Татьяна Мудрая - Костры Сентегира Страница 30

— Этого вроде не положено.

— Так не позволяли бы и передыха. Мое слово — хочу дам, хочу назад заберу, так? И к тому же меня и вообще в расчет не брали — кое-кто думал с моими конниками управиться без меня.

Ну, сначала меня просто заперли в том особняке: в городе беспокойно, на вас тоже могут покуситься как на ближнего ответчика. А потом и говорит мне Кареново прямое начальство, такой Роналт Антис:

— Вы, ина полковник, — заложник мира, а мир уже формально нарушен. Осада возобновится со дня на день, и вам стоило бы задуматься о своей судьбе.

— Не удивлюсь, — отвечаю. — Вечного Города с его сокровищами я не стою ни в чьих глазах и обольщаться на сей счет не намерена.

— Вы знали?

Очень многозначная фраза.

— Ну, если в том смысле, что я самурай-камикадзе по своим склонностям — то нет. Если имеется в виду доскональное знание подлой человеческой натуры — то да. И если вы намекаете на мою природную хитрость и умение творить финты — то да в квадрате.

Роналт был человек умный и к тому же урожденный аристо. Дворянин высшего ранга. Образованность, артистизм, чувство меры и такта, дипломатические способности — все, как у вас говорится, в одном флаконе. Поэтому он не удивился, а с ходу спросил:

— Как вы полагаете, я вас сразу расстреляю или еще поторгуюсь?

— Не знаю, право. Первого я вам сразу не посоветую: уже было и не принесло значимого результата. А торговаться — значит тянуть время, ваше и моё. Боюсь, тоже попусту. Однако если вы мне поверите и возьмёте в союзники…

И, знаешь, он таки внял — уж больно мне мало пользы было от тактики со стратегией, что я перед ним развернула.

Ты в курсе, что такое эффект античного театра? Акустика типа «на сцене рвут бумагу, а галерка слышит»? Прибавь к тому, что голосовые данные у меня редкие: оперная полётность голоса плюс некая выучка, позволяющая скручивать звук в такой жгут наподобие светового. Или превращать в свист.

— Фантастика.

— Однако работает и поныне…Словом, меня должны были выставить напоказ против того места, где стояли мои люди — это, как помню, четверть осадного периметра. И при случае убить на их глазах: на такой исход я соглашалась заранее. Но до того мне должны были дать последнее слово, чтобы в нём выказать свое презрение к нарушителям договора, убийцам и разрушителям святыни.

— Это ведь… Враги тебе так доверились?

— Противники, не забывай. Дети одной матери. Ох, и кто тебя в детстве воспитывал!

— И это бы не изменило ровным счетом ничего.

— Внутри бессмысленного мяса — да. Толпы — конечно. Но не внутри вооруженного собрания динанцев.

— Другие люди, чем я знаю.

— Именно — благодаря длительному правлению Братства. Карен был чётко оттуда, даже из верхов. Но и сам Роналт тоже факт на обочине постоял. В сочувствующих.

Карди потянулась, выпростала руки из-за головы, села.

— Расчет был только на шок. Возмущение, благодаря которому из города смогут прорваться те, кого там заперли. Не военные преступники, не носители страшных тайн — просто люди. Но началось такое… Запоминай на всякий случай: петля — казнь позорная, расстрел — смерть никакая, а от своей кархи, это называется «обернуть оружие» — наивысший почёт, какой только может быть тебе оказан, врагом ли, судом ли или другом… Последнее я тебе уже внушала. Только для моих всадников и это оказалось превысившим меру повиновения властям. Словом, в итоге я осталась при своём закладе, зыбкое перемирие переросло в обстоятельный мирный договор, и я сделалась почетным и почитаемым заложником уже этого продукта высоких умов.

— Но это и совсем невероятно.

— Не думай, что мы многого добились. Лэн-Дархан уцелел, социализма там не нюхали лет двадцать, а позже на всём нашем островке наступило иное время. Противник, правда, эмигрировал без особых средств к существованию. Только знаешь, что из французских дворян периода Великой Французской резни выходили отличные сапожники? А из динанских аристо — лингвисты и библиотекари-полиглоты, металлурги и ювелиры, геологи и этнографы. У них не принято было никакой пыли да грязи чуждаться — лишь бы не моральной.

Ну а мне бывшие узники и будущие эмигранты преподнесли Бархата. Вороной жеребец с приливом арабских кровей, которые нисколько не испортили чистоту наших могучих малюток. Впрочем, это сейчас увлекаются миниатюризацией и возвратом к исконному генотипу: настоящие лэнцы бывают самые разные.

— Я уже понял.

Они переглянулись с усмешкой.

— И что — дело одним непарнокопытным ограничилось?

