59

С войной тоже было все не очень понятно. Отец Мстислава пропал, когда ему было двенадцать, аккурат в то время, когда будущий боярин начинает участвовать в делах семейных. Набирается опыта, учится, пробует кровь. Мстислав был этого лишен. Я понимал только некоторые вещи. Например, почему армии тут считают в гриднях. Изредка к этим человекообразным бронеходам добавляют детей боряких. То есть никто не скажет, что Псков выставляет ополчение в две тысячи человек при тридцати гриднях. Фраза однозначно прозвучит как “Псков выставляет тридцать гридней”. Никто не считает людей. Я видел гридня в деле, пусть и всего несколько секунд. И склонен согласиться — это ультимативное оружие.

Конечно, люди изобретательны, есть масса способов противостоять гридню. Ловушки, специальные длинноствольные, внезапно, казнозарядные пушки на станках с большими углами поворота — фальконеты. Гридня могут окатить огнесмесью, зажарив пилота внутри. И, конечно, держащиеся в тайне но эффективные магические приблуды штучного изготовления. Обычные люди могут дать бронеходу бой. При целом ряде условий — на заранее подготовленных позициях, с подходящим оружием, с опытом подобных столкновений. И все равно, это будет крайне опасное противостояние.

Они до сих пор не вытеснили разнообразную “обычную” пехоту только в силу своей малочисленности. Прадед Мстислава добившийся максимальной силы нашего рода мог призвать под свою руку три сотни бронеходов. И это, в какой-то момент, сделало его голос решающим на выборах нового царя. Количество “списочных” бронеходов, то есть те, которые были указаны в царских списках и подлежали призыву в ополчение, равнялось примерно тысяче восьмистам. Разумеется люди, по извечной своей привычке, старались в такие, обязывающие, списки не лезть. И отец как-то сказал Мстиславу, что на Руси, на самом деле, гридней может быть и три тысячи. Для себя я решил, что гридней на Руси от двух, до шести тысяч. И по мнению местных это абсолютная, непреодолимая сила — Русь местная сверхдержава.

Я не был в этом так уверен. Просто местные бояре никогда не сталкивались с настоящей империей. Скованной тотальной дисциплиной и действительно многочисленной армией. И сотня тысяч монгол с примитивными огнеметами вполне могли бы дать бой всем бронеходам Руси в чистом поле. Но в степи тоже была магия и поэтому их Орда была похожа на Русь — лоскутное одеяло по акту независимых ханств. А может, просто у них Чингисхана еще не было.

Хорошо, в общих чертах я определился куда я попал. Теперь следует понять свое место в этом мире. С этим бывает трудно даже в когда ты родился и вырос в родном мире. Впрочем, обдумывая окружающую действительность, я понял, что меня не устраивает. Этот магократический феодализм тянет человечество на дно, запирая абсолютное большинство людей в социальном тупике. Отрезая от лучшей жизни не просто 99 процентов населения, а будущие поколения. Это похоже на шутку — триста лет прятать от остального мира технологию изготовления банальных зеркал. Что же могут прятать в своих подвалах многочисленные чародеи, семейные рода, магические организации? Очень может быть, что не будь тут феодализма, то уже бы давно наступил золотой век. Люди жили бы, если не вечной, то очень долгой, беззаботной жизнью.

Боюсь, правда, без тотальных мировых войн тут бы тоже не обошлось.

Ладно, вернемся ко мне. Ведь для себя именно я мерило всех вещей. Важно то, что нравится мне. А уже потом надо думать, насколько это мешает другим. В отличии от некоторых аскетов, способных довольствоваться пещерой и водой, мне нужно куда больше. Но и княжей власти, я не хочу. Осознав это, я даже замер. Ну конечно, это для Мстислава — княжий престол мерило его жизни, освещенный небесным лучом венец всех желаний. Для меня власть — прежде всего ответственность.

Я хочу достатка без ответственности. Женщин, денег, вина, безопасности. Наверное, именно в таком порядке. И у меня уже начали бродить смутные идеи, как этого достичь. Но для этого очень важно остаться в касте бояр. И провал ритуала по привязыванию ко мне фамильяра, может стать очень серьезной проблемой.

Это меня не сильно беспокоило. Я был уверен — я смогу преодолеть эту преграду. Просто я еще не понял, как.

Глава 26

Прошел месяц, прежде чем я снизошел до того, чтобы обратить внимание на охрану Лицея. Да и то, только потому что прошли слухи о наборе “охочих” людей. Канцлер даже смотался на лапландских санях в Великий Новгород, людей нанять. Как съездил — мне он доложить забыл. А пока добровольцы набирались с Великого Устюга и окрестных деревень. Я знал об этом потому, что Распутин начал поправляться. Это выражалось в том, что она начал жаловаться на все жаловаться. “Одни валенки в охране, что Канцлер себе думает” — понудел он при нашей встрече. Встречались мы чаще — бедолага чародей был отстранен от уроков Канцлером, до полного восстановления. Похоже, помимо физической немощи, декану естественно-научного факультета не хватало и магических сил. Но вот ныть по поводу новобранцев ему бы не стоило. Он ведь кругом виноват.

После того, как Гриша положил костяк лицейских стрельцов, мне тоже стали бросаться в глаза “новенькие”. Они сильно отличались от “старичков” неопрятностью, громкими разговорами на постах и неумением обращаться с оружием, отчего Мстислава во мне аж корчило.

Сабля штука удобная, если ей покромсать человека надо. Но вот носить её везде с собой та еще морока. Длинная, тяжелая, за все цепляется. Тут навык нужен. И по тому, как человек с саблей на боку двигается, можно многое о нем сказать, как о противнике.

Вот и сейчас, возвращаюсь вечером в корпус с Ильей и мой взгляд зацепился за молодого парня с редкой порослью на лице. Волосы на его подбородке и щеках были редкие и росли клочками. Но он надеялся вырастить из них бороду, не иначе. Впрочем, его рожа его дело, мне без разницы. Задело меня другое. Прямо у калитки в наше крыло стоял стул с подлокотниками, на котором охранник сидел. Постучали — встал, глянул кто, открыл. И снова уселся. Вот этот клочковатый и открыл нам дверь. Кстати, даже не спрашивая “кто”.

А потом повернулся задницей, что тоже не почтительно, и плюхнулся на стул. Сабля у него зацепилась и повернулась так, что он плюхнулся на неё. Она в ножнах, разумеется,