Александр Борисов - Борисов Александр Анатольевич Страница 2

   Я вышел из коматозного состояния только лишь для того, чтобы взглянуть на эдакого нахала. С виду - обычный парень. Как у нас говорят, "без особых примет". С такими внешними данными без проблем допускают к экзаменам в разведшколу. Ну, может быть, лоб чуточку высоковат, да глаза слишком умны.

   - Ну что ж, попытайся, - сказал я без всякой надежды в голосе, - глядишь, у тебя и получится...

   - В чем, лично я, сомневаюсь! - закончил он за меня и весело рассмеялся.

   Без особых усилий он поднял меня, как ребенка и бережно поставил на ноги в самом центре каюты, где, как он пояснил, "проходит силовой кабель электропитания грузовых механизмов". Потом опоясал куском медного провода, "в качестве заземления" и отступил к двери.

   Я оказался напротив иллюминатора и не мог проследить за дальнейшими манипуляциями. Помню только, что хрюкнул от смеха, представив себе, как это делалось "в старину": крепостных мужиков с самодельной динамо-машиной, медные пояски... и вдруг!!!

   Вообразите себе мое состояние: вдруг я почувствовал, как теплые сухие ладони, минуя мою черепную коробку, мягко обняли полушария мозга! Мне тогда показалось, что я начинаю сходить от боли с ума.

   - Успокойтесь, - сказал он тихо и буднично, - ничего страшного не произошло. Сейчас я аккуратно обойду мозжечок и вплотную займусь вашими болячками. Для начала уберем соляные наросты с шейных позвонков. Вы слышите, как они осыпаются?

   Я все отчетливо слышал. Слышал, как чуждые руки хозяйничают в недрах моего тела. Это даже покруче, чем стоять под ножом. Потрясение было столь велико, что боль отошла на второй план.

   Это ж надо, - сказал я себе, - сопливый мальчишка, играючи проникает в тренированный мозг разведчика! А есть ли гарантия, что он не прочтет в нем столь же легко то, что тщательно скрыто даже от себя самого? В любом случае - это опасность!

   Он был наивен, очень наивен. И еще не постиг главного: нельзя в этом мире жить и делать добро, не нажив по пути сотню-другую лютых врагов. Но ему было только лишь девятнадцать...

   - Сейчас будет очень больно, - заранее предупредил мой "народный целитель", - я буду освобождать нерв, ущемленный между семнадцатым и восемнадцатым позвонками.

   Боль вспыхнула в голове огненным шаром, но уже через миг лопнула, как радужный, мыльный пузырь.

   - Вот и все, - констатировал он, не без гордости. - Эта операция называется "разрез". И я что-то не слышал, чтобы кто-либо после нее произносил вслух слово "радикулит".

   - Спасибо тебе, парень! Как ты все это делаешь? - психологически контратаковал я.

   Он заметно смутился, пробормотал под нос что-то нечленораздельное, типа "на вахту пора" и вышел вон, позабыв про ведро, тряпку и пылесос.

   - Вот вкратце и все, - Виктор Игнатьевич ввинтил в пепельницу окурок, дотлевший до самого фильтра, глянул в глаза собеседника. - Впечатляет?

   - Не то слово! Вот бы задействовать этого... экстрасенса еще на один сеанс!

   - А что, товарищ командующий? - это мысль! В случае успеха протекцию гарантирую. А что для этого надо? Правильно: дисциплина. А именно - точность и полнее отсутствие всяческой отсебятины. Как говорил товарищ Андропов, "дурак - это еще не беда; беда - коль дурак с инициативой!"

   "В чем - в чем, а в отсутствии инициативы тебе не откажешь!" - мысленно отпарировал адмирал. А "рыцарь плаща и кинжала" целым рядом направленных телодвижений показывал, что уже собирается уходить.

   - Если вопросов нет, будем прощаться! - вслух подтвердил он свои намерения. - С головой окунаюсь в рутину, которую на языке рапортов принято называть "дополнительным обеспечением запасных вариантов". Вам также рекомендую все прочие дела оставить на потом. А на досуге, если на таковой останется время, вот! Ознакомьтесь!

   На стол легла тонкая стопка соединенных скрепкой листов, которую с самого начала беседы старый разведчик так и не выпустил из рук. Как ружье, что в конце первого акта не может не выстрелить.

   - Эти бумаги изъяты при тщательном обыске одной из московских квартир, - пояснил он уже на ходу, предвосхищая запоздалые вопросы командующего. - Там наш объект останавливался, приезжая в столицу. Это, разумеется, копии. И, к сожалению, только лишь то, что удалось восстановить нашим специалистам. Судя по содержанию, он сам еще до конца не постиг всех возможностей своего феномена. Но сколь далеко он шагнул сейчас, можно только догадываться.

