Тимур Пулатов - Черепаха Тарази Страница 24

— Правда, была… — сказала Майра, уже настойчиво. — Ходила смотреть: не труп ли это того человека, который исчез месяц назад…

— Месяц назад? — переспросил Бессаз, ничего не соображая.

— Да, месяц назад, во время ливня, отошла скала — и все увидели труп. И в тот же день пропал конюх из этой деревни, и я подумала, не его ли закопали в холме. И часть холма от этого и обвалилась, — бесстрастно, как будто заранее заучила, рассказывала Майра.

— Чепуха! — рассмеялся Бессаз, и смех его был нервозным, даже истеричным. — Не могли же они сначала заковать его цепями, а уж потом зарыть в холме… Постойте, постойте, — отчаянно замахал руками Бессаз, как бы боясь, что Майра помешает ходу его мыслей. — Они не могли его заковать и зарыть в холме. Так? Значит, они заковали его уже после того, как раскололся холм, — рассуждал Бессаз вслух, забыв о том, что рядом идет Майра, которой он не доверял.

— Нет, было не так, — возразила она. — Ливень смыл холм — и все увидели, что он уже прикован. Он был закован в холме еще до ливня.

— А орел? — в рассеянности спросил Бессаз.

— Говорят, что орел нашел к нему лазейку еще до того, как труп обнажился. Много лет все замечали этого орла, видели, как он кружит над холмом, но не понимали, почему он прилетает сюда ежедневно и летит потом на вершину, неся что-то в клюве…

— Вы меня пытаетесь запутать ложными показаниями, — прервал ее Бессаз, подходя к дому.

Майра в ответ сделала обиженный вид — старания ее не оценили да еще обвинили во лжи. Но вот лицо ее снова смягчилось, и она сказала с легким укором:

— Я ведь единственный человек, кто хочет искренне помочь вам…

— Это же самое говорит ваш отец. А еще раньше клялся тот тип, который приставлен отгонять орла… Помолвленный с вами, — язвительно добавил Бессаз, переступая порог дома и сразу же вспоминая тот сладостный запах, который шел от ее красивого ушка. — Ну, ну, хватит дуться, — пробормотал он, ласково потянув ее за мочку уха…

V

Утром следующего дня Бессаз проснулся рано и, лежа в постели, обдумывал, как быть дальше. Одно ясно: отныне он целый день должен быть на холме, а если удастся, то и ночевать там.

Ему осточертела угрюмость старосты, который, вместо того чтобы помогать, наоборот, все запутывает. Странное чувство, которое испытал Бессаз, услышав его голос во время прогулки с Майрой по крышам, до сих пор мучил его, а ночью он даже стонал от дурных сновидений.

«Это он, сидя в вырубленном доме, за соляными стенами, учил отвечать на мои вопросы, и орел — божий посланник — его выдумка».

Все это еще больше запутало дело, а тут еще рассказ Майры о конюхе, исчезнувшем в день обвала.

«Может, она была неравнодушна к конюху и ходила, чтобы выяснить, не его ли приковали за какой-нибудь проступок?» — подумал Бессаз и решил, что, если пропавший без вести в день ливня и прикованный не одно и то же; лицо, ему придется заниматься сразу двумя делами, возможно взаимосвязанными.

Не долго ломая над этим голову, всю вину за путаницу Бессаз перело-, жил на старосту: после благополучного завершения следствия он напишет городским властям записку о его подозрительном поведении.

Чтобы подчеркнуть свою независимость, Бессаз сказал старосте о свое ем желании жить теперь на холме и сразу же, после завтрака, вышел из дома.

Жители соляных домов, эти никогда не знающие боли, гниения, распада в чистой среде, вредной для всяких вшей, клопов, червей и прочей мелкой твари, опять начали следить за каждым шагом Бессаза. И Бессаз узнал от них нечто очень важное, а именно: что староста уже успел сегодня, опередив его, побывать наверху. Видно, старик решил не подвергать Майру риску, а пойти самому — он ведь всегда сумеет выкрутиться, если Бессаз узнает о его тайном посещении Фарруха.

Подумав об этом, Бессаз тут даже переменил тактику: решил следить только за старостой, не отвлекаясь на другие мелочи. Кто знает, может, он и есть тот убийца за благородной маской, злой волей которого исчезают бесследно одни, другие умерщвляются, закованные в цепи.

На словах рассуждает о терпимости к мушрикам, а на деле жестоко расправляется с ними за малейшее непослушание? И не есть ли это одна из тех деревень, где человек, которому доверили и судить и рядить, устанавливает удобные для себя законы, по которым и казнит, и милует.

«А в том, что сам староста вызвал меня и поставил на холме охранника, в этом тоже есть уловка и желание получить личную выгоду», — заключил Бессаз.

