Роберт Рид - Девочка-птичка Страница 3

Включились огни над полем. Ночь была ясной и, подняв глаза, мы видели города, сверкающие на Луне, и города, летающие на своих орбитах. Там, наверху, ИИ и наши собственные маленькие детишки плюс ребята постарше с достаточным гением, чтобы удержаться среди них, и все до одного они смотрят на нас свысока.

— Они теперь строят звездные корабли, — сказал приятель. Что заставило другого возразить:

— Нет, я читал, они строят что-то другое. Эти штуки даже не похожи на корабли, которые мы знаем.

И, будучи решающим голосом, я их упредил:

— Нет ни малейшего понятия, что они делают там, наверху.

Потом я рассказал свою историю о посылке и моих новых соседях.

— Так что, — спросил первый приятель, — теперь рядом с тобой живут двое таких?

Мне не понравился его тон. Не знаю почему, но от такого тона я поежился. Тогда другой сказал:

— Они слишком странные. Даже пугающие. Может, у тебя по-другому, но я бы не вынес, если б они жили ко мне так близко…

У парня двое детей. Им, кажется, двенадцать и четырнадцать. Им довелось родиться нормальными, но это не значит, что они останутся таковыми. Если вы достаточно молоды и этого желаете, то можете соединить свои мозги со всевозможными сортами ИИ-машинерии. Когда он в последний раз говорил о своих детях? Я не смог вспомнить. И тогда я вдруг понял, что, наверное, случилось, и что заставляет его сейчас мурзить.

Я прикончил свое пиво и швырнул пустую банку за барьер. Сегодня вечером аккуратные роботы-уродцы пробегут по всему полю, и так же будет завтра вечером, и всегда. Почему бы не дать им чего-нибудь немного пособирать?

После доброй минуты молчания я сказал ребятам:

— Мы подумываем завести ребенка. — Что не было полной правдой. Просто я подумывал об этом сам.

— Понимаю, что так просто не получится, — признался я. — Понимаю, что, скорее всего, наш выпорхнет из гнезда еще до того, как ему стукнет три.

— Скорее, два, — сказал второй приятель. Он не был женат и не имел детей. Покачав головой, он бросил свою пустую банку вслед за моей, и сказал мне: — Не пожелал бы никому такого. Эти детишки, они больше машины, чем люди.

После чего первый распсиховался:

— Я не думал, что зайдет так далеко, — прорычал он. Потом встал и запустил свою банку в пустой мусорный бак. И подобрал одну из наших титановых бит. В лунном свете я видел его лицо. Я видел, что он думает о собственных детях. Обо всем. Потом он высоко поднял биту и шарахнул ею по алюминиевому ограждению, вызвав ужасный грохот. Он все долбил и долбил по ограждению, оставляя громадные вмятины и заставляя звенеть воздух, по нему текли реки пота, а два его приятеля старательно смотрели на пустое поле, притворяясь, что ничего не замечают.

В прежние дни в «Теплице» было душно. И до сих пор так и осталось, от чего почему-то было легче. Лучше. Я и наполовину не почувствовал, что выпадаю из этого места, как ожидал почувствовать. Шагая по дымным залам. Глядя на людей и на тех, кто уже не был людьми. Я даже, что оказалось большим сюрпризом, был не самой старой скрипелкой в этом заведении.

Музыка засасывала, музыка баров всегда засасывает.

Здесь обосновалось, наверное, с полсотни девочек-птичек. По пять-шесть за столиком, вместе с таким же количеством детишек колледжева возраста. Эти дети были слишком стары, чтобы имплантировать ИИ, но они носили ультрамодные машины на лицах. И в волосах. У некоторых было по четыре-пять таких машин, наверное дающих советы. Машины щебетали и басовито жужжали. Девочки-птички говорили нормальными голосами. Ребята из колледжей были самыми тихими, прислушиваясь, попивая пиво и покуривая эти новые сигареты. Не делая ничего, как казалось на первый взгляд.

Я не прислушивался. Я просто охотился, пока не увидел ее в центре круглого стола танцующей с другой девочкой-птичкой. Если не считать, что это была не она. Я понял это по одежде и по разным другим признакам. Поэтому я остановился на полпути. И стал медленно поворачиваться, разыскивая вторую Женевьеву. Здесь такой не было. Два полных поворота, и я убедился. Потом подумал, как же это выглядит, если хоть кто-то озаботится обратить на меня внимание. Взрослый человек вытворяет такое, и ради чего? Но в общем-то мне было начихать на то, что подумают, поэтому я подошел к круглому столу и громко позвал: «Эй, там!». Я едва узнал собственный голос. Когда смуглое лицо повернулось и на меня уставились зеленые глаза, я спросил:

— Есть здесь другая Женевьева? Кто-нибудь видел?