— Догадлив. То кольцо, что всё время всплывало в разговорах, с ободом в виде виноградной лозы, тоже после того появилось, и принёс его Карен. Надел на палец и говорит:

— Носите не снимая, камень по мере сил не показывайте, а что оно значит — вам либо Эррат, либо еще кто-нибудь старше меня со временем объяснит.

— Карди, а Эррант — это и есть Эррат? По какую сторону стен она тогда находилась?

— Для чужих — не Эррант и не Эррат. Эррата Дари, лучшая из лучших, — поправила Карди. — Примерно то же, что индийская девадаси, но с достоинством и благородством гейши: знаток обрядов и блюстительница традиций, сосуд для новшеств, однако не даёт себя поработить ни тем, ни другим, ни третьим. Ни людям. Из того же гнезда, что Карен, но вту пору они и в самом деле ещё не сравнялись. Была позже официальной спутницей Армора, пока тот властвовал в Лэн-Дархане, ну и моей старшей подругой тоже. Как по-твоему, стоит еще уточнять?

Сорди хотел сказать, что уточнить нужно бы еще многое: насчет силта, и Волка, и того, кем же всё-таки была в Вечном Городе сама Карди, — но не рискнул испытывать ее терпение.

«Еще не вечер, — подумал он. — Этот день пока не кончен — а завтра будет новый, ничуть не менее чудесный».

XII

— Хитра наша милая Эррант, ох как хитра, — проговорила Кардинена, поворачиваясь перед зеркалом то одним, то другим боком. — Так меня удовольствовала, что и отказаться невместно. Память нестираемая. И нарядить тебя в юбку тоже рука не поднимается. Как-то уж чересчур круто, ты не находишь? В фустанелле на худой конец есть нечто брутальное и старогреческое…

— Кажется, без твоей выдумки было бы еще хуже. Я только не пойму смысла и того, и этого, — Сорди дожидался своей очереди покрасоваться, стоя в одной рубахе с рюшечкой понизу и штанах с сапогами.

— Мы с тобой вроде как хранители древней веры в Тергов. Змея — вельми почитаемое здесь хтоническое божество, особенно отражённая в зеркале. Считается, что от того само зеркало имеет право расколоться, ибо не имеет права отражать божественную суть, скрытую под внешним покровом бытия. То есть оно, как и любая картина, тщится проникнуть в душу предмета и не умеет в силу несовершенства своей тварной природы. Дракона нередко так и изображают — с зеркалом в когтистой лапе. А поперёк всего зеркала трещина змеится. Тавтология такая, понимаешь… Кстати, ты своего зеркальца не потерял? Смотри, оно закалённое. И не сдваивай его, не показывай другому такому же — пламень с небес приведешь похуже прежнего.

— То, что ты сказала, — полная правда или нет?

— Умён становишься. Если бы прямо меня лгуньей назвал — мало бы тебе не показалось. Отвечаю: правда, но и верно не вся. И насчет зеркальной магии, и насчет нас самих. Посвятили себя, это верно: но отдать пока не умеем и боимся. Причём оба.

— Я вообще себе такого не представляю. Карди, но ведь тебе ничего не стоит нарядиться в прежнюю одежду.

— Спасибо, милок, что разрешил. Постирать её уже озаботился?

— Ох, прости.

— Да не пугайся: здесь любое бельё отдают в стирку, чтобы своих нежных ручек не мозолить. И здесь, кстати, не горы, чтобы во всём домашнем на улице ходить.

— Почему в городе так не любят разнополые пары?

— Ну отчего же. Вообще-то здесь терпимость. Просто считается, что размножение, в отличие от легковейных телесных услад различного калибра и окраски — дело интимное, и не нужно всем показывать, что вы между собой сговорились. Засмеют. То же с детьми и родителями: не для того и те, и другие в Лэн-Дархан являются, чтобы узы и путы демонстрировать и выказывать субординацию. Вот оттачивать тактику, отрабатывать приемы, ну и развлекаться в промежутках. Как это у вас называется? А, оттягиваться.

— Затейливо. И в самом деле — место карнавала. А есть такие, кто в одиночку ходит?

— Производители и ублажатели. Чьё мастерство ценится более прочих и более прочих идёт в дело после выхода из здешних стен. Ты вот что думаешь по поводу своего личного брака с той самой Софьюшкой? Нет ничего глупее — венчать девственников с тем, чтобы они на своем горьком опыте постигали азы. Но если девушку до замужества не учат быть кухаркой, экономкой, бухгалтером и кастеляншей, юношу — ремесленником и бодигардом, они не стоят в браке ничего. А насчет искусства возлежания вместе и деторождения как побочного продукта муз оба они изначальные профаны, никакие книжки не помогут, даже если и позволены государственным строем. Вот и выходит типа того: он в нее опростался, она захватила воробышка и понесла его по жизни. Супружество — труд тяжкий, даже будучи заключен по сердечной склонности.