Лао Шэ - Избранное Страница 35

Вновь подвернулся пассажир; на этот раз Сянцзы поехал еще с тремя рикшами. Взявшись за ручки, они пропустили вперед высокого пожилого рикшу. Тот улыбнулся. Он отлично знал, что его товарищи бегают лучше, но старался изо всех сил, несмотря на возраст. Так пробежали больше ли. Задние рикши похвалили его:

— А ты молодец! Сила еще есть!

Тяжело дыша, он ответил:

— Разве с вами, братцы, можно бежать медленно?

Он и в самом деле бежал быстро, и даже Сянцзы с трудом поспевал за ним. Но высокий рикша держался как-то неуклюже: он совсем не сгибался, его длинное тело плохо слушалось его. Сам он подавался вперед, а руки торчали сзади. Казалось, он протискивается сквозь толпу, не думая о коляске. Оттого что он не сгибался, ему приходилось слишком часто перебирать ногами, и он все время запинался. Было ясно, что быстрый бег стоит ему огромных усилий. Когда надо было свернуть, он поворачивался резко, всем телом, так что рикшам становилось за него страшно.

Наконец добрались до места. Высокий рикша был весь в поту. Поставив коляску, он выпрямился и улыбнулся, но когда получал деньги, руки у него так дрожали, что он их едва не выронил.

Рикши, которым доводится бежать вместе, быстро становятся друзьями. Все четверо поставили свои коляски рядом, вытерли пот и, улыбаясь друг другу, заговорили. Высокий стоял поодаль и долго откашливался. Отдышавшись, он с трудом сказал:

— Да, уже нет былой удали! Поясница, ноги — все ослабло! И устаю быстро, и спотыкаюсь все время.

— Нет, ты бежал неплохо! — возразил низкорослый парень лет двадцати. — Мы за тобой еле поспевали.

Высокий смущенно вздохнул: он был рад похвале.

— Да, ты здорово бегаешь, чуть нас всех не уморил, — подхватил другой рикша. — Верно говорю! А ведь ты уже не молодой.

Высокий рикша улыбнулся.

— Что возраст, братцы! Скажу вам другое: рикше нельзя обзаводиться семьей! — Видя, что все заинтересовались, он продолжал: — Как женишься, ни днем, ни ночью тебе нет покоя, пропадешь совсем. Гляньте, у меня поясница совсем не гнется! И бежал я не так уж быстро, а задыхаюсь от кашля, и сердце того гляди выскочит! Что тут говорить — людям вроде нас надо оставаться холостяками! Эх, судьба! Даже малые пичужки и те живут парами, а нам это заказано. И еще скажу: едва женишься — пойдут детишки, каждый год один за другим. У меня их пятеро! И все, как галчата, сидят с открытыми ртами и ждут еды! Плата за коляску большая, продукты дорогие, работа тяжелая. Нет уж, лучше быть холостяком! Взыграет кровь, сходи в белый дом. Подхватишь сифилис, ну и плевать! Умрешь — никто не заплачет, ты ведь один. А женатый? У кого большая семья, тот даже умереть спокойно не может. Правильно я говорю? — обратился он к Сянцзы.

Тот молча кивнул.

В этот момент подошел пассажир. Низенький парень первым выкрикнул цену, но отошел в сторону и сказал высокому:

— Вези ты! У тебя дома пятеро…

Высокий улыбнулся.

— Ладно! По правде говоря, не следовало бы мне соглашаться… Ну ничего, зато принесу домой побольше лепешек. Еще встретимся, братья!

Когда высокий рикша был уже далеко, низенький проговорил как бы про себя:

— Будь проклята такая жизнь! У меня вот ни одной жены, а богач пятерых обнимает!

— Да что там говорить! — подхватил второй. — Высокий прав. Ну скажи, к чему нам, рикшам, семья? Жена — не кукла, на нее не станешь только смотреть! В этом-то вся штука. Жрать нечего, а силы уходят и на работе, и дома. Как бы ни был силен, все равно не выдержишь!

Тут Сянцзы взялся за коляску.

— Поеду в южную сторону, здесь нет пассажиров, — проговорил он.

— В добрый час! — ответили рикши в один голос. Однако Сянцзы уже не слышал. Ноги все еще ныли от боли: он хотел было сдать коляску и сегодня больше не возить, но вернуться домой не хватало смелости. Там поджидало чудовище, сосущее его кровь.

День прибавился, и до пяти часов Сянцзы успел обернуться еще несколько раз. Сдав коляску, он ненадолго задержался в чайной. Выпил две чашки чаю, почувствовал голод и решил как следует закусить, а потом уж возвращаться к себе. Съел несколько пирожков с мясом, чашку вареных красных бобов и медленно побрел домой. Он не сомневался, что его встретит буря, однако был спокоен. Сянцзы знал теперь, что делать: ни ругаться, ни спорить с женой он не станет, сразу уснет, а завтра снова возьмется за коляску. Пусть говорит, что хочет!