Эта Женевьева ответила: «Нет», и подобрав двумя руками чью-то оставленную сигарету, слегка затянулась. И еще мне ответил один из ребят-студентов, закинув голову назад и выдувая со словами голубоватый дым:

— Была одна. С группой. Минут десять назад. — Один из его ИИ-советчиков что-то прожужжал, и он добавил: — Двенадцать минут назад.

Поэтому я спросил, в чем она была одета? В длинной юбке с украшениями? Машина снова пожужжала и парень широко мне улыбнулся. Он выглядел как обычный парень из студенческого братства, с которыми я ходил в колледж. Самоуверенный и красивый. И достаточно пьяный, чтобы быть счастливым, или опасным, или и тем и другим одновременно.

— Ваша девочка, — сообщил он, — вышла отсюда с каким-то стариканом. — И с жестоким удовольствием добавил: — Почти таким же старым, как вы.

Было приятно оказаться снаружи. И мучительно. Я стоял в центре автостоянки, глядя на пустые квадраты и припаркованные машины. Я хотел, чтобы она увидела, как я заезжаю. Но сидения моей машины были пусты. Тогда я сказал себе, что она со своими маленькими друзьями уже ушла, потому что уже пошел второй час ночи. Разве не поздно? Чтобы убедиться, я сделал круг по стоянке. В дальнем углу, самом темном, стоял старый минифургон. С опущенными стеклами. Я ничего не увидел внутри, но услышал голоса. Хихиканье. Не могу вспомнить, решил ли я подойти к фургону, но, должно быть, решил. Решил. Потому что я уже там. Прижимаю лицо к переднему стеклу. Слабый свет вспыхивает внутри и, сощурившись, я вижу, что кто-то вытащил задние сидения, и на полу нет ничего, кроме узкого матрасика, да мужчины, лежащего на спине с руками, сцепленными за склоненной головой, все выглядит так, словно он пытается приподняться и снова сесть, голова наклонена, и его выпученные глаза следят за всем, что с ним происходит.

Ну так вот, ручка от дверцы в моей руке. Боковая дверца широко распахивается. И если я уж зашел так далеко, то вполне смог выволочь сукиного сына за лодыжки. В воздухе мелькают девочки-птички и ноги в штанах. Я пинаю его по заднице. Боже, я чуть на размазал его. Но тут он вопит, умоляет, закрывая руками сморщенное лицо. Лысую и старую харю. Такой же через двадцать лет будет моя физиономия. Я не смог по ней врезать. Я даже не смог прикинуться, что этого хочу. Поэтому я бросил его и начал охотиться за Женевьевой. Потом я увидел ее лицо, глядящее на меня, ее рот, крошечный и твердый, и я начал оглядываться на то, что я делаю, и почему, и мой собственный голос спросил меня:

— Что, черт побери, здесь происходит?

Женевьева ответила:

— А вы не знаете? — А потом обратилась к своим подругам: — Был кайф. А теперь его нет.

Слишком поздно по любым меркам я заметил, что украшения в ее волосах не те, и что прическа отличается, и что одежда другая. И я сказал сам себе тихим и глупым голосом:

— Я идиот.

— Точно, — согласилась чужая Женевьева. — И вы совсем не делаете из этого секрета.

Обе женщины дожидались меня дома. Одна сказала: «Ты словно дрался», а другая добавила: «Наверное, еще та была игра». Не знаю, какая из них испугала меня больше. Вместо ответа я долго стоял под душем в ванной комнате, вытерся насухо и надел чистые шорты перед тем, как войти снова и обнаружить их спящими в моей постели, одна свернулась на груди у другой.

Когда я очнулся, стоял почти полдень. В гостиной, на диване. Медленный, тупой поиск по дому никого не обнаружил. Только я и мое похмелье. Одевшись и поев, я вышел на задний двор, думая, что на воздухе станет лучше. Но солнце палило, яркое до слепоты, и в конце концов я уселся в тенечке, на своем шатком адирондайке, надеясь, что никто не найдет меня неделю-две.

Потом раздался голос.

— Благодарю вас, — сказал он. Может, дважды, а, может, и трижды. Потом она произнесла мое имя, и тогда я, с трудом разлепив глаза, медленно сфокусировал их на молодом лице, смотрящем поверх ограды. Я мог бы уйти в дом. Прикинуться, что не расслышал, или попросту сыграть грубо. Но потом она сказала:

— Я — Карен из посылки. — И не переводя дыхание продолжила: — Мой брат был груб с вами. Но, поверьте мне, я благодарна вам за помощь, добрый сэр.

Чтобы подойти к дальней изгороди, заняло у меня неделю. Год. Вечность. Я поднял глаза на личико маленькой девочки с умными глазами женщины. Чтобы заглянуть, она забралась по лозе. Если ей пять лет, она одна из самых старших среди этих ребят. И самая медленная, самая простая. Наверное, поэтому я остался поговорить с нею. И опять же, она назвала меня по имени. Потом как-то вдруг она сказала: