Дмитрий Барчук - Орда Страница 27

Великому Царю план понравился, и он благословил нас на победу.

Первая напасть заключалась в том, что Михельсон опоздал. Мы ждали его к утру, а его отряды вышли на поле лишь после полудня. Стояла жуткая жара. Непоенные лошади изнемогали от жажды. Не слаще приходилось и людям. От долгого ожидания многие казаки перегорели, утратили боевой дух.

Вторая беда не заставила себя долго ждать. Сколько ни гарцевала перед подполковником башкирская конница, сколько ни заманивала его за собой, он оставался непреклонен. Держал свою кавалерию подле себя и в преследование ее не бросал.

Пройдоха хорошо запомнил урок на реке Уй. Напротив, завидев наших всадников, он приказал отрядам спешиться и занять круговую оборону. Ощетинился пушками и ружьями, как еж иголками. Поди возьми его, такого колючего.

Я уже послал гонца к государю с просьбой отменить атаку. По было поздно. Первыми не выдержали нервы у Салавата. Ему надоело показывать врагам свое верховое мастерство, и он приказал своим джигитам атаковать Михельсона в лоб. Немногих всадников донесли лихие кони до неприятельских боевых порядков. Но даже те, кто пробился сквозь строй стрелков. Были обращены в бегство вражеской кавалерией.

Третья напасть – наши пушки оказались слишком близко к михельсоновским отрядам. После первых залпов батарею атаковали карабинеры. Так мы потеряли артиллерию. Зато вражеские орудия работали на славу. Их ядра ложились прямо в гущу наступающих пугачевцев. Чуть позже к ним присоединились и наши пушки. Только палили они теперь по нам.

Это было не сражение. Это было избиение ордынских войск. Все, кто пошел в атаку, погибли или попали в плен. Я плакал от горя, сидя в своем овраге, и Богом заклинал вверенные мне отряды не высовываться. Видя, что сражение окончательно проиграно, я приказал своим казакам спуститься к Волге и готовиться к переправе на левый берег. Сам же в сопровождении десятка казаков поскакал к государю. Мы поспели вовремя, ибо Михельсон, завидя царский шатер, послал эскадрон гусар с целью пленить Великого Царя. Все десять казаков. Бывших со мной, геройски погибли, защищая своего повелителя.

Одному мне удалось проводить государя до отплывающего под свист вражеских пуль последнего парома.

Но спаслись не только мы одни. Вынес быстрый иноходец из сражения раненого Салавата и даже переплыл Волгу, спасая своего хозяина от погони. Из пеших казаков мало кому удалось перебраться на этот берег. Уж больно широка была река! Выжившим, но изможденным баталией бойцам она оказалась не по силам. Мир их праху!

Каково же было мое удивление, когда я увидел среди немногих выплывших казаков сорвиголову Емельяна Пугачева. Кому-кому, но ему. бывшему в самом пекле схватки, нельзя было вылить. Но неисповедимы пути Господни, и нескончаема его милость к нам, грешным.

Мокрый, в одних портах, Пугачев, однако, держался с достоинством, как и положено казачьему атаману. Сняв с кого-то из казаков кафтан и позаимствовав где-то шаровары, он не замедлил явиться к Великому Царю. И снова принялся убеждать государя попробовать еще – в третий раз – одолеть распроклятого Михельсона. Обещал поднять всех крестьян Поволожья.

– А еще лучше, государь, прорваться сперва на Дон. Казаки все встанут под твои знамена. Это отчаянные рубаки – не чета беглым холопам. С ними мы точно Москву возьмем, – доказывал Емельян.

Но наш повелитель уже в Емелькины посулы не верил. Два поражения подряд – это уже чересчур. Да и Салават Юлаев что-то совсем притих. По его сумрачному виду было понятно, что пугачевские фантазии он более не разделяет.

– Прости меня. Великий Хан. Подвели мы тебя, – молвил Салават. – Прав был твой воевода. Надо было нам оставаться в Башкирии и переходить к обороне. Позволь мне исправить свою ошибку. Отправь меня в родные края, я соберу новых батыров. И мы укрепим границы и убережем твое царство от вторжения врагов.

– А ты что скажешь, воевода? – спросил меня государь.

