Александр Зорич - Боевая машина любви Страница 3

Он не мог и помыслить, что в этих безлюдных приграничных местах они нарвутся на лучников из замка Гинсавер. Выходит, не даром Шоша ратовал за убийство Вэль-Виры и захват Гинсавера.

– Еще увидите. А теперь, дорогой мой Лид, действуйте, как мы договорились. Надеюсь увидеть вас завтра в добром здравии.

С этими словами барон Шоша опустил забрало, пришпорил лошадь и, подняв левую руку, полетел навстречу улепетывающему разъезду.

Вслед за бароном из хвоста санного обоза устремился арьергардный отряд, тоже состоявший из конных лучников. Поравнявшись с беглецами, Шоша наорал на них для поднятия боевого духа и развернул уцелевших назад.

Всего с бароном было около шести десятков отборных сорвиголов.

С точки зрения Лида – достаточно для хорошей выволочки взбунтовавшимся крестьянам. И удивительно мало для того, чтобы выиграть бой с дружиной Вэль-Виры, которую Лиду доводилось видеть в деле – бойцам хозяина Гинсавера позавидовали бы и харренские браслетоносцы.

Шоша, словно бы подумав о том же, неожиданно остановил коня. Вслед за ним остановились и всадники. Шоша привстал в стременах, обернулся и закричал:

– Да, главное, главное не забудьте! Не начинайте боя, пока не услышите с горы Вермаут условленного крика. Ус-лов-лен-но-го!

Уж это-то Лид помнил прекрасно, ему барон плешь проел деталями своего гениального плана.

Шоша сотоварищи уже гнал вперед, к дорожной стеле. С точки зрения военного советника – на верную погибель.

Тем временем пехота сняла лыжи и разобрала с саней боевую амуницию. Пехотинцы каждой сотни были вооружены по доброй харренской формуле «три по тридцать да десять». Это означало, что тридцать пехотинцев сотни имели высокие полноростные щиты, которые можно было при необходимости воткнуть заостренным нижним краем в снег или землю, и длинные совны.

Эти «совнеры» или как более элегантно именовали их в последнее время «пикинеры» (хотя пиками-то как раз местные ретрограды вооружены не были) составляли первую линию любого боевого порядка. При столкновении с неприятельскими стрелками – пешими или конными – они прикрывали свой строй от метательных снарядов, а при атаке кавалерии сражались совной, которую в рукопашной перехватывали обеими руками.

Вторая треть пехотинцев имела на вооружении легкие арбалеты. Такую роскошь могли позволить себе на Фальме немногие бароны, да и то благодаря выписанным лет двадцать назад суэддетским арбалетных дел мастерам. Мастера охотно перебрались на Фальм после очередного запрета имперских властей на частное производство этого мощного оружия заговорщиков и бунтовщиков.

Третья линия пехотных сотен барона Шоши была составлена из тяжеловооруженных бойцов с разнородным холодным оружием, единственным общим признаком которого была повышенная ударная мощь. У тяжелой пехоты были и большие мечи с пламевидным клинком, и шестоперы, и двуручные топоры, древко которых с обратной стороны имело копейный наконечник для колющих ударов, и громоздкие трехлезвийные алебарды.

Бойцы третьей линии носили полные пластинчатые доспехи, поножи, наручи, шлемы с подвижными полумасками (остальные довольствовались приплюснутыми железными касками с широкими полями, одетыми поверх войлочных шапок) и обычно брезговали щитом, ограничиваясь небольшой деревянной «черепичкой» с венцом, клепаным из железных прутьев и полос.

И, наконец, в каждой сотне был отдельный десяток, так называемые «бегуны».

Эти были вооружены легче прочих, а именно небольшим луком из рога, перевязью с метательными ножами, треугольным щитом и длинным жалообразным клинком.

«Бегуны» служили для пешей разведки в лесу и горах. Их же высылали в качестве карателей во взбунтовавшиеся деревни. Такой работой солдаты плотного строя брезговали и запросто сами могли взбунтоваться, а у «бегунов», среди которых иногда попадались и беглые каторжане, и помилованные высочайшей милостью уголовные преступники, просто не было другого выхода.

Лид спешился. Вгляделся в нестройные россыпи деревьев. Войско людское супротив войска природного…

Лиду не хотелось маячить над головами солдат превосходной мишенью для ловкого пластуна-арбалетчика, скользящего в белом балахоне какой-нибудь неприметной ложбинкой, а то и затаившегося в подземном схроне по обычаю разбойников-ронтов из Итарка.

