Михаил Чернолусский - Фаэтон Страница 22

Следующий час принес новые испытания. Ефрема водили из кабинета в кабинет, просвечивали, взвешивали, слушали. На этот раз он молчал.

Наконец вернулся в палату. Не успел отдышаться, смотрит — новое чудо: на пороге сам мэр.

Разговор получился короткий. Старик мэр подсел к кровати и, путая русские слова, объяснил Ефрему, что Фаэта не хочет его видеть без бороды, и, стало быть, Ефрем должен ехать к себе в гостиницу и жить там, пока не отрастет борода. Деньги и все необходимое у него теперь есть, он может со своими друзьями гулять по городу, а когда отрастет борода, должен позвонить Фаэте.

Из этого объяснения Ефрем понял, что матушка и Фаэта не скрыли от мэра своего нового плана относительно наследника. Ефрему было стыдно смотреть старому мэру в глаза, и он не вступал в разговор, только молча кивал головой в знак того, что понимает, о чем идет речь. Но в душе у него все клокотало. Опротивели мэр, больница, весь город, все его порядки и люди! Он вспомнил свою деревеньку на Брянщине, старых друзей, нестерпимо захотелось домой.

Через полчаса после того, как мэр покинул палату, Ефрема выпустили из больницы.

И вот он поднимается на лифте — сороковой этаж, 1804-й номер. Он знал этаж, номер забыл — в больнице подсказали. Теперь за ним будут наблюдать лучшие врачи города, в неделю раз навещать Ефрема в гостинице. «Это мы еще поглядим», — думал он.

Тревожно было на душе, прямо-таки мерзко. Без бороды совсем вроде как не тот человек. И болело сердце за Асю, предчувствовало недоброе. Вышел на сороковом этаже. Мелькнули две тени в коридоре. Он поспешил к своей двери.

И вот сияющий Утяев обнимает Ефрема.

— Проходи, проходи, Ефремушка! Как говорится, садись. Да где же твоя борода?!

— Спрашивай не где, а кто сбрил… Ну ладно. Докладывай.

Утяев сел напротив Ефрема и тут же поднялся.

— А что докладывать? Что докладывать?! Э-э-э…

— Где наши? Спят еще?

— Кабы спали! Нет их.

— Как нет?! — Поднимаясь с кресла, Ефрем сильно оперся на поврежденную руку. Кривясь от боли и хромая, обошел все комнаты. Вернулся мрачный. — Говори где? — и тут он увидел, что Утяев плачет. Ефрем схватил, директора за лацканы пиджака и затряс его. — Где они, сукин ты сын?

— Да живы, Ефремушка, живы. Едут.

— Тогда чего ревешь?

— От пережитого, Ефремушка. За эту ночь… э-э-э… Честное слово, на десять лет постарел.

Ефрем отпустил Утяева.

— Садись рассказывай. Да покороче, не тяни.

— А как… э-э-э… покороче, с моим-то умением?

— Давай, брат, давай.

— Слушай. Прихожу я, стало быть, вчера вечером, возвращаюсь… э-э-э… веселый такой.

— Помню, как же.

— Гляжу — пустой номер, никого. А у дверей два охранника. Я — к ним… Те по-русски-то два слова умеют. Ушли, мол. «Все ушли?» — «Да, все ушли…» Значит, думаю, погулять. А куда? Никто, конечно, не знает. Как говорится, в ночь ушли.

— Покороче, брат. Не томи.

— Слушай, слушай… Нельзя двумя словами никак. Сижу я один в номере час-другой, нет ни тебя, ни их. И тут, слава богу, приходит на ум позвонить Рыцарю.

— Кому?

— Ну, первому нашему… э-э-э… гиду. Помнишь? Маратик его еще Сомом назвал.

— Дальше.

— А встретил я его… э-э-э… в городе, у магазина. Вроде как он меня подкарауливал… «Вот, — говорит, — вам мой телефон. Чувствует, — говорит, — мое сердце — пригожусь я вам». Понимаешь? Как говорится… э-э-э… предвидел. Хитрюга.

— Так, позвонил ты ему?

— Да. Рассказал, кто из вас куда поехал. Хотя про тебя, признаться, я и сам толком не знал. Он записал мою информацию и говорит: «Постараюсь, ждите…» Вот я и ждал всю ночь в кресле, где ты сидишь.

— Дальше.

— А что дальше? Все. Часа нет как позвонил — нашлись, мол, везет. «Что, — спрашиваю, — случилось?» — «Приеду, — говорит, — расскажу, ждите, устали очень, всю ночь работали…»

Ефрем ударил кулаком по спинке кресла и замахнулся на Утяева.

— Я так и знал — эти гады пронюхают.

— А я-то при чем, а я-то при чем? — забормотал в испуге Утяев.

— Дома сидеть надо!

— Ну, извини, Ефремушка. Сам-то… э-э-э… где был?

— Где был, там нет. — Ефрем немного успокоился. — Ладно. Дальше рассказывай.

— Фу ты! Как говорится, заладил. Сижу, жду, вот что дальше.

В дверь неожиданно постучали, и со словами: «Вот они! Вот они!» — Утяев бросился встречать.