Я помолчал малость, подбирая нужные слова, а потом стал по порядку излагать свои доводы:

– А то и скажу, Великий Царь, оба атамана правы. И на Дон нужно идти на воссоединение с донскими, кубанскими и терскими казаками. И царство твое надобно от супостата оградить. Ибо сила нам противостоит огромная. Гонец меня нашел, когда мы в засаде в овраге отсиживались. Верный человек из Санкт-Петербурга пишет, что Екатерина заключила мир с османами.

– Не может быть?! – воскликнул повелитель. – Султан же обещал мне… – но вдруг осекся на полуслове и замолчал.

– Но и это не все наши печали, – продолжил я. – Против нас самозванка выслала семь полков и три роты пехоты, девять легких полевых команд, восемнадцать гарнизонных батальонов, верных ей украинских и донских казаков. А командуют ими Александр Суворов и Петр Панин, лучшие воеводы империи. Это вам вам не Михелъсон, с которым мы справиться не смогли. Это сила в десятки раз больше, чем у подполковника. А графья эти и немцев, и поляков, и турок Бивали. Все силы нам нужны будут против такого противника. И Россию-матушку стоит к топору призвать, и ордынское воинство к решающей схватке подготовить.

– Но я же не могу раздвоиться! – в растерянности воскликнул государь.

И тогда я поведал свою главную хитрость.

– А тебе и не надо этого делать. Великий Царь. Твое дело – царство свое спасать в трудную годину. А мужицкое восстание предоставь Емельяну. У него это здорово получается.

– Но кто ему поверит? – недоумевал повелитель. – Народ-то поднимается за истинного царя.

Пугачев и сам пребывал в великой растерянности.

– Можно попросить тебя, Великий Царь, снять твой золоченый халат и чалму.

Государь, недоумевая, выполнил мою просьбу.

– А теперь ты, Емеля, примерь-ка царский наряд, – велел я Пугачеву.

Тот, перекрестившись, переоделся.

H тут все собравшиеся ахнули. На нас глядел сам Великий Царь.

– Брови сильней нахмурь, гнева в глаза добавь. Патлы да бороду подстричь, и сойдешь за царя. Все равно в России мало кто нашего государя в глаза видел. Возьмешь один из уцелевших конных отрядов и валяй на свой Дон. А по дороге народ больше баламуть, чтобы Катькины армии посильней потрепали. А мы уж с настоящим царем да с другим отрядом подадимся в Тобольск В такое время государь нужен в столице. H противнику на два фронта разрываться будет тяжелее. Глядишь, и выстоим, – закончил я.

Одолеваемый сомнениями, повелитель все ж благословил своего двойника на донской поход. H на следующее утро мы с Пугачевым расстались. Он пошел со своим отрядом вниз по Волге, а мы с остатками орды стали пробираться окольными путями вначале в Башкирию, где оставили Салавата набирать новую армию, а потом и в родную Сибирь.

Едва мы доврались до Тобольска и Великий Царь оказался у себя в Кремле, каюсь, грешен, я пустился во все тяжкие.

Сказалось напряжение последних месяцев. Кровь, смерть товарищей, взрывы ядер и свист пуль кошмарами преследовали меня по ночам. Чтобы хоть как-то стереть из памяти эти тягостные воспоминания, я не нашел лучшего выхода, как всякий русский в душе человек, нежели чем напиться. Так продолжалось дня два или три, я точно не помню. Пока меня не отыскали царевы слуги и не потребовали к государю на доклад.

Вид у меня, конечно же, был неприглядный. Пришлось идти к Иртышу. Переплыв реку туда и обратно, а опосля попарившись в баньке и выпив кувшин квасу, я был готов предстать перед ясными очами. Но предварительно ознакомился все ж с военными донесениями.

Не скрою, рейд Пугачева на Дон меня весьма порадовал. После нашего расставания он взял такие города, как Курмыш, Алатырь, Саранск, Пензу, Петровск, Дмитриевск А сейчас приближался к Царицыну. И всюду его встречали, как законного государя. Никто не заподозрил подмены. Его войско росло. Однако каких-либо серьезных стычек с неприятелем атаману пока удавалось избегать. Но я знал, что долго так продолжаться не может, и Пугачеву все равно придется вступить в сражение. Об его исходе я даже боялся думать.

К одному из донесений прилагался «государев» манифест, который он огласил на соборной площади перед жителями города Саранска. Документ был настолько любопытен, что я решил непременно показать его Великому Царю, дабы он оценил деяния и сметливость своего двойника.