Ведьма - Юлия Мартыненко Страница 30

Наконец, пересилив страх, я подняла свечу повыше, отворила дверь настежь и вошла внутрь. Здесь тишина казалась еще более заметной, чем на улице. И как бы парадоксально это ни звучало – она была слишком звонкой. Пожелтевшие от старости стены хранили множество тайн. Если бы они умели разговаривать, то поведали бы немало интересного. Но, обреченные на вечное молчание, стены взирали с любопытством на нежданную гостью. От них веяло холодом и сыростью. За полминуты нахождения здесь я продрогла до костей.

В доме не хватало свежего воздуха. С каждым шагом сильнее становился тяжелый запах пыли.

Добравшись до середины коридора, я увидела по обеим сторонам от себя двери и впереди лестницу, ведущую на второй этаж. Первым делом я решила заглянуть в комнату по левую руку.

За дверьми оказалось просторное помещение, напоминающее зал. Два больших окна, как два глаза, сонно опустили веки, лениво пропуская внутрь серый свет. Посреди залы стояли несколько массивных кресел, оббитых красной тканью и такого же цвета миниатюрный диван.

Неподалеку у окна, занимая внушительную часть комнаты, разместилось пианино. Я подошла ближе, чтобы смахнуть толстый слой пыли с крышки. От времени черный лак музыкального инструмента стал блеклым. Кое-где виднелись трещины, как пронизывающие лицо старика морщины. Из любопытства я нажала одну клавишу и услышала неприятный дребезжащий звук. Он эхом пронесся по комнате и затих.

Оставив пианино в покое, я отправилась исследовать шкафы с книгами. Книги являлись моей страстью, а здесь их насчитывалось столько, что можно было провести полжизни за чтением. Прикоснувшись кончиками пальцев к корешкам, я ощутила шероховатые поверхности старых изданий. Как и прочие вещи, их бросили здесь тлеть под гнетом времени. Или же книги забрали крестьяне, чтобы палить печки и костры. В любом случае в настоящем им не было места, как и всему прочему.

Из большого зала можно было попасть в гостиную поменьше. Здесь находилось два дивана, стоявших друг напротив друга, маленькие туалетные столики, несколько шкафчиков, и полок, на которых красовались керамические фигурки, железные подсвечники и пепельницы. Стены украшали картины с разными видами на реки, леса и поля.

Закрыв дверь, я вернулась в первую комнату и подошла к большому старинному камину, украшенному по бокам лепниной, изрядно покрывшейся копотью. Возникло желание разжечь его и разогнать мрак и холод, но рядом не нашлось дров, и вероятность, что труба забита и дым пойдет в дом, была слишком велика.

Внутри камина лежала горстка пепла и несколько не догоревших бумажек. Над застывшими в камне розами, окрашенными сажей, висел портрет женщины и мальчика. Поднеся свечу повыше, я внимательно осмотрела изображенных на картине людей.

Женщина сидела на диване, легонько прижимая к себе парнишку лет пяти. Если художник правильно подобрал краски, то можно было с точностью сказать, что женщина выглядела необычно. На ней красовалось темное длинное платье, которое резко контрастировало с ее белой как снег кожей. Безупречно черные волосы собрались на затылке. Лицо женщины было неестественно бледным и худым. Но, самым удивительным оставался ее взгляд. Никогда прежде мне не приходилось видеть настолько черные глаза. Они притягивали к себе так сильно, что можно было утонуть в глубине их, как затеряться во мраке безлунной ночи.

Я долго не могла оторвать взор от лица женщины, зачарованная ее уродством и красотой одновременно. Еще бы несколько минут, и я решила, что она до сих пор жива, и спряталась в глубине картины от существ, обитавших здесь.

Переключившись на мальчишку, я увидела между женщиной и им одно лишь сходство – пронизывающий хладнокровием взгляд. Небольшого роста, темноволосый, зеленоглазый, он послушно сидел на диванчике и смотрел вперед. Видно было, что женщина привязана к мальчишке, и, скорее всего, является ему матерью.

Подписи внизу картины не оказалось, поэтому год ее написания остался неизвестным. Но краска не выцвела и нигде не потрескалась, следовательно, портрет был сделан не слишком давно.

Не считая нескольких мелких деталей, обстановка зала на этом заканчивалась. Следующей на очереди была дверь напротив.

В первой комнате, с виду шире, но несколько короче зала, находились столы со стульями, шкафы с посудой, кастрюлями и прочей кухонной утварью. В правом углу приличную часть пространства занимала печь. Рядом с ней кучей валялись дрова, у черной стены стояла кочегарка, рядом примостились несколько ухватов для горшков и веник. На самой же печи друг на дружке лежали штук пять больших чугунных сковородок без ручек.

Далее следовала комната для приема пищи, в которой у окон с видом на когда-то цветущую клумбу, разместился массивный стол из темного дерева. Рядом со столом в ряд выстроились вишневого цвета стулья.

Я подошла поближе, чтобы пощупать ткань скатерти, со временем потерявшей свою белизну. Она оказалась плотной и приятной на ощупь. Кое-где виднелись пятна, но скатерть сохраняла непередаваемый шарм тех времен, когда каждую вещь делали качественно и с любовью. Вышитые гладью кремовые лилии с длинными зелеными листочками покрывали материю. Мне представлялось, как здесь вечерами собиралась большая и дружная семья, чтобы поужинать и обсудить все, что произошло за день.

В углу комнаты висела большая икона Богородицы, спрятанная за тонкой кружевной салфеткой. Позади стола стояли несколько шкафов с посудой. Здесь же, словно служивший украшением, находился большой самовар. В столовой уместилось немного вещей, но эта комната показалась мне самой уютной из всех виденных ранее.

Покинув столовую, я снова вышла в коридор. Казалось, он стал немного уже. Испугавшись таких перемен, я хотела идти к выходу, но передумала, вспомнив, что нужно исследовать и второй этаж. Подниматься туда было худшей идеей, но выхода не оставалось.

Лестница, которая поначалу ужасно пугала, уже не производила подобного эффекта, но каждый шаг наверх давался с трудом.

На втором этаже находилось четыре комнаты. По очереди я заглянула почти в каждую и обнаружила, что за двумя дверьми находятся спальни, за третьей – кабинет, а вот четвертая комната оказалась закрыта на ключ.

Спальни, на первый взгляд, не представляли никакого интереса, потому что кроме широких кроватей, сундуков и шкафов с одеждой, туалетных столиков и прочих вещей здесь не было ничего другого.

Кабинет же заслуживал отдельного внимания. Пол здесь частично покрывал толстый ковер. У окна стоял массивный дубовый стол, а рядом кресло. На столе обнаружилось несколько неиспользованных пожелтевших листов бумаги, перо и чернила. Также здесь стопкой лежали документы, подшитые нитками,