Если бы на них напали прямо сейчас, то, возможно, смогли бы перерезать всех, как куропаток. Это вещи несовместимые: быстрый марш на лыжах и доспехи.

Пехота шла налегке и только конное боевое охранение да «бегуны» могли прикрыть ее в случае внезапного нападения. Нападения, в которое Лид не верил до последней минуты, потому что в глубине души не очень-то полагался на прогнозы своего нанимателя, барона Шоши.

Лиду не очень нравились манеры Шоши. Барон был не то чтобы груб или неотесан, а скорее резок и, временами, производил впечатление не вполне вменяемого человека.

Шоша мог, например, неожиданно ухватить служанку за задницу и заорать на ползамка: «Как заест тебя магдорнская черепаха!» После этого он начинал гоготать и трясти головой, словно бы и впрямь в его выходке было что-то смешное или уж тем более оригинальное.

Но это была ерунда по сравнению с баронским пристрастием к свежей оленьей крови, которую он пил на каждой охоте, а охоты случались часто.

Иногда барон сгоряча съедал и сердце только что убитого животного. Лид знал, что приблизительно так поступали некогда жители Северной Лезы, а, возможно, и солдаты Эллата, его далекие пращуры.

Однако в Харренском Союзе уже давно царили другие нравы: подчеркнутая воспитанность, выверенный этикет, элегантный церемониал.

И только здесь, на суверенном полуострове, можно было встретить таких колоритных дикарей, как Шоша или его подданные.

Здесь жратву запихивали в рот руками, не стеснялись совокупиться средь чиста поля, прямо на виду у половины замка, или с убийственным простодушием предлагали военному советнику свои любовные услуги едва не задаром. Особенно Лида шокировало то, что с равным энтузиазмом в трехгрошовые проститутки набивались как девицы, так и юнцы с воровской искоркой в бездонно голубых глазах.

Лид служил Шоше уже третий год и только, пожалуй, к началу последней осени обвыкся с местными обычаями. Обвыкся в достаточной мере, чтобы не отказывать себе порою в простых солдатских радостях. Но к оленьей крови так и не привык, как ни старался.

Была, впрочем, в продуваемом морскими и сухопутными ветрами Маш-Магарте жемчужина из числа тех, какие Лиду приходилось видеть разве только издалека, среди фавориток сотинальма или в свите Ели, его дочери.

Этой жемчужиной была законная жена барона Шоши, Зверда.

Одной-единственной вполне целомудренной минуты, проведенной в ее обществе, Лиду хватало, чтобы забыть о всех тягостях местной военной службы.

Честный войсководитель не мог себе позволить даже в мыслях переспать с этой очаровательной особой, да, может, и не желал. Ибо что-то невысказуемое заставляло его опасаться всегда сосредоточенной, вежливой, сдержанной – и препоясанной мечом – баронессы.

К тому же, странности водились и за ней.

Зверда была едва ли не единственной обитательницей замка Маш-Магарт, которую не на шутку злила нескромность местных жителей.

А если бы у Лида кто-то спросил, какими безусловно положительными качествами обладают барон Шоша и его супруга, он бы не задумываясь ответил: смелость.

Хозяева Маш-Магарта были людьми отважными, причем отнюдь не безрассудно отважными, какими делает воинов и кузнецов Мед Поэзии.

Они всегда шли в бой сосредоточенными, собранными, словно бы отсутствующими на этом свете.

Посвистывал в руках Шоши змееживой бич, мертвящим крылом нетопыря хлопотал в руках Зверды клинок, один за другим наземь падали искромсанные «браслетоносцы». А хозяевам Маш-Магарта, казалось, было немного скучно между жерновами Судьбы, которые в тот день перемололи в прах треть объединенных баронских дружин.

И все – ради того, чтобы как встарь над угрюмыми замками возвышались страховидные штандарты древних кланов.

Чтобы не торжествовало над ними огненно-золотое знамя Союза и чтобы никто не водружал над баронскими воротами позорных досок: «Ленное владение Такого-Растакого, милостию Харренского Союза подтвержденное».

Бароны желали владеть своими лесами и угодьями, реками и озерами, холопами и небесами милостию клинка, а не чуждого им по крови и обычаям северянина.

Смелость барона Шоши окупилась и на этот раз.

Когда он и его люди были шагах в тридцати от придорожной стелы, случилось одно из тех необъяснимых явлений, которые Лид давно уже научился не замечать. В конце концов, мнимые слепота и безразличие были одними из главнейших условий его найма.

Снег, почти неразъезженный на этом непопулярном тракте, поднялся в воздух со звуком, который иначе как «скрипучим хлопком» назвать было нельзя.