Дмитрий Барчук - Орда Страница 19

Первой закатилась набожная Елена, за ней Бортэ, им стали подвывать Митька с Настькой. Сохранившая самообладание Азиза, словно ей неведомы никакие человеческие чувства, как заводная кукла прошла через горницу, сняла с себя черный платок и занавесила им большое зеркало в ажурной чугунной раме, висевшее на стене.

Мы с Иваном тоже не плакали. Все-таки мужчины. Да и признаться, мне старухина смерть была только на руку. Некому теперь стало бить меня по рукам и учить кержацким манерам.

Азиза налила батюшке штоф водки, поставила на стол перед ним тарелку с закуской.

– Ну, за упокой души Пелагии Тимофеевны. Пусть будет ей земля пухом, – дьякон осушил чарку до дна.

Азиза сунула украдкой отцу Михаилу большую серебряную монету и наказала передать архиерею, что семья слезно просит его святейшество самому провести службу по отпеванию усопшей.

– Передам, обязательно передам, родимая. Отец Евлампий, думаю, откликнется на вашу просьбу. Эх, жалко, что сыночка покойницы на панихиде не будет. С ворогом воюет, а не знает, что матушка его преставилась. На все воля Божья, – сказал дьякон и засобирался домой.

На улице разыгралась метель. Всю неделю стояли лютые морозы, а нынче начало теплеть. Вот природа и взбунтовалась.

– Как же вы, батюшка, в такой буран один пойдете. Чай дом ваш неблизко. Оставайтесь лучше до утра, – предложила старшая жена воеводы.

– Благодарствую, Азизушка. Только меня дьяконица моя дожидается. Не ляжет спать одна, сердобольная. Я уж как-нибудь с Божьей помощью доплетусь до своего домишки.

– Тогда хоть тулуп возьмите. Всяко теплее будет.

От тулупа кучера Степана отец дьякон не отказался. Хотя шубейка была явно не по его росту, до самых пят. Но в хозяйстве все ж сгодится. Да и как на смертушке не поживиться. Только она, родимая, и кормит духовенство. Крестины, венчания – копейки, по сравнению с похоронами. Здесь уж родственники не скряжничают, наследство все затраты с лихвой окупит. Особливо, если они такого богатого рода, как Асташевы.

Я впервые попал на кержацкие похороны. Мне все здесь было в диковинку. Отпевали старуху в Воскресенской церкви.

Прихожанкой которой она Была при жизни. Многоголосие хора меня просто убило. Слов в молитвах, даже если очень прислушаться, все равно не разберешь. Негромкий голос архиерея вообще не было слышно. Ему можно было только раскрывать рот, не произнося ни слова. Эффект был бы тот же. Однако его святейшество отец Евлампий старался на совесть. Его лицо налилось кровью, и он часто откашливался.

Даже гроба, и того не было. Сперва над бабкиным телом в ту же ночь, когда она померла, долго колдовал здешний лекарь. Как мне потом пояснил Иван, он бальзамировал усопшую. Потом обмотали ее мощи в какие-то длинные тряпки, и она стала походить на мумию. Так ее и отпевали в церкви, а потом в открытой повозке привезли на кладбище.

Оно располагалось как раз под самой горой, на которой стояла церковь, недалеко от того места, откуда мы совсем недавно наблюдали за кулачными боями.

Удивила меня и могила. Внизу выдолбленной в мерзлой земле ямы был установлен помост, на который и опустили на связанных меж собой полотенцах старухину мумию. А потом в могилу спрыгнул плотник. Ему мужики сверху стали подавать струганные доски, а он приколачивал их к возвышающимся над телом столбам, к которым крепился и нижний помост. Получилось что-то типа потолка над спеленатой мумией. Эдакий подземный домик без окон и дверей. Последнюю доску плотник прибил, уже стоя на верхнем настиле. Товарищи помогли ему вылезти из могилы. После чего под причитания и вой профессиональных плакальщиц и родни присутствующие на похоронах стали бросать в могилу горсти смерзшейся земли. Бросил и я, когда пришла моя очередь. Затем к работе приступили кладбищенские землекопы, и в считанные минуты над бабкиным последним пристанищем вырос аккуратный могильный холм. На него установили раскольничий крест. И всей толпой двинулись к Асташевым поминать покойную.

Когда гости разошлись и прислуга убрала со столов, в мою светелку пришла Азиза. Пришла, не крадучись, как тать в темноте, а открыто, как к законному мужу. И мы долго предавались с ней любовным утехам, пока за окнами не забрезжил поздний зимний рассвет.

– Эй, милионщик, вставай. Разговор к тебе имеется, – за выкриком последовал удар ногой в живот, который и мертвого разбудил бы.