Но вошли два незнакомых человека в черных комбинезонах, подпоясанных широкими ремнями, похожими на патронташи. Ефрем уже знал, что это форма охранников. Они несли каждый по нескольку мешочков, вместе связанных, видно, тяжелых. Сбросили с плеч мешочки, и один из них протянул Ефрему бумагу и карандаш, показывая пальцем, где расписаться.

Ефрем молча стал разглядывать бумажку. Увидел цифру 1 000 000 и понял, что это деньги. Глянул на мешочки. Каждый был запломбирован.

Утяев заглядывал в бумагу через плечо.

— Почему не в чеках? — спросил он, заикаясь.

— Погоди, опосля. — Ефрем расписался и отдал бумагу. — Спасибо, — буркнул он.

Охранники ушли, Утяев сиял как младенец. Он пересчитал мешочки.

— Десять!

— Вижу, что десять. Спрячь!

— Так почему все-таки не бумажками, Ефрем Иванович? Вот… э-э-э… как у меня! — И он показал купюры.

— А что я понимаю? — сказал Ефрем. — Платят — беру, и за что — не разумею.

Утяев переносил мешочки в шкаф.

— Миллион! Шутка сказать — миллион! — приговаривал он, и по голосу чувствовалось, что это событие потрясло его.

Однако Ефрем оставался мрачным. Ему казалось, будто его купили, но чего они от него хотят? Правда, он сам назвал эту сумму, когда на веранде вел «переговоры» с мэром, но в шутку сказал. Хотя и не без умысла. Ему казалось пустяком расковырять асфальт и посеять цветы. Да и вообще — зачем ему деньги, когда у его «бригады» одна цель — удрать домой из этого города побыстрее? Ефрем уже даже позабыл про миллион. И вот привалило! Как снег на голову. «Ладно, — решил он в конце Концов, — не отдавать же их обратно. Может, тут так ценят мою работу. А деньги, пожалуй, пригодятся при побеге».

Спрятав деньги, оба уселись на свои места.

— Да, — потирал в радости руки Утяев, — сюрприз. Вот и есть чем заплатить Рыцарю. А то я сижу и думаю — на какую сумму чек выписывать…

— А на кой они тебе сдались, эти купюры?

— Как на кой, Ефремушка? Чудак ты, ей-богу. Жить! Как говорится, э-э-э…

— Вот именно, как говорится. С кем поведешься, от того и наберешься. Тут торгаши. А мы и без денег жили неплохо.

— Да что ты на меня взъелся, Ефрем Иванович?! Тут на каждом шагу платить надо. Соображаешь ты это или нет? Тут этот самый… как его! Ну бизнес!

— Ладно. Пустой разговор. Но Утяев не унимался.

— Послушай, Ефрем Иванович! Давай поглядим на чеканку, а? Что за монета? Не чистое ли золото?

— Гляди, — равнодушно согласился Ефрем.

Утяев отбежал к шкафчику, где были спрятаны мешочки, повозился там и вернулся с пригоршней денег.

— Дураки мы с тобой. Никакое не золото. Обычная расхожая монета. — На ладони у него лежали блестящие пуговицы с дырочками.

— Что это? — удивился Ефрем.

— Говорю тебе — расхожая монета. Я уже пользовался ею.

— Пуговицы, — сказал Ефрем.

— Да нет, брат. Э-э-э… местная монета.

— Врешь!

— Обедал на такие деньги, сам. Ефрем сплюнул.

— Тьфу! Все у них поганое.

— А нам-то что? Лишь бы брали. Э-э-э… дырочки, между прочим, означают достоинство монет.

— Начхать мне, что дырочки означают. Сам будешь рассчитываться.

— Ладно, ладно. Успокойся. Ты, Ефрем Иванович… э-э-э… безбородый хуже, чем с бородой.

— Не трожь мою бороду! — окончательно вышел из себя Ефрем. Он один готов был сражаться с целым городом, так осточертело ему здесь находиться.

— Ты вот чего, директор, — сказал он после паузы. — Придут наши, этого самого Рыцаря не отпускай. Понял? Поговорить надо.

— Догадываюсь, Ефрем Иванович. Давай, действуй. Что ж… Семи бедам не бывать. Удерем!

12

У Ефрема сердце облилось кровью, когда он увидел измученные лица своих друзей. Он и Утяев помогли детям умыться и сразу уложили их спать. Ася уснула моментально, Маратик немного хорохорился, бормотал про каких-то пришельцев, потом уснул и он.

Людмила Петровна плакала. Поцеловала Ефрема, Утяева и опять заплакала.

— Ох, ох! Всю ночь рыли этот проклятый асфальт.

Утяеву наконец удалось уговорить ее пойти лечь соснуть.

Рыцарь, тоже с осунувшимся лицом, сидел на диване и ждал, когда начнут его расспрашивать.

Но Ефрем и без того обо всем догадывался. Его душила злость, он вышел на балкон.

Утяев подсел на диван к Рыцарю и сам принялся за расспросы. Вдруг Ефрем, появившись в комнате, бросился к шкафчику, где были деньги, вытащил оттуда распечатанный Утяевым мешочек с монетами и быстро проковылял обратно на балкон.