Тревожный, мучающийся в догадках, поднялся Бессаз на холм и подошел к краю обрыва, чтобы посмотреть на прикованного. Несчастный висел в той же позе, что и вчера, и только дыра, куда всякий раз просовывал свой клюв прилетающий орел, кажется, стала еще больше…

Обозлившись, Бессаз направился к Фарруху — тот нервно суетился, бегая взад-вперед с палкой, и Бессаз заметил, что нога его привязана длинной веревкой, конец которой тянется с верхушки холма.

Когда Фаррух побежал на край обрыва, веревка туго натянулась, чтобы удержать его от падения и обрыва, — ведь под ногами было очень скользко от соли.

— Зачем вы себя привязали? Что за маскарад?

— Не сердитесь, прошу… — Фаррух подбежал к Бессазу и бросился к его ногам, пытаясь обхватить их в знак покорности.

Бессаз ловко отпрыгнул назад, но Фаррух все бормотал:

— Чтобы не упасть вниз… Чтобы дьявол не толкнул…

— Почему вы вчера не были привязаны?

— Вчера так совпало: вы пришли — и веревка лопнула. Я спрятал ее, чтобы не отвлекаться от дела.

Бессаз не знал, что ответить на это, ибо объяснения Фарруха казались убедительными, хотя конечно же что-то все-таки было подозрительным во всей этой истории…

И вдруг над холмом опять закружил орел, и, едва хищник, сложив крылья, ринулся к добыче, Фаррух с криком бросился на край обрыва, замахнулся палкой, но не попал и на сей раз.

Понабдюдав за их поединком, Бессаз догадался, что веревка на ноге Фарруха как раз таки и мешает ему сразить хищника. Фаррух побежал было, дико крича, веревка, раскручиваясь, поползла за ним, но у самого края, когда Фарух замахнулся, чтобы ударить орла, веревка натянулась до отказа и удержала его в двух шагах от обрыва — будто кто-то невидимый вдруг оттянул его назад, чтобы не смог достать птицу.

Фаррух виновато опустил голову и вернулся назад. А Бессаз, не в силах сдержать себя, схватил веревку да с такой силой потянул ее к себе, что бедный страж упал и поцарапал подбородок до крови.

— Вот, оказывается, что мешает вам исправно служить! — закричал Бессаз и потряс веревкой у его носа. — Кто привязал вас? И зачем?

— Бог свидетель — я сам, — Фаррух продолжал ползать у его ног.

— Вы только притворялись, что хотели поймать орла! Немедленно снимите с себя веревку и прочь… долой с моих глаз! Не нужна ваша помощь! — решительно заявил Бессаз и отвернулся. Он стоял и ждал, обозревая местность и покручивая ус.

Перепуганный Фаррух бегал вокруг него, поминутно кланяясь, бормотал что-то о наказании старосты и, чтобы умиротворить Бессаза, подпрыгнул и погладил его щеку, но Бессаз был непреклонен. И даже ударил его по руке, после чего Фаррух вдруг размяк, побледнел и молча побрел вниз, но не в сторону деревни, а по тропинке, которая вела все дальше и дальше — по пескам, в пустыню…

Там, куда он направил свои стопы, еще никогда не ступала нога человека — одно лишь название самой местности — «Барса-кельмес» [25] — пугало, и Бессаз подумал, что, боясь старосты (а может, чтобы показать свою приверженность новой вере), Фаррух решил принять обет мученика, стать вечным странником…

Что ж, вольному воля, никто не сможет упрекнуть Бессаза за излишнее пристрастие к жениху Майры, — ведь он применил к нему одно из самых легких видов тазира [26].

Затем Бессаз стал осматривать место, где ночевал Фаррух, и увидел в скале просторную пещеру. Соль под ногами, вспотевшая от утренней росы, была все еще скользкой. Если Фаррух привязал себя веревкой, чтобы не покатиться к краю пропасти, тогда почему же она мешала ему сразить орла? «Все дело в старосте, — решил Бессаз, — Фаррух его мюрид, уже склоняющийся к принятию истинной веры, и, естественно, все делал так, как повелевал имам».

Но зачем старосте нужно, чтобы орел выклевал кусок за куском всю печень прикованного? Может, придумал он это в назидание ослушникам, чтобы те воочию увидели, какая кара их ожидает? Ведь Бессазу хорошо известно, что по судебной этике преступника часто наказывают не столько ради того, чтобы причинить ему страдания, а скорее — чтобы предостеречь, напугать ту сотню, тысячу из общества, кто помышляет или могли бы когда-нибудь помышлять зло.

Бессаз стал на краю обрыва и, привязав веревку к левой ноге, взял палку, решительно настроенный сразить орла при первом же его появлении.