Ксения Спынь - Идол Страница 18

— Совсем?

Она пожала плечами:

— Только несколько строчек, и все корявые до безобразия. Ты только взгляни: это же невозможно читать.

Андрей с минуту просматривал то, что было написано внизу листа, затем выпрямился.

— Ничего, это можно переправить. Сейчас сделаем перерыв, соберёмся с силами, и дальше пойдёт лучше. Заодно продумаем пока весь сюжет ещё раз.

— Да, нам стоит очертить концепцию. По-моему, наши трудности в том, что закончились идеи. — Нина поднялась со стула. — Я варю кофе. Ты будешь?

— Угу.

Таинственная тишина ночи обволакивала всё вокруг. Её не потревожило даже гудение кофеварки, звук гармонично влился в чуть шевелящиеся тени и затонул в них. Иногда тут и там пробегали призрачные огни — свеча ли в фонарике, переливающиеся ли в темноте стёкла и зеркала, отблеск ли с улицы. Андрей ещё раз взглянул на рукопись, отошёл от стола.

— Значит, что у нас получается, — он полуприсел на подоконник и устремил взгляд в пустой потолок (чтоб удобнее было мысленно вращать образами). — Одна и та же фигура через века, на каждом витке действие повторяется. Три акта с одним и тем же сюжетом, с теми же лицами…

— Три мало, — Нина быстро подняла глаза, оторвавшись от кофеварки. — Думаю, хотя бы пять или семь.

— Хорошо, вставим. Плюс вступление и заключение. Они у нас есть, но, по-моему, пафосность стоит уменьшить. Что дальше? Дальше витки. Это как спираль — они похожи, отличается только антураж. В общем, на каждом витке происходит примерно следующее: приходит Он, или нет, выходит, поднимается из масс и становится выше всех. Им восхищаются… потому что Он как бы свой. Даже если изначально был выше, Он снисходит к простым и малым, и все в полном восторге. Ему хочется жать руку, про Него хочется крикнуть: «Молодца! Наш человек!» — Андрей взмахнул сжатой в кулак кистью, показывая, как именно им хочется это сделать. — Ему отдают свою волю, потому что им самим она больше не нужна: зачем, если есть… Такой. Такой! И он забирает у них волю. А потом делает всё, что хочет. А они… они молчат и не смеют пикнуть в ответ. Потому что он бог. Они сами его обожествили. И теперь могут только молчать, потому что боятся.

— И любят, — вставила Нина, разливая кофе по чашкам.

— И любят, — повторил Андрей. Он помолчал, задумавшись, поперебирал пальцами в воздухе, будто что-то прикидывая.

— И один и тот же человек каждый раз подчиняет себе всю страну, — заключил он.

Нина поставила чашки и сосредоточенно всмотрелась в пространство.

— В том-то и дело, что люди это разные, — сказала она. — Роль одна и та же.

— Ну, это понятно. Конечно, если говорить о реальности, то это разные люди, — Андрей привстал. — Но если мы переводим течение истории в аллегорическую форму, так сказать, делаем слепок времён, не лучше ли будет поставить в центр единственного персонажа?

— Я так не думаю, — ответила Нина.

— Ладно… — Андрей снова присел, мельком оглянулся на окно. — С этим надо будет разобраться.

Нина принесла ему кофе и сама также прислонилась к подоконнику со своей чашкой в руках.

Тишина теперь не нарушалась ничем. Глубокое молчание с отдалёнными ночными шелестами — вот и всё, что заполняло комнату. А ещё аромат кофе, вдыхаемый вдвоём.

Поэтому шум мотора почти под окном достиг слуха сразу же. Андрей снова оглянулся на окно, за которым едва-едва можно было различить несколько одиноких фонарей, и с минуту всматривался во мрак.

— Кажется, это за нами.

— М-м-м? Правда? — Нина тоже наклонилась к окну. Сначала они вместе разглядывали что-то по другую сторону стекла, там, внизу, потом их взгляды встретились.

— У нас есть стрихнин, — на всякий случай сказала Нина. — Если хочешь, можно добавить в кофе.

— Думаю, не стоит, — Андрей улыбнулся. — От судьбы всё равно не уйти. Тем более что, подумай, мы и сами сейчас наверняка на одном из витков времени. И мы так же получили свою особую роль, чтобы сыграть её.

— Как и тысячи людей до нас, — Нина улыбнулась в ответ.

— Именно. История повторяется. Пусть будет, что должно быть.

Она допила свой кофе, поставила чашку на подоконник рядом с его чашкой:

— Тогда сыграем достойно.

Они взялись за руки, будто приносили ведомый только им обет, и обернулись на тёмное окно. Что там происходило, уже не было видно; только тишина, которой оставались считанные минуты, всё ещё висела в воздухе. Мрак, перебиваемый редкими вспышками, ползал по комнате, и в нём слабо, но заметно белели листы бумаги на столе.

— Жаль, что мы так и не закончили нашу поэму, — произнесла Нина.

— Да, кстати, — Андрей резко шагнул к столу. — Как ты относишься к тому, что они её прочитают? Она же незакончена.

