Дебора Блейк - Безумно опасна (ЛП) Страница 5

— Возможно.

— Ну так ты пойдешь смотреть кино? — спросил Чудо-Юдо. — С красивым шерифом, прежде, чем я его съем?

— Он меня не приглашал, — ответила Баба, раздражаясь по непонятной причине. — А даже если бы и пригласил, он слишком молод для меня.

Чудо-Юдо фыркнул, скорее, по-драконьи, чем по-собачьи:

— Баба, тебе восемьдесят два. Для тебя все слишком молоды.

— Но не Кощей, — возразила она.

— Кощей — дракон. Даже когда выглядит как человек, он все равно дракон, — ответил пес. — Разве ты не хочешь хоть иногда проводить время с кем-нибудь своего вида?

— Людей с трудом можно назвать моим видом, — отбрила Баба, плюхаясь на диван. — Больше нет. С тех пор, как я начала жить с Бабой Ягой и стала такой же. К тому же, Кощей и я хорошо ладим. Он приходит, мы занимаемся сексом, и он уходит. Зачем мне хотеть чего-то большего?

Чудо-Юдо уставился на нее.

— Если ты не знаешь, я полагаю, это многое проясняет.

Она взвилась над диваном как отпущенная пружина; ей показалось, будто ее кожа слишком тесна для нее, а стены начали сжиматься вокруг, образуя туннель вглубь Земли. Или чертов драконопес просто действовал ей на нервы.

— Мне надо прогуляться, — сказала она, ударяя босой ногой по гардеробу. Эта грациозная женщина, будучи не в настроении, могла производить грандиозный шум. — Постарайся ничего не разбить, пока меня нет.

Она подергала расшатанную ручку и открыла шкаф. Посмотрела на одежду и закрыла снова. Стукнув ручку ладонью, дернула ее опять, распахнула дверь и на этот раз увидела проход в Иноземье.

— Чертова штуковина, — пробормотала Баба, и вошла внутрь, захлопнув за собой дверь. Посуда в буфете отозвалась на этот жест печальным дребезгом.

— Что ж, это было интересно, — сам себе сказал Чудо-Юдо, вытаскивая еще одну кость из-под несуществующего поддиванного пространства. — В воздухе витают перемены. Бабы перемены ненавидят. Это будет весело.

Он устроился, чтоб подремать, напевая под нос русскую колыбельную, которую выучил на родине у одной крестьянки много лет назад. Он не мог вспомнить, съел он ее или нет, но ему все равно нравилась эта песня.

***

Как только Лиам въехал в город, вернувшись с поросших кустарником полей в зону уверенного приема сотовой связи, его телефон тут же запиликал, сообщая ему о голосовой почте. Глянув, он увидел, что все три сообщения были от Клайва Мэттьюса, председателя окружного совета и постоянной занозы в заднице.

Лиам размышлял, а не выкинуть ли ему телефон в окно и не переехать ли его машиной. Но решил пристегнуть его обратно к поясу. Он знал какие будут сообщения, даже не прослушав их: Почему вы еще не раскрыли эти преступления? Почему у вас нет никаких зацепок? Может, нам стоит рассмотреть кандидатуру более компетентного человека на ваше место. Позвоните мне, когда у вас будет что доложить. И вам лучше чертовски постараться, чтоб это было как можно скорее.

У этого человека был зуб на Лиама с тех пор, как он обошел зятя Клайва на место шерифа. Клайв и так уже дал ясно понять, что если Лиам не сможет раскрыть преступления или, Боже упаси, пропадет еще один ребенок, он может попрощаться со своей работой.

Лиам вырулил на парковку перед "У Берти", вышел и бросил пару монет в счётчик оплачиваемого времени стоянки автомобилей. С изорванного розового постера, который словно махал ему с телефонного столба, на него смотрела милая малышка с выпавшими молочными зубками, а надпись на плакате вопрошала "Видели ли вы эту девочку?"

Сьюзи Таунсенд — первый пропавший ребенок, и это было почти пять месяцев назад. Это был поздний февраль, было очень холодно и снежно, дул пронизывающий до костей ветер. Сьюзи пошла в гости к подруге; двое малышек, тщательно одетых в зимние комбинезоны, делали ангелов, падая в снег на переднем дворе. А потом мама ее подруги зашла в дом, чтоб ответить на телефонный звонок. Когда вернулась, во дворе оказалась только одна девочка. Разноцветная мозаика других постеров окружала фото Сьюзи, являясь живым доказательством того, что он не справлялся со своей работой. Женщина, которую он знал по собраниям Методистской церкви, прошла, отведя глаза, и, миновав его, нахмурилась.

Колокольчик над дверью звякнул, отмечая его появление, но этот звук был едва слышен сквозь гул голосов и звон посуды. Пока он стоял, давая глазам время привыкнуть к тусклому свету внутри, он всмотрелся в помещение, оценивая обстановку, но больше по привычке, чем действительно ожидая проблем.

