Клайв Стейплз Льюис - Кружной путь, или Блуждания паломника Страница 14

— Неужели это мираж?

— Нет. Побудешь дольше с моим отцом, поймешь. Это — не иллюзия; это, скажем так, явление. Ты его видишь, как лес и холм, и у тебя со зрением все в порядке, лучше увидеть и невозможно. Только не думай, что туда можно попасть. Слово «туда» в данном случае не имеет смысла, пространственные категории здесь не подходят.

— А как же мой остров? Значит, надо от него отказаться?

— Нет, не надо. Человек непременно стремится на ту сторону, иначе он не человек. Мой отец убивает не стремление, а надежду.

— Как же зовется эта долина?

— Теперь мы называем ее землею Мудра, но на старых картах написано «Юдоль Унижения».

— Трава уже мокрая, — сказал Джон. — Выпадает роса.

— Самое время ужинать, — сказал Мудр-младший.

Назавтра мистер Мудр снова поучал их:

— Займемся теперь тем, что лежит между Востоком и Западом. Оглянитесь вокруг. Вы увидите много троп. Никто не знает, когда их проложили; однако, лишь изучив их, мы разберемся в местности. Вы видели, что мы определяем те или иные ошибки, исходя их того, с какой стороны главной дороги обитают допускающие их люди. Мне скажут, что у нас есть карты, но карты эти бесполезны, если нет дорог, ибо карту и действительный мир объединяет именно этот костяк. Одни говорят, что тропы и дороги проложил Хозяин, другие — что мы нанесли их на карты, а потом каким-то образом перенесли сюда. Но я бы советовал вам держаться лишь того, что они есть, и что не мы с вами их сделали. Более того — ни один человек не мог бы их сделать. Для этого нужно видеть все сверху, собственно говоря — с неба. Человек же на небе не живет. Кроме того, в нашем краю много правил. В Шумигаме скажут, что их придумали управители. Слуги Духа Времени скажут, что их придумали мы, чтобы обуздать похоти ближних и приукрасить свои похоти. Многие же говорят, что их создал Хозяин.

Рассмотрим эти мнения одно за другим. Предположим, правила выдумали управители. Но как же сами они стали управителями, и почему их послушались? Задавши этот вопрос, мы вынуждены задать и другой: почему те, кто отвергает эти правила, незамедлительно создают свои, довольно похожие? Человек говорит: «Хватит, теперь я делаю, что хочу», и обнаруживает, чтосамое стойкое его желание, неизменное среди мимолетных похотей, настроений и страстей — подчиняться правилам. Хорошо, но, быть может, правила эти лишь прикрывают его желания. Какие желания, спрошу я? Далеко не всякие. Сплошь и рядом правила идут наперекор нашему хотению. Желание самому себя одобрить? Но одобрим ли мы себя за выполнение правил, если не сочтем правила благими? Человеку приятно думать, что он умнее или сильнее, чем он есть, лишь в том случае, если он высоко ставит ум и силу. Учение Великана само себя разрушает. Если мы хотим придать достойный вид нашим низменным хотениям, значит, у нас есть понятие «достойного», то есть — сообразного неким правилам. Рассмотрим теперь старый миф о том, что правила эти создал Хозяин. Предположим, так оно и было. Почему же им подчиняются?

Мистер Мудр повернулся к Виртусу и прибавил:

— Слушай получше, мой друг, иначе не исцелишься.

— Причин может быть две, — продолжал он. — Или мы боимся Хозяина, и нами движут страх наказанья и надежда на воздаяние; или мы согласны с Ним, ибо считаем хорошим то же, что и Он. Объяснения эти ничего не решают. Если мы подчиняемся из страха или ради награды, это нельзя назвать послушанием, ибо первое, самое главное, правило велит нам быть бескорыстными. Следовательно, в таком случае мы нарушаем волю Хозяина. Но что, если мы с Ним согласны? Увы, получится еще хуже! Тогда выйдет, что правила эти уже существуют в нас, и мы подчиняемся самим себе. Как видите, в обоих случаях проблема остается нерешенной, и гипотеза о Хозяине оказывается ненужной.

Значит, о правилах, как и о дорогах, можно сказать одно: они есть, и не мы их создали. А теперь (и он посмотрел на Джона) то, что касается тебя. Как же этот западный остров? Люди забыли о нем. Великан скажет, что это самообман, за которым кроется похоть. Не все управители о нем знают; из тех же, кто знает, одни, как и Великан, считают его мерзостью, другие видят в нем смутный образ Хозяйского замка. Итак, общей точки зрения у них нет. Разберемся же в этом сами.

