Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан Страница 62

— Эх, ушаночку на голову…

И так живо представил, как братья Сажины горюют в, продуваемой северными ветрами, теплушке, что неожиданно затянул песню «Ушаночка». Душевная песня, из всего будущего шансона ему особенно нравилась, а потому и запомнилась.

— Бегут, стучат…

Бегут колесики гуськом.

Спешат, хотят

Пугнуть мальчишечку Сибирским холодком.

А я ушаночку поглубже натяну

И в сове прошлое с тоскою загляну.

Слезу смахну,

Тайком тихонечко вздохну.

Тайком тихонечко вздохну…

(https://yandex.ru/video/preview/1336295621061736710)

Хорошо получалось, по-человечески. Обожжённое водкой горло, словно специально выдавало душевную хрипотцу.

— … Бегут деньги,

Бегут неведом куда,

Зовут меня,

Туда, где в дымке зеленеют города…

Настроение стало совсем ни к черту. Все в душе горело, болело. От водки становилось лишь хуже.

— А что дальше, Мишаня? На Севера этих отправил, за ними — других? А ведь сколько еще таких радетелей за все хорошее…

Из души уже рвалась другая песня про загубленную в лагерях молодость, про горе оставшейся в одиночестве материи, про страшную правду жизни.

— Случай на севере был в отдаленном районе,

Срок в лагерях отбывал паренек молодой,

Всюду по зоне звучал его голос чудесный,

Все уважали и дали кликуху Седой, — с переливами выводил Мишка слова одну из тех песен, что через много лет напишет обычный симферопольский паренек Виктор Петлюра.

— Как-то приходит к Седому письмо заказное

Пишет Седому на зону родимая мать,

'Я заболела о горе какое сыночек

И не хотелось, не видя тебя умирать…

(https://yandex.ru/video/preview/827401135613572856)

Но на последнем куплете паренек неожиданно громко икнул, осоловело обвел глазами свою комнатку и брякнул лицом о стол. Отрубился. Слишком уж гремучей смесью оказались эмоциональные переживания сегодняшнего дня и сорокаградусный напиток.

Когда молчание за дверью затянулась, две темные фигуры отделились от стены коридора и осторожно заглянули внутрь кабинета.

— Товарищ капитан, спит, кажется, — в свете лампочки стали видны лейтенантские лычки одного из вошедших. Капитан стоял позади. — Точно спит.

— Неудивительно, почти бутылку в одиночку уговорил, — хмыкнул капитан. — Давай-ка, его на диван перенесем, а то утром все ныть будет. Потом печкой займись, чтобы не замерз.

Лейтенант, крепкий малый, шустро накидал в чугунную «буржуйку» небольших поленьев, которые сразу же охватил огонь. Вскоре, в комнате потеплело.

— Товарищ капитан, душевные песни, — тот молча кивнул. По лицу было видно, что тоже понравились. Вроде и «блатные» песни, а за душу хорошо брали. — Я такого ни разу не слышал. Вот почти все даже записал, — лейтенант показал небольшую записную книжку. — Он сидел что ли? Мал вроде еще для этого дела. Надо будет спро…

Начальник неожиданно шагнул прямо к нему, оказавшись в непосредственной близости. Схватил за ворот шинели и встряхнул, как следует.

— Лейтенант, забыл, кого охраняем? Совсем без мозгов? Какие к черту вопросы? — едва сдерживаясь, прошипел капитан в лицо подчиненному. — Замолкни. На Чукотку захотел, медведей пасти?

Подчиненный сильно побледнел. Похоже, угроза стать медвежьим пастухом была совсем не фигурой речи, а реальным наказанием.

— Блокнот, живо! — в руки главного тут же перекочевала серая книжечка, провожаемая жадными глазами лейтенанта. — И если я только услышу где-то эту песню, то пеняй на себя… На выход!

Сам же капитан еще некоторое время оставался в комнате. Быстро прибрал остатки продуктов, пустую бутылку снова спрятал в шкаф. Даже тряпочкой протер стол. Не нужно, чтобы кто-то, зайдя в кабинет утром, застал бы здесь бардак. Их подопечный сейчас был не просто заводским секретарем первичной комсомольской организации, а большой фигурой, без преувеличения символом советской молодёжи.

