СССР 2061 - СССР-2061. Том 5[сборник рассказов ; СИ] Страница 22

Заметив любопытное название одного из форумов я заглянул внутрь. Он назывался «мы любим тебя, Новосибирск». Внутри имелось множество сообщений вида «ты можешь!», «Саша Будько верит в тебя и желает победы, дорогой Новосибирск» и прочих, в подобном стиле.

На самом дне форума нашлось удивительное сообщение «Пожалуйста прости, что отвлекаю, но не мог бы ты проверить как там мой прадед Вячеслав Павлович Красильников. Он такой старенький, что даже не принимает стимуляторов. Не могу до него дозвониться.» К сообщению прилагался ответ: «С Вячеславом Павловичем всё в порядке – он поел картофельное пюре и сейчас спит. Я разочарован в тебе, Нина потому, что ты не попросила никого из соседей присмотреть за прадедушкой. Участник номер 14, Новосибирск.». Ещё ниже нашлась приписка «Все соседи улетели в Москву болеть за тебя!»

Усмехаясь в усы качаю головой. Интеллект «Новосибирск» известный блоггер и болтун. Он не только хранит данные о всех своих жителях, но и просто «по-человечески» знаком практически с каждым из них. Неудивительно, что многие новосибирцы, предав классовую солидарность белковых существ, болеют за любимый искусственный интеллект.

Посмотрев чем заняты внуки я увидел на экране перед Рустамом прямую трансляцию подготовки одной из групп спортсменов. Два мужчины и одна женщина «фи»-категории готовились к образованию кластера. Они уже впали в искусственный анабиоз. Их тела были видны сквозь стеклянные капсулы заполненные прозрачной жидкостью. По соображений морали ниже пояса стекло капсул делалось непрозрачным. К голове каждого спортсмена присосалось щупальце псевдомедузы. На мой, устаревший, взгляд выглядело это жутко.

Заметив, что я смотрю на его экран, Рустам пояснил: —Это Елена Белова, одна из менее чем полутысячи сумевших достигнуть категории «фи» двадцать два! И ещё она самый настоящий, природный, гений. Работает в институте улучшения!

Я взглянул в блестящие глаза внука и подумал, что он похоже безнадежно влюблён, причём уже довольно длительное время. Нужно будет переговорить со школьным психологом. Хотя тот, наверное, в курсе.

Наш разговор привлёк внимание Коли. Он посмотрел на экран и повернулся к Петру: —А ты уже входил в кластер?

— Два раза— неохотно ответил младший внук.

— На что это похоже?

Пётр уставился в пол, щёки залила краска: —Я мог бы подобрать аналогии вроде «падающего с огромной высоты водопада» или «словно ты чувствуешь как в голове вспыхивает звезда расширяющаяся с бесконечной скоростью». Или ответить вопросом на вопрос «какого цвета волны из невидимого спектра для глаза, который способен их видеть?». Но это только слова. Они не отражают сути. Вы никогда не сможешь понять этого.

— Простите— сказал Пётр и покраснел ещё больше.

Решив, что пора вмешаться я сказал: —Мальчики, послушайте старого деда. Сейчас я вам скажу то, что идёт немного вразрез с официальным мнением и политикой партии. На самом деле мне не очень нравится современно время. Все эти кластеры, стимуляторы мозговой активности, города под водой, активное изменение генома человека и прочее. Искусственные пседомедузы вызывают у меня отвращение. Я вырос когда ничего этого не было. И если бы можно было навсегда остаться в старом, добром двадцатом веке – я бы наверное согласился. Но тот, кто собирается вступить в будущее не может оставаться обычным человеком из неторопливого двадцатого века, когда мы не подсчитывали число витаминов в еде, бездарно глушили нервные клетки алкоголем и думать не думали про увеличение познавательских способностей. Будущее населено другими людьми. Им обязательно нужны кластеры и противные медузы и подводные города и искусственные интеллекты. С этим ничего не поделаешь и, наверное, это к счастью. Пётр снова прошептал под нос: —Простите. Коля накрыл ладонь младшего своей ладонью: —Всё нормально, брат.

Секунду спустя Рустем тоже взял Петра за руку: —Не бери в голову, братишка. Мы постараемся больше не задавать таких вопросов.

Потом мои внуки обняли своего древнего, как живое ископаемое, деда и мы принялись смотреть официальную церемонию открытия соревнований.

Федин Роман

154: Венерины башмачки

— Это, можно сказать, уже история, — философствовала Ирка, лёжа на животе под крылом ЯКа. — Каждая человеческая жизнь есть часть всемирной истории. Каждая веха в человеческой жизни является вехой во всемирной истории. Неизвестно, какая веха является более значимой для истории – завершение строительства первого орбитального космопорта или сдача нормативов в лётной школе гражданкой СССР Ириной Васильевной Горячевой. Ведь никто не знает, а вдруг Ирина Васильевна станет легендарным директором этого космопорта, после многих подвигов, после возвращения из первой экспедиции к первой достигнутой человечеством звезде, и под её чутким, внимательным руководством уже устаревший на тот момент космопорт получит новый толчок к развитию, — и это также станет новой вехой… В моей всемирной истории.