Пятница, время только-только перевалило за полдень, а маленький ресторан был почти полон. Декора, как такового, здесь не было, если не считать коллекцию Берти, состоящую из подписанных тарелок из всех штатов, где она жила раньше, прежде чем обосновалась тут, а также перекошенная доска объявлений, многослойная от уведомлений о следующей распродаже библиотечных книг, классе йоги для пожилых, и привычных сообщений о котятах, которые ищут хороших хозяев. Некоторые объявления были такие старые, что котята, наверное, уже имели своих котят.

Разрозненные столы были накрыты изношенными клеенчатыми скатертями в веселенькую красно-белую клетку, а салфетки были бумажными. Но посетители обычно были довольны, и здесь пахло свежим яблочным пирогом и горячим кофе.

Лиам привык считать "У Берти" раем. Но теперь разговоры стали приглушенными, а люди кидали настороженные взгляды на своих соседей, когда считали, что никто не видит. Несмотря на самый разгар летних каникул, здесь совсем не было детей. В эти дни родители не выпускали их из дома. Детвора сидела под замком. Все пропавшие дети пропадали именно с улицы, и этот факт превратил детские площадки в города-призраки с заброшенными качелями и пустыми конструкциями для лазанья, в бассейнах не слышно смеха, никто не прыгает "бомбочкой", не видно оравы ребятишек, играющих в Марко Поло (игра, похожая на жмурки — прим. пер.). У Клайва Мэттьюса нашлось пару метких слов и об этом.

К Лиаму подошла официантка, сжимая побелевшими руками меню.

— Есть какие-нибудь новости? — спросила она. Ее сын ходил в школу вместе с пропавшим мальчиком, номер два. Лиам только покачал головой.

Затем он краем глаза заметил Белинду Шилдс, она сидела с престарелыми родителями за столом с едва тронутой едой, и у него появился внезапный порыв трусливо выскочить за дверь, сесть в машину и перехватить что-нибудь в пиццерии ниже по улице. Но было уже слишком поздно, так как их глаза встретились поверх голов других посетителей, и она помахала ему, приглашая присоединиться к ним.

Черт.

Лиам кивал людям, которых он знал — а таких было большинство — пока он шел по черно-белым квадратам старого линолеума, не наступая на отсутствующую плитку возле шестого столика (глупая привычка).

— Привет, Белинда, — произнес он. — Добрый день, мистер и миссис Ивановы. Как вы?

Он знал как они, конечно. Родители Белинды выглядели так, будто за последние шесть дней постарели лет на двадцать. Они души не чаяли в своей поздней дочери, и еще больше обожали свою единственную внучку, особенно после того как ее папаша-пьяница уехал и не вернулся. Доброе лицо миссис Ивановой было бледным и потерянным, а ее морщины углубились, прекратив пытаться изображать что-то, кроме печали.

Белинда была одета в форму; она настояла на том, чтоб продолжать работать, и когда не занималась поисками, то проводила большую часть времени, выписывая штрафы людям, которые нарушили даже самые незначительные правила. Масса квитанций скопилась на его столе на людей, которые припарковались с заездом на пешеходный переход хотя бы на дюйм, неосторожно переходили улицу даже при отсутствии транспорта на проезжей части или выгуливали собак без поводка.

Но никто не жаловался. Местные приходили с квитанциями к нему, чтобы разобраться, а немногочисленные туристы просто пожимали плечами и платили этот незначительный штраф, считая, что они это заслужили за незнание правил. Он не знал, что еще можно сделать, поэтому и не возражал, чтоб она продолжила работать. Коли это было ей нужно, чтоб не сойти с ума, кем бы он был, если бы запретил ей?

Конечно, окружной совет видел это все по-другому; четыре члена поставили под сомнение его суждение по этому делу, хотя эта песня была явно с голоса Клайва. Ему было все равно. Доверяли они ему выполнять свою работу или нет. К сожалению, стало казаться, что нет.

— Есть ли какие новости? — горячо спросила Маришка Иванова. Ее руки соединились под столом, как будто сплетая тайный знак надежды.

— Нет, мне очень жаль, — ответил он. — У нас было много звонков на общую линию, но они ничем не помогли. — Он похлопал ее по плечу. — Я уверен, что-нибудь скоро выяснится.

Хотел бы он чувствовать себя так же уверенно, как звучал сейчас его голос. Правда в том, что не было ни одной улики, и даже полиция штата, прибывшая после второго исчезновения, нехотя признала, что зацепок нет. Они периодически наведывались, наблюдая за его работой и критикуя отсутствие прогресса, но не могли выделить людей для дела, где нет подозреваемых и чего-то конкретного, что могло объединить все три исчезновения.