— Конечно, её нельзя сейчас читать, — согласилась Нина. — В её теперешнем виде, она, вполне вероятно, поймётся превратно. А уж как её истолкуют они… Нет, этого никак нельзя допустить.

— Тогда, наверно, лучше сжечь? — Андрей приоткрыл створку фонарика и покосился на супругу.

— Видимо, — кивнула она. — Подожди. На случай, если… у нас будет возможность продолжить… ты помнишь, что мы написали?

— Каждую строчку, — заверил он.

— Я тоже, — кивнула она. — Сжигай.

Хоть фонарный фитиль и теплился еле-еле, бумага на столе быстро зажглась и запылала, как настоящий костёр. Исписанные строчками листы чернели и сворачивались; пламя огня освещало лица супругов.

Они стояли рядом под руку, как на семейном портрете, и умиротворённо улыбались. Словно были полностью готовы к своему последнему трансисторическому путешествию.

Непробиваемая глухота ночи. Сквозь мрак не видно было ничего. Комната словно погрузилась вглубь плотного чёрного мешка; матерчатые стенки подобрались вплотную, и возникало даже опасение: а можно ли сквозь них дышать?

Рита не поняла, что её разбудило. Приподнявшись на постели, она буравила взглядом черноту, но почти безуспешно: слишком густо. Чувство беспомощности, столь нелюбимое ею, возникло и собралось разрастаться: из-за того, что из потёмок не проступал ни один предмет, в комнате могло оказаться всё, что угодно.

Почти страх… как раньше, давно. Только она фройляйн Рита, а фройляйн Рита не боится, уж по крайней мере, темноты. Ничего, ничего, всё нормально. Она знала, что скоро глаза привыкнут и можно будет различить знакомую обстановку. Но пока оставалось только пережидать полное отсутствие света и звуков.

Рядом бы кого-нибудь, — пронёсся в голове обрывок мысли. Всё-таки спокойнее, когда знаешь, что рядом с тобой — другое живое существо. Зачем? — внутренне расхохоталась Рита. — Я свободная женщина. Мне не нужны никакие ночные спутники, если я не хочу.

А темнота… Это так.

Почему же она проснулась посреди ночи? Ей ничего не снилось, во всяком случае, она не помнила. Помешать, похоже, тоже ничто не могло. (Что например? Звуки: шум мотора, шаги на лестнице, хлопок открывшейся двери, чужие голоса? Нет, ничего такого). Какой-то скачок в организме? Кто там разберётся, только у Риты не было обычая вдруг прерывать сон без видимых причин.

Посторонние появились внезапно посреди ночи… Нет, нет, это не с ней и не про неё, но почему так жутко прокручивать в голове эти слова, как страшную сказку?

Она посидела ещё немного, пытаясь привыкнуть к темноте и борясь с тревожным желанием вскочить и включить свет (ничего же не видно! мало ли, кто сейчас находится здесь!) Вот окно — оно не зашторено, поэтому его можно различить. Светлый прямоугольник — уже что-то. Так, а теперь постепенно вырисовываются очертания ближайшего к окну шкафа — пока только верхушка, но скоро можно будет увидеть целиком, а дальше в один ряд, вдоль стенки — этажерка, маленький столик, несколько тумб. Возле окна — складки штор (хорошо, уже видно), а на стене возле кровати — пушистый ковёр, его можно даже потрогать.

Ну вот, темнота теперь не такая уж и плотная. А из звуков — собственное дыхание, вполне себе звук.

Тревога, возросшая было до выхода из-под контроля, теперь поутихла. Её заменило то особое чувство ночной изящности и таинственности, которые появляются, когда почти отождествляешь себя с ночью. (Рита, впрочем, чаще отождествляла себя с огнём, поэтому чувство было довольно непривычно и не очень сильно).

Так всё-таки, с чего она вдруг проснулась? Рита с интересом глядела на окно и думала о том, что же делать теперь. А что бы сделала фройляйн Рита, если бы столкнулась с ночными часами один на один и если бы в её планы не входил сон? Как захотела бы она использовать это время? Вопрос сложный, потому что опять-таки, она не ночная фея в лунном саду и не романтичная мечтательница, вздыхающая на крыше небоскрёба, — всё это не её образы. Но уж просто так лечь и заснуть — нет, это слишком просто. Фройляйн не такая. А какая же?

Повинуясь интуитивному чувству, которое говорило, что эта ночь — особенная, Рита встала с постели и медленно прошагала к окну. Пол оказался неприятно холодным, но через минуту это ощущение притупилось. Зато через стекло можно было разглядывать звёзды в ночном небе и среди них одну, ярче всех, которую Рита считала своим талисманом. То есть, она знала, что это, скорее всего, не звезда, а планета, слишком уж яркая, и ещё лучше знала, что никаких прав на звезду не имеет, но сути это не меняло. Излишне самовлюблённо, возможно, но фройляйн Рита — вообще натура самовлюблённая, и кто помешает ей про себя считать эту звезду своей собственной? Только здравый смысл, а его Рита давно послала куда подальше, как только поняла, что он мешает ей жить своей жизнью.