Евгений Лукин - Андроиды срама не имут Страница 20

— Ты что, кретин?.. — прохрипел Вадим, выкатывая глаза.

Лёха ожил. Он любил, когда на него наезжают.

— Тебе не нравится, что я окажусь дома? — осведомился он.

— Так ты же сам в это не веришь!

— Не верю, — спокойно согласился Алексей. — И в то, что окажусь на свалке, тоже не верю… Я просто хочу проверить. Дальше что?

— Ну проверишь ты!.. — закричала Лера. — А мы-то об этом как узнаем?

— Никак. С чего ты вообще взяла, что я иду на разведку? Я просто иду. А там посмотрим…

— Почему?!

— Я же сказал: надоело.

Тихая непреклонная решимость звучала в его голосе.

Даже не знаю, братцы вы мои, с чем это можно сравнить. Разве только с недоверчивым детским ужасом, когда впервые услышишь о том, что все смертны. И ты в том числе.

— Надоело ему… — злобно вымолвил Вадим. — Этак каждый может сказать: надоело…

— Ну и скажи.

— И что будет?

— Ничего не будет, — снова обессилев, выговорил Лёха. Голос его ушел в шамкающее бормотание. — Ночь придет, перекусит и съест…

— А ну хлебни! — яростно потребовала Валерия, ткнув ему в зубы металлическое горлышко. — Да не так! Как следует хлебни!.. Андроид называется!

Нет, все-таки оставаться наедине с ужасом не в обычае русского человека. Тем более когда рядом с тобой собратья по генам и по разуму. И фляжечка в придачу. Уговаривать или успокаивать Лёху не имело смысла — следовало только подначивать и дразнить. Первым это понял, как ни странно, Вадим.

— А что свалка? — осклабившись, огласил он вдруг. — Еще неизвестно, где лучше, здесь или там…

— Там, — уверенно сказала Валерия. — Здесь ничего нет, а там всего навалом…

— Откуда сведения?

— Говорят…

— Кто говорит? Нас тут всего четверо!

— Володя говорит!

— А он откуда знает?

Алексей слушал нас с вымученной снисходительной улыбкой.

— Слышь, — глумливо обратился к нему Вадим. — Ты это… пользуясь случаем, родне моей там привет передавай…

— Где? На свалке!

— Ага! Нужен ты кому на свалке!.. Ты им, короче, скажи: сами вы фуфло! А Вадик вон с высшим разумом корешится, деньги лопатой гребет… Адрес я тебе дам…

Шуточки его, как и следовало ожидать, были неумелы и неуклюжи, хотя это, может, и к лучшему. До оглашения адреса так и не дошло — начальство пожаловало. До сих пор не могу понять: Обмылок просто возникает в нужный момент в нужном месте или все же добирается туда пешком, а потом выключает свою мимикрию? Наверное, возникает. Уж больно у него это быстро выходит…

— Не понял, — буркнул наладчик. — Все, что ли, на расчет подали? Работать кто будет? Я буду?..

Не подававшие на расчет послушно поднялись. Я — тоже, но был остановлен.

— А ты чо пошел? Ты ж на профилактике…

Пришлось остаться.

— Ну? — с вызовом спросил Лёха, обращаясь к Обмылку.

— Перетрем… — недовольно повторил тот и вновь покинул сумрачные наши акварели.

Мы долго молчали. Я просто не знал, что сказать. Лёху было жалко, но не говорить же об этом вслух!

— Как ты сюда попал, Володя? — чуть ли не с укоризной неожиданно спросил он. — Ну ладно, Вадима безденежье достало, Лера у сослуживицы норковый воротник в гардеробной срезала…

— Как? — не поверил я.

— Не знаю. Технических подробностей не выспрашивал…

— Но почему?! — Я был настолько поражен, что даже Лёхины беды отодвинулись на второй план.

— Наверное, справедливости захотелось. У одних есть воротник, у других нету…

— Откуда знаешь?

— От нее.

— И ты ей поверил?

— Н-ну, во всяком случае, из всех ее автобиографий эта самая правдоподобная…

Я моргал, переваривая услышанное. Да ерунда это все! Мало ли что правдоподобно! Если на то пошло, как раз правда невероятна, а правдоподобнее вранья вообще ничего не придумано. Наверняка оговорила себя — под настроение…

Лёха смотрел на меня с усталым пониманием.

— Тебя-то, Володя, с чего сюда занесло? — повторил он. — А то ведь так и не узнаю…

Я кое-как передал в двух словах свою историю. Алексей кивнул шершавой серой головой.

— Что-то в этом роде я и предполагал… По-другому с тобой просто быть не могло…

Речь его звучала неторопливо и отрешенно, словно он уже не принадлежал нашей мути.

— А тебя с чего? — вновь преисполнившись жалости, спросил я.

Алексей слегка оживился.