— Символ… — задумчиво повторил капитан, вспоминая указания своего начальства про Старинова. Парнишку готовили для очень серьезных дел, и поэтому с него не должен был ни один волос упасть. — А голова-то у тебя, паря, завтра сильно гудеть будет. С непривычки-то, волком выть станешь…

Однако все случилось строго наоборот. Молодой возраст, крепкий организм и хорошая закуска сделали свое дело, как нельзя лучше. Старинов встал с утра, как молодой огурчик: немного зеленый, в пупырышках от озноба, но абсолютно свежий. Словом, ночная попойка только на пользу пошла — и организму, и психике. Словно морской волной смыло с души все переживания, никому не нужные размышления. Проснулся, энергия через край брызжет, мыслей в голове куча, хоть ведром черпай.

— … Так, пряник с кнутом попробовали. Получилось, честно говоря, так себе. Толком болото и не расшевелилось.

В голове у него появилась одна мыслишка, точнее даже не мыслишка, а намек на нее. Осталось только ее раскрутить, как следует.

— Надо… Надо не кустарщиной воевать, а… — и тут в голове просветлело. Кажется, нащупал то, что ему было нужно. — Наукой… Конечно, придется тряхнуть стариной. Вспомнить кое-что из бурной молодости.

Ведь, Мишка Старинов в той жизни не только стихоплетством занимался и в шоу-бизнесе промышлял. В непростые девяностые пришлось пару лет подвязаться в одной конторе, занимавшейся оценкой условия труда и аттестацией рабочих мест. Вот там и нахватался разного, чего сейчас может и пригодиться.

— … Брак на производстве… Хм, причин много… Неквалифицированный персонал, устаревший станочный парк, это понятно… Еще, дай Бог памяти, — вспоминал он то, чем занимался много-много лет назад. — Правильная организация труда, системный подход… Надо все еще раз внимательно осмотреть на месте, и тогда станет ясно.

С этой мыслью Мишка рванул по цехам. По пути прихватил директора, и, вцепившись в его рукав, начал таскать от одного станка к другому.

— А кто на этих работах задействован? Почему эти? Не нашлось других? Какие процессы самые важные в цепочке? Как сырьё по цехам развозите? По-другому пробовали?

Его интересовало буквально всё: от шкафчиков для одежды и перчаток и до тележек для вывоза продукции. Едва не пытал мастеров в цехах, расспрашивая про «узкие» места на производстве. Тут же записывал любые мелочи, даже самые незначительные. Всё могло пригодится, просто пока толком не видно для чего.

— А с обучением здесь как? Как у вас с наставничеством? Кого и к кому прикрепляете? А почему у этим, а не к этим? И кто самый лучший? А давайте-ка с ним потолкуем… Где он? Это вон тот⁈

Блокнот быстро заполнялся и нужными и ненужными сведениями, создавая полную картину всего происходящего на заводе. Проблемы, о которых он знал или раньше не слышал, заиграли такими красками, что уже и не требовали никаких объяснений. Всё было и так понятно.

— Хорошо, товарищ Ведерников, очень хорошо, — бормотал Мишка, пробираясь по узкому проходу в следующий цех. — Давайте поглядим, как здесь дела…

Конечно, многие его знания о научной организации труда были просто физически не применимы. Как говориться, не то время, не то место и не те люди. Поэтому просто так «шашкой не помашешь», прежде придётся и головой подумать.

— А что хорошего-то, товарищ Старинов? — всякий раз вздыхал в ответ директор. Ему-то ничего хорошего и не виделись. Наоборот, куда не взглянешь, проблемы — не хватает этого, не хватает того, а сроки при этом горят синим пламенем. — Всё плохо, очень плохо. Не успеваем…

К концу осмотра завода какая-то ясность всё же наступила. Мишка понял, что научно-техническую революцию на отдельно взятом заводе он не совершит, но кое-какие быстрые изменения сделать всё же сможет.

— А хорошее, товарищ Ведерников, в том, что грядут изменения…

У директора чуть сердце не прихватило. По крайней мере изобразил он это с большим искусствам. В доли секунды посерел, лицо приобрело откровенно землистый цвет, округлились глаза, стал беззвучно раскрывать рот, как у рыбы.