   - Дурдом какой-то! - думал адмирал, сопровождая посетителя до дверей. Перестройка, ускорение, гласность! Теперь вот, пеласги, хранители, экстрасенсы, ведьмаки, колдуны... рушится страна!

   Он проводил неприятного гостя до порога приемной. Сдал, как положено, с рук на руки сопровождавшим того серым личностям. Облегченно козырнул на прощание. Попутно успел удивиться предрасположенности человека к мимикрии. Можно, оказывается, быть совершенно невидимым, если, даже, со всех сторон, ты окружен флотскими офицерами в парадной форме, выдержанной в черных и желтых тонах.

   - Под паласом они сидели, что ли? - вслух удивился командующий, когда гости вышли на улицу.

   Вернувшись в свой кабинет, он долго сидел за рабочим столом, обхватив руками седую голову.

   - Черт бы побрал этих гэбэшников! - выпалил он в сердцах. - Это же надо! Беседовали не более часа, а устал, как будто вагон кирпичей разгрузил! И, главное, не поймешь, то ли Ваньку валяет, то ли, в самом деле, что-то серьезное...

   Перевалив все, что связано с этими мутными делами на широкие плечи начальника особого отдела, дополнительно подтвердив его полномочия, командующий, наконец, остался один. Рука сама потянулась к рукописи, оставленной гостем на краешке рабочего стола. Через мгновение он скользил внимательным взглядом по волнам легкого, убегающего почерка.

   Глава 2

   Когда я появился на свет, дед посадил у реки в конце огорода веточку ивы. Посадил сразу после полуночи, при красном свете железнодорожного фонаря, "позыченного" для такого случая у знакомого путевого обходчика. Он знал, когда я приду в этот мир и ждал, боясь не дождаться. Двенадцать мучительных лет таскать в голове осколки снаряда, чуть не похоронившего его под Сталинградом - это очень и очень много. Даже для него, для Хранителя. А на Земле свирепствовал месяц белояр, розоватой пеной клубился абрикосовый цвет, шел 746З-й год от Сотворения Мира. Почти сразу же пошел дождь, то, чуть утихая, то, вновь переходя в ливень. Молнии вспыхивали так часто, что напоминали рвущееся из-за туч солнце. В их свете воздушные пузырьки солдатскими касками плавали в необъятных лужах, а речка грозилась выйти из берегов.

  Когда под порывами ветра упала старая яблоня, дед надел дождевик и выкопал из-под оголившихся корней бочонок дубовой клепки. Унес в дом. Там изрядно хлебнул зеленой, дурманящей жидкости, выскочил на крыльцо и кричал, грозя кулаками сумасшедшему небу:

   Живы еще чады Владыки Земного Мира,   Великого Властителя Велеса,   За Веру, за мощь за Его, радеющие,   Не позабывшие имя Его!   У ветра спросят:   Что вы есть? - рысичи!   Что ваша слава? - в кудрях шелом!   Что ваша воля? - радость в бою!   Что в вашем сердце? - имя Его!

   Я родился в стране вулканов, где в ежесекундной вековой борьбе изнемогают все четыре стихии, терзая мою неокрепшую психику приступами необъяснимой болезни. Ни с того ни с сего, чаще всего пасмурным днем, в голове раздавался повышающийся до визга звон. Легкие переполнялись кислородом настолько, что невозможно становилось дышать. И я не дышал, а только вибрировал телом в такт этому звону. Откуда-то, из черной холодной бездны, нарастал огромный огненный шар. Накатывался, как возмездие, застилая собой горизонт, потом - подминая все сущее. Я сжимался в маленький, пораженный ужасом дрожащий комочек боли. Крик застревал в горле. Пот и слезы текли по лицу. И я припадал к тому, кто успевал подхватить меня на руки. Да так, что не оторвать...

   Такие приступы случались все чаще и чаще. Врачи дружно разводили руками, выслушивая рассказы взрослых о внешних симптомах болезни. Меня же никто ни о чем не расспрашивал. Да я ничего и не сумел бы объяснить. Весь этот ужас существовал тогда где-то за гранью моего понимания. Потом нашелся гениальный эскулап, справедливо посчитавший, что никто ничего не потеряет, если он посоветует непонятному больному просто поменять климат. Вот тогда, наконец, родители и вняли неоднократным увещеваниям деда. Дети, мол, воспримут грехи и слабости наши, и "щадя их, держи в отдалении".

   Это было незабываемое путешествие! Через всю страну я был препровожден в маленький южный городок и в определенные звездами сроки, ступил на порог дома, которому суждено было стать отчим.