— Ты не поверишь, — сказал он, как бы сам себе удивляясь. — Из высоких соображений. Нет, были, конечно, и житейские трудности, иначе бы Карина ко мне не подкатилась. Но в целом…

— Высокие соображения — это?..

— Ну как же!.. — язвительно выговорил он. — Такой шанс! Осознать место человека во Вселенной… Идиот!

— Почему идиот?.. — невольно заступился я за Лёху прошлого перед Лёхой нынешним. Прошлый и впрямь казался мне понятнее и ближе.

— Потому что меньше знаешь — крепче спишь, — отрезал он.

И я наконец заподозрил, что не только моральный износ был причиной его срыва.

— Смысловая составляющая?.. — У меня даже голос сел.

Алексей молчал.

— Ты что… говорил со своим лохматым?..

— Черт его знает, — безрадостно откликнулся он. — Может, с ним, а может, с самим собой… Поди разберись!..

— И что? — с трепетом спросил я.

Лёха нахмурился, вздохнул.

— Помнишь, ты удивлялся, что здесь нет ни одного лицензионного андроида? А их здесь, оказывается, и быть не может…

Я ждал, что он скажет дальше.

— Видишь ли, Володенька, насколько я понял, запустить сюда хотя бы одного лицензионного — это все равно что запустить хорька в курятник. Лицензионные лохматых уничтожают.

Последние три слова проникали в сознание поочередно. Проникли. Сложились. И ослепительно взорвались. Бог ты мой, я ведь и сам мог об этом догадаться — из Мымриных страхов! Уничтожают лохматых… Этакие механические спецназовцы, как в американских фильмах: ищут очередную муть, тайное убежище нелюдей, находят — и жгут дотла.

— Почему?..

Наверное, я произнес это вслух. Поскольку Лёха мне ответил. Спокойно, рассудительно.

— Наверное, потому что их так запрограммировали. Искать и уничтожать. Как клопов. Как крыс.

— Да, но… зачем их так запрограммировали?

— Затем что лохматые — наши враги.

— Наши?..

— Да, в том числе и наши… Ты ведь гуманоид, не так ли?

— Твари! — вырвалось у меня.

— Ну слава богу, — с насмешливым облегчением молвил Лёха. — Дошло наконец. Понял теперь, почему я не могу здесь больше оставаться? Хоть куда, хоть на свалку…

— Да не лохматые твари! — взвился я. — Мы твари, мы!

Лёха был так озадачен, что слетели с него вмиг и траур, и обреченность — одна щетина бросала вызов общепринятым правилам. Он даже чуть отстранился, словно бы желая оглядеть меня как явление в целом.

— Они кого-нибудь убивают? — вопрошал я с пеной у рта. — Кто?

— Лохматые!

— Кого?

— Кого угодно! Нас, друг друга!

— Видимо, да…

— Ах, видимо!.. А ты это видел?

— Нет, но…

— А мы?

— Во-он ты куда гнешь, — сообразил он. — Под презумпцию невиновности подводишь…

— А мы?! — в бешенстве повторил я.

— Ну, убиваем… — вынужден был согласиться он. — Себя, других…

— Трупы убитых они едят?

— Чего? — не поверил Лёха своим ушам.

— Того! Ни разу в жизни говяжью котлету не пробовал?

— Да вы, батенька, толстовец, — восхищенно заметил Алексей.

На мелкую эту провокацию я не повелся.

— Боятся нас и ненавидят, говоришь? Правильно делают! Мы сами себя боимся и ненавидим…

Лёха перестал улыбаться.

— Это наше право, — пропустил он сквозь зубы, причем левая щека его дернулась. — А у них такого права нет и не будет… Помнишь, у Пушкина? «Я презираю Отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство…»

— Стоп! — прервал я его. — Презирать — одно. Уничтожать — другое. В чем их вина? В том, что они на нас не похожи? В том, что они красивы, а мы уродливы?..

На этот раз ответа не было долго. Лёха сидел, опустив голову — серую, шершавую, будто посыпанную пеплом.

— Слушай, ты… — словно бы через силу произнес он, так и не подняв глаз. — Либеральная обшмыга третьего разряда… Неужели трудно уразуметь: будь они ни в чем не повинны, с ними бы так не поступали…

Это был хороший профессиональный крюк в челюсть. Как тогда, на заснеженном январском тротуаре. Меня повело, однако на сей раз я удержался на ногах. В том смысле, что сохранил душевное равновесие. Кое-как.

— Да-да… — сипло выдавил я. — Если за тебя вступились добрые люди, а сама ты ничего не помнишь… значит, твой супруг — подонок…

Алексей, естественно, ошалел.

— Ты о чем? — спросил он, вглядываясь в меня с тревогой.

Еще минута — и я бы сорвался по-настоящему. Истерика — штука заразная. Слава богу, в следующий миг сработала спичка. Два укороченных местных дня, отпущенных мне на профилактику, истекли. Мымра жаждала лицезреть Володеньку Турухина.