Он толкнул дверь. Хуню сидела в первой комнате. Увидев мужа, она чуть не расплакалась. Сянцзы хотел было поздороваться с достоинством, но не сумел; виновато опустив голову, молча прошел в другую комнату. Хуню не проронила ни слова. В комнатке было тихо, как в глубокой пещере в горах. Правда, со двора доносились разговоры соседей, кашель, плач детей, но все это казалось далеким и смутным.

Никто не хотел заговаривать первым. Они молча легли в постель, как чужие.

— Что ты делал весь день? Где пропадал? — не выдержала Хуню. Голос ее звучал гневно и в то же время насмешливо.

— Возил коляску! — ответил он сквозь сон, и в горле у него запершило.

— Ну, конечно же! Ты ведь не можешь, чтобы от тебя не воняло потом! Сердце тебе не дает покоя! Эх ты, дрянь паршивая! Я старалась, готовила, а ты даже поесть не пришел, таскался неизвестно где. Лучше не выводи меня из себя! Мой отец отчаянный, и я такая же. Попробуй приди завтра поздно, увидишь меня в петле! Мое слово твердое.

— Да пойми, не могу я сидеть дома и ничего не делать!

— Почему бы тебе не сходить к старику? Он что-нибудь придумает.

— Не пойду!

— Упрямый ты осел!

Этого Сянцзы не мог стерпеть.

— Я хочу возить коляску, свою собственную! Помешаешь — уйду и никогда не вернусь!

— Да-а?! — презрительно протянула Хуню, но тут же призадумалась.

Она знала, что такие, как Сянцзы, не бросают слов на ветер. Ей стоило большого труда подцепить мужа, и она не собиралась так просто выпускать его из рук. Человек он подходящий: честный, трудолюбивый, здоровый. В ее годы да с ее лицом лучшего ей, пожалуй, не найти. Нужно только твердость сочетать с мягкостью — когда прикрикнуть, а когда и приласкать.

— Я знаю, ты настойчивый, но пойми, ведь я за тебя душою болею. Ну, не хочешь идти к старику, я сама пойду. Как-никак он родной отец, мне ему и поклониться не стыдно.

— Даже если старик нас примет, все равно буду возить коляску.

Хуню долго молчала. Она не думала, что Сянцзы окажется таким несговорчивым, и только теперь поняла, что он может вырваться из ее ловушки. Простак простаком, но вовсе не дурак. Видно, много еще нужно приложить усилий, чтобы удержать этого верзилу, который в гневе может и бросить ее, и даже побить. Нет, нельзя доводить до разрыва! Сейчас надо ослабить узду, а потом придержать, чтобы не вырвался.

— Ладно! Нравится бегать с коляской — бегай! Но поклянись, что не станешь наниматься на постоянную работу и к вечеру будешь возвращаться домой. Я же тревожусь, если не вижу тебя целый день.

Сянцзы вспомнил, что говорил сегодня тот, высокий. Широко открытыми глазами смотрел он в темноту, и ему мерещились толпы рикш, мелких торговцев, рабочих, которые не могут согнуться и едва волочат ноги. Его ждала такая же участь. Но он не станет больше спорить с ней, лишь бы она не мешала ему возить коляску. Он и это считал победой.

— Хорошо, я не наймусь на постоянную работу, — согласился он.

Хуню хоть и обещала пойти к отцу, но не очень-то с этим спешила. Они и раньше часто ссорились со стариком, и тот всегда умел настоять на своем. А сейчас и подавно его не смягчить — даже слезами. Она уже не принадлежала к семье Лю. Девушка, вышедшая замуж, как говорится, отрезанный ломоть. И Хуню не решалась идти к отцу. Что, если старик не примет ее? Или не захочет уступить? Тут она совершенно бессильна. Если даже кто-нибудь вмешается, это ничего не даст. Ей могут лишь посоветовать вернуться домой, раз у нее есть свой дом.

Сянцзы теперь каждый день возил коляску, а Хуню, оставшись одна, ходила взад и вперед по комнатам. Несколько раз собиралась она принарядиться и пойти к отцу, но никак не могла отважиться. Это было не так-то просто. Ради собственного благополучия, конечно, следовало бы сходить, но она боялась потерять лицо.

Хорошо, если отец смилостивится и она сумеет перетащить Сянцзы в «Жэньхэчан». Работа для него найдется, и не надо будет снова браться за коляску, а со временем он сможет продолжить дело отца. От этих мыслей на сердце делалось веселее.

Но что, если отец упрется и не примет ее? Тогда она только оскандалится! Мало этого. Ей придется смириться с тем, что она — жена рикши. Жена рикши, которая ничем не отличается от женщин с ее двора!.. Хуню становилось страшно и тоскливо.

Она почти раскаивалась, что вышла замуж за Сянцзы. Конечно, он работящий, — упорный, но, если отец не уступит, ему всю жизнь придется возить коляску. Когда она представляла себе такое будущее, ей хотелось тотчас порвать с Сянцзы и вернуться в родительский дом.