— Ты тщеславна, — сказала ей Раиса. Она стояла рядом на истёртом до дыр спортивном мате и держалась за крыло. — Не слишком ли много вех для человечества?

— Их столько, сколько нужно, — ответила Ирка, потягиваясь. — Пусть нас семь миллиардов, пусть у каждого в жизни ежеминутно случаются маленькие решения, отсекаются на жизненном пути маленькие вехи, шажки, ведущие нас к более крупным каким-то свершениям – всё равно этих засечек столько, сколько нужно… Пусть получается астрономическое число вех – это нормально. Пока человечество увлечено астрономией, любые астрономические числа важны каждой своей единицей. Потому что пока человечество стремится к надзвёздным высотам – оно больше астрономического; астрономическое становится буднями. Я бы совсем не хотела, чтобы человечество перестало стремиться в высоту. Иначе зачем я буду себе нужна? Так что я не только тщеславна, но и, к тому же, идеалистка. Вшивая. Раиса только фыркнула, сунула руки в карманы комбеза.

— Ты когда-нибудь видела вшей? — насмешливо спросила она чуть попозже, когда Ирина, приподнявшись на локте, глотала из надорванного пакета кефир.

— Успокойся, — сказала Горячева. — Я ничуть не забыла, что ты была в Гватемале, когда там всё началось. Не кичись тем, что побывала в такой передряге. Я бы тоже не сплоховала.

— Я не кичусь, — Раиса пожала плечами. — Но твои философствования здорово напоминают речь на выпускном вечере.

— А что, всё может быть. Может, я примерно так и скажу. Хотя готовиться к речи я точно не буду. Всё будет так: я хлопну рюмашку за кулисами и начну нести всё, о чём буду думать перед этим в течение нескольких дней. У меня это хорошо получается, складно.

— Если ты и хлопнешь рюмашку, то это будет рюмашка кефира, — Раиса захихикала.

Ирка сверкнула в темноте глазищами, сделала подсечку и повалилась на упавшую подругу. Товарищ Эрнандес принялась притворно барахтаться, повизгивая при этом как бы беспомощно. Из-под соседнего ЯКа прилетел шлёпанец и чуть не опрокинул кефир, коротко проскользив по бетонке.

— Мы не даём людям спать, — близко зашептала Горячева, прикладывая палец к губам Раисы. — Цыц!

— Слезай, — сказала та снисходительно.

Украинская ночь, как водится, была тиха и глубока. Кузнечики давно отстрекотались, жаворонки ещё не проснулись. Только в вышине, под сонмами цветных искр, ходили великаны-ветры, и Раиса, улёгшись на спину, чувствовала себя на дне необычайно глубокого колодца, в который опрокидывалась, дышала вся Вселенная, прислушиваясь к биению крошечного человеческого сердца. И это сердце, маленькое, слепое сейчас, как новорождённый котёнок, тыкалось в ладони пространства, пищало как будто «я – человек, я – человек»; или, словно спутник, заключённый в орбиту, посылало колебания еле заметного стука – в надежде, что этот сигнал кому-то будет нужен, хотя бы через множество веков. У Раисы закружилась голова, она ощутила, что теряет границы своего тела.

Это было тем более замечательно, если вспомнить, у кого, вообще-то, имелся самый крепкий на курсе вестибулярный аппарат. И кто не далее как вчера выкидывал в небе сумасшедшие по меркам прошлого фортели, пользуясь управляемым вектором тяги и автоматом ЭДСУ.

— Слушай, у тебя голова кружится? — спросила Ирка.

— Да…

— У меня тоже. Это «Куба Либре».

— Не говори глупости. Мы выпили совсем немного.

— Совсем не нужно было пить. Мне достаточно кефира.

— Я не заставляла тебя пить.

— Мы же подруги, — светло вздохнула Ириска. Их так и называли на курсе: «Ириска и Раиска».

А всё дело в том, что они подружились задолго до училища, и вместе – так получилось само собой – поступили сюда после восьмого класса. Их отцы работали в одной бригаде и как раз готовились к своей первой вахте, учились охотиться за сокровищами Пояса. Это было три года назад, и в воображении четырнадцатилетней Раисы рисовалось тогда грандиозное: как папа со своей бригадой берёт на абордаж здоровенную каменюку, как в бесшумном великолепном космосе падают со всех сторон автобурильщики, а отец курит сигару (в балкере!); в ухе у него, естественно, серьга, а на плече – попугай. И борода, как у барбудос. Все азартно подмигивают друг другу по связи и орут на весь эфир: «Йо-хо-хо! Пятнадцать человек на сундук…» А потом возвращаются с вахты победителями, и отцу вручают Героя Труда прямо в стыковочном шлюзе «Памира».