Аксаков разлепил глаза, закрывая руками ушибленное место. Он лежал на полу посередине камеры. В узком зарешеченном окне у самого потолка серело утро. Его обступили трое «быков», те, что спали на нарах. Остальные обитатели испуганно прижимались к стенкам, в том числе и компьютерщик Сергей Извеков.

Один из «быков» присел на корточки рядом с лицом Андрея Александровича и, обдав его едким дымом дешевых сигарет, пробурчал:

– Что ж ты, дядя, русского языка не понимаешь? Тебе же объяснили фартовые люди: не лезь не в свое дело. А ты все равно лезешь. Нехорошо.

Тут же последовал еще один удар ногой, сильнее первого, в область почек. Аксаков весь скрючился от боли. Теперь одна его рука прикрывала живот, другая стремилась защитить поясницу.

А бандюк все пускал ему в лицо вонючий дым и приговаривал:

– И налоги вот не платишь. Не делишься с согражданами. А Господь завещал делиться. Ой как нехорошо, не по-людски.

Теперь врезали по печени чем-то тяжелым и ребристым. Аксаков взвыл от боли. Но сквозь зубы все ж произнес:

– Я с вами, гадами, никогда не делился и делиться не буду. А за нынешний базар вы еще ответите.

– Ой, держите меня, испугал. Я аж дрожу от страха, – заюродствовал разговорчивый. – Мы с тобой хотели по-хорошему, по-доброму поговорить. А раз ты пугать нас вздумал, придется, дядя, нам тебя опустить. И будешь ты не дядя, а тетя. Ха-ха! А ну, братва, снимай с него штаны!

Андрей Александрович, превозмогая боль, собрал остаток сил и двинул кулаком в эту ржущую морду. На него тут же обрушился град ударов со всех сторон. Ударили и по голове, так сильно, что он отключился на какое-то время. А когда очухался, то оказался прижатым цепкими руками к табурету. Его голова свисала вниз, а над задницей орудовал кто-то из «быков». Прямую кишку обжигало, как раскаленным железом. Сережка Извеков лежал избитый рядом на полу и стонал:

– Не смейте, сволочи. Не смейте.

Аксаков попробовал подняться, скинуть с себя мучителей, но вновь получил по голове и отключился.

Он пришел в себя не скоро. От зловония. Прямо перед его глазами журчала канализационная труба. Его голова болталась над парашей. Волосы и лицо были мокрые. Похоже, что на него мочились, и неоднократно.

К нему подполз Серега, помог перевернуться на спину и оттащил немного от клоаки.

– Дальше ни шагу, петухи. Аль еще мужской ласки захотелось? – послышался сверху предостерегающий окрик.

Так они и пролежали все выходные рядом с толчком, избитые и униженные.

В понедельник ближе к обеду Аксакова освободили под залог. Без каких-либо объяснений или извинений. Взяли только подписку о невыезде. От здания СИЗО до стоянки, где припарковалась его служебная «вольво» было метров сто. Но стоило Андрею Александровичу выйти на свежий воздух, как голова у него закружилась и он невольно ухватился за дверной косяк. Марина Кирилловна и Юра, водитель, он же по совместительству и телохранитель, подбежали к Аксакову и, подхватив его под руки с двух сторон, помогли добраться до машины.

Только автомобиль выехал на оживленную городскую улицу, Андрей Александрович сразу же попросил сотовый телефон. Этот номер он знал, как «Отче наш». Он принадлежал бывшему заместителю начальника областного управления внутренних дел полковнику в отставке Станиславу Петровичу Ли. «Настоящему полковнику», как его любил называть бизнесмен.

– Алло… Стае Петрович? Узнали? Да, это Аксаков. Значит, вы в курсе моих проблем? Супруга проинформировала. Как бы нам встретиться в конфиденциальной обстановке?.. Да, дело срочное. А что если у меня дома? Через час? Замечательно. Я буду ждать. Адрес-то помните? Ну, до встречи!

В машине Марина Кирилловна держалась достойно, даже с некоторой прохладцей. Но дома, когда после радостных объятий с детьми муж поднялся в спальню и стал снимать свою так дурно пахнущую одежду, она, увидев кровоподтеки, не выдержала и запричитала:

– Что же они, изверги, с тобой сделали, Андрюшенька?

Она, несмотря на запах, обняла его и прижалась к его груди, вся трепещущая.

– Полно, Мариш, успокойся. Скоро Ли приедет, а мне надо еще успеть душ принять. Ты лучше чем рыдать приготовила бы мне чистую одежду, – сказал Андрей Александрович, отстранил от себя заплаканную жену и пошел в ванную комнату.