Прежде всего, ни в коем случае не принимай доводов мрачного Духа, что не так уж трудно, ибо ты беседовал с Разумом. Дух этот говорит, что мечтой прикрывается похоть. Однако похоть ею не прикрывается. Если это ширма, то очень плохая. Дух полагает, что темная часть нашей души и очень сильна, и весьма сокровенна, так что мы не можем уйти от ее наваждений. Но когда эта могущественная волшебница делает все, что может, рождается иллюзия, которую даже подросток за два года приучится распознавать. Словом, это чистые бредни. Все, кто видел остров, прекрасно знают, как близко от него лежит похоть; и каждый из них, кроме самых развращенных, испытывает разочарование, ощущая, что похоть эта не венчает, а разрушает то, к чему он стремился. Рыцарь тебя не обманул, мой друг. Если вода не радует тебя, значит, ты испытывал не жажду, а нечто другое, — скажем, хотел упиться вином, чтобы заглушить тоску или одиночество. Узнать, чего мы хотим, можно только по этому признаку. Если бы старые сказки не лгали, и человек, оставаясь человеком, мог пересечь Ущелье, то поднеся кубок к губам, принимая венец, обнимая невесту, он узнал бы, что к этому и стремился, и понял бы, оглянувшись, почему так извилисты дороги желания. Я стар и печален, и я вижу, что тебя уже коснулась скорбь, рождающаяся вместе с нами. Оставь надежду, не оставляй мечты. Не удивляйся, когда отблески твоего видения падают в грязь, где их легко затоптать. Не старайся удержать их, не ходи туда, где они тебе являлись, ибо ты заплатишь, как платит каждый, связавший здешние места с тем, что не здесь. Разве управители не говорили тебе о грехе идолопоклонства и о том, как, согласно их старым летописям, манна обращалась в мусор, когда ее пытались хранить? Не поддавайся ни жадности, ни страсти, иначе ты сам раздавишь свою мечту. Но если ты в ней усомнишься, помни, что ты испытал, и чему научился. Если ты подумаешь, что это — просто чувство, и захочешь его рассмотреть, ты найдешь лишь биение сердца, ком в горле, неясный образ. Этого ли ты хочешь? Нет, не этого; любые чувства, самые изощренные, разочаруют тебя не меньше, чем грубая похоть. Итак, примем: то, к чему ты стремишься, не внутри тебя, и не ты сам. Тогда не так уж важно, можешь ли ты этого достигнуть. «Быть» — великое благо, и только подумай «он есть», как ты забудешь печаль. Больше того, все, чего бы ты достиг, окажется настолько хуже, что исполнение мечты разочарует тебя. Желать лучше, чем иметь. Красота этого мира — лишь видимость, хотя и не мнимость. Но один из моих сыновей сказал, что поэтому мир еще прекраснее.

В тот день Джон беседовал со многими обитателями дома, и когда он удалился в келью, голоса их звучали в его ушах, лица мелькали перед глазами. Ночью он услышал тихий свист и приподнял голову. По ту сторону окна, в лунном свете, кто-то стоял. «Поиграй с нами», — сказал чей-то голос, и снизу, из мрака, послышался тихий смех.

— Здесь высоко, я не спрыгну, — сказал Джон.

— При свете луны? — спросил человек и протянул к нему руки. — Прыгай!

Джон быстро оделся и, к своему удивлению, легко спрыгнул на землю. Через минуту-другую он уже скакал по лужайке с детьми мистера Мудра. Они добежали до леса и, когда Джон, запыхавшись, упал у тернового куста, послышалось звяканье посуды и хлопанье пробок.

— Отец держит нас на диете, — объяснил тот, кто привел его. Приходится добирать по ночам.

— Шампанское от лорда Блазна, — сказал один.

— Окорок от Мамаши, — сказал другой.

— Гашиш с Юга! — крикнул третий. — Из Теми или из Топи.

— А это вино, — робко прибавила одна из дочерей, — прислала Матушка.

— На что оно нам? — сказал ее брат.

— Ешь же ты икру от своих черномагов! — сказала девушка. — И вообще, я его люблю. Я без него болею.

— А ты хлебни виски, — сказал еще кто-то. — Карлики гонят.

— Не знаю, зачем вы все это едите и пьете, — вступил в беседу еще один из сыновей. — Простая здоровая пища из Шумигама, вот что нам нужно!

— Это тебе нужно, Герберт, — сказал новый голос.

— Другим она вредна. Кусочек баранины с мятным соусом — вот это я понимаю!

— Знаем, знаем твои вкусы, Бенедикт! — закричали все.

— Схожу-ка я к старому Люту, — сказал тот, кто советовал сестре хлебнуть виски.

— Ну, нет, Фридрих, лучше в Черномагию! — сказал другой.

— Не ходи, Рудольф! — попросил до сих пор молчавший брат. — Пройдемся лучше в Пуританию.

— Отстань, Иммануил! — отмахнулся тот, кого назвали Рудольф. — Шел бы уж прямо к Матушке!

— Альберт к ней ходит, — сказала сестра. Сыновья и дочери мистера Мудра[16] разошлись поодиночке в разные стороны, а те, кто остался, приставали к Джону, пытаясь пленить его той или иной забавой. Кто-то трудился над головоломкой, кто-то играл в чехарду, кто-то бегал за бабочками, оглашая визгами лес, и длилось это долго, и Джон, проснувшись, не помнил, случилось ли что-нибудь еще. И уж никак не мог он, хотя и старался, выяснить наутро, помнят ли младшие члены семьи о своих ночных проделках. Гадая о том, приснилось ему или они очень хорошо скрывают свою тайну, он склонился ко второй разгадке, ибо слишком уж они сердились, когда он их спрашивал.