Дмитрий Барчук - Орда Страница 30

Андрею закидывать на сплаве спиннинг Климентьев строго-настрого запретил.

– Ты хочешь, чтобы он спьяну все уши и яйца оборвал, – привел он хотевшему было заступиться за товарища Кирееву убийственный аргумент.

И Аксакову ничего не оставалось делать, как любоваться окрестными пейзажами да изредка предупреждать гребца о приближающихся валунах.

Места, действительно, были здесь живописные. Вскоре Тутончана начала петлять в узкой расщелине между отвесными скалами, течение стало стремительным, и Михалычу пришлось сменить Киреева на веслах. О рыбалке на таких перекатах можно было забыть. Водяные брызги орошали лицо впередсмотрящего. Когда из‑за туч проглядывало солнышко, над бурлящими порогами расцветала радуга.

Затем течение выровнялось, и хотя оно было еще довольно сильным, но Михалыч уже начал прочесывать блеснами прибрежные плесы.

Горы постепенно расступились, и река из быстрой и пенящейся превратилась в ленивую и послушную. Кирееву пришлось вовсю налегать на весла, чтобы поспеть за другими лодками.

К берегу причалили уже за полночь.

– Андрюха, Володя и Серега, давайте за дровами! Валентин Николаевич и Сергей Михайлович ставят палатки. Профессор им помогает. Лелек и Болек готовят ужин. А Витька, Иван и другой Андрей занимаются рыбой, – поставил перед всеми задачи «предводитель команчей».

Аксаков вначале поперся в лес за хворостом. Обливаясь потом и отмахиваясь от комаров и мошки, шатаясь после дневной качки и оступаясь на острых камнях, он все же притащил высохший ствол лиственницы. Но старался Андрей Александрович напрасно. Ибо Михалыч определил его совсем в другую команду – по переработке дневного улова.

Он вначале даже обрадовался, что не надо будет таскаться по камням в лес и кормить гнус. Но радость его оказалась преждевременной. Аксаков и представить себе не мог, что за сегодняшний сплав они наловили столько рыбы!

– Саныч, ты надрез делай от головы до рыбьей задницы, – пояснял ему Витька, после случая с чайкой получивший кличку белое Перо. – Вытаскиваешь у ней кишки и обязательно жабры. Иначе хариусы быстро испортятся. И выскребай черный налет из брюха. Тоже пакость порядочная.

До Андрея Александровича только сейчас дошло, что его авторитет в глазах Климентьева утерян окончательно. Он вспомнил, как Михалыч обратился к руководителю крупной финансовой компании и его помощнику по имени и отчеству, а его назвал просто Андреем.

Однако ущемленное самолюбие очень скоро уступило место другим эмоциям, ибо разделывание рыбы оказалось занятием отнюдь не простым. Хариусы были скользкие и «сопливые», они выскальзывали из рук, оставляя на ладонях глубокие порезы от острых плавников. Доставалось рукам и от ножа: облепленный рыбьей чешуей и кишками, он тоже норовил порезать начинающего потрошителя хариусов.

Народ давно уже поставил палатки, развел костер, приготовил уху и уселся за ужин с водочкой, а троица все еще возилась с рыбой.

Михалыч пришел посмотреть, как продвигаются дела на берегу, покачал головой и прислал в подмогу Киреева, еще одного Андрея и Лелека. Через полчаса вся рыба была разделана, уложена в бак и пересыпана солью.

Аксаков посмотрел на часы. Они показывали начало четвертого. Сумеречная полярная ночь уступала место туманному и холодному рассвету. Ни есть, ни пить не хотелось. Он залез в палатку и заснул мертвецким сном.

Меня разбудили среди ночи. Кряхтя, с явным недовольством я покинул мягкое ложе, на котором, разметав по подушке свои золотые волосы, почивала моя красавица Мари.

Прибыл гонец от Пугачева со срочным донесением, и кремлевская охрана проводила его ко мне, не рискнув будить государя.

Несмотря на тусклый свет свечи, я узнал гонца. Это был башкирский старшина Кинзя Арсланов. Он не ушел с Юлаевым в родные края, а сам вызвался сопровождать царева двойника в его походе на Дон. Выглядел он неважно. Весь в грязи, провонявший своим и лошадиным потом, с еще незарубцевавшимся шрамом через все лицо и перевязанной чуть ниже локтя рукой.

– Беда, воевода, – молвил Арсланов, едва мы вошли в мой кабинет и закрыли за собой двери. – Михельсон разбил Пугачева у Сальниковой ватаги под Царицыным. Две тысячи убиты, шесть тысяч он взял в плен. По самая страшная новость – пленен сам Пугачев. Его арестовали свои же казаки. Я Вился за атамана. По их было пятеро против одного. Сам едва ноги унес. Его под конвоем отправили в Симбирск Крестьянское восстание на Волге подавлено. В Оренбуржье тоже свирепствуют каратели. Повсюду виселицы. Всех, кто сочувствовал нам, отправляют либо сразу к Богу, либо на каторгу. Врагу нет числа. Пока я спешил в Тобольск, войска наверняка уже вошли в Башкирию.

Я посмотрел на календарь, потом в окно. Занимался хмурый сентябрьский рассвет. Начинался новый день. Двадцатое сентября 1774 года.

– Вся надежда теперь на Салавата, – сказал я и велел старшине идти отдыхать.

Сам же остался в кабинете. Надо было подготовиться к утреннему докладу государю, хорошенько обдумать, как ему преподнести печальные известия и какие у нас есть выходы. Все равно было уже не заснуть.

Предыдущую ночь он практически не сомкнул глаз. Похмельные страхи лезли в больную голову. Вспоминал Марину, детей. Особенно тревожно было за Алешку. Последнее его письмо, полученное накануне рыбалки, было из Ведено. Еще в первую чеченскую войну этот райцентр на юге Чечни, в горной ее части, был одним из самых неприступных для федеральных войск. И сейчас там абреки пошаливали. То грузовик подорвут на фугасе, то украдут кого-нибудь из старших офицеров и потребуют выкупа или обмена на пленных боевиков.

Опасался он и за жену. В его памяти еще свежи были и перестрелка на Рублевском шоссе, и заключение в СИЗО, и его страшная месть насильникам. Последнее воспоминание давило сильнее всего. А когда организм отходил от пьянства, тем более. Он трижды прочел «Отче наш». Полегчало, но не надолго. Еще и Михалыч храпел как сапожник.

Андрей вылез из палатки на серый рассвет. Посидел у костра, покопался веткой в тлеющих углях. А потом без всякого принуждения прихватил «Фэри» и пошел мыть оставшуюся от ужина грязную посуду в ледяной реке.

Вылезший из палатки по малой нужде Климентьев глазам своим не поверил. Пьяница Аксаков по собственной инициативе в такую рань драил пучком травы закопченный котелок.

– Знать, будет сегодня рыбалка, коль такой человек взялся за ум, – крикнул он мойщику посуды. – Хозяин реки этого не забудет.

Климентьев не ошибся. Это был день Аксакова. Ему наконец разрешили блеснить на сплаве. Поначалу не больно-то получалось. Три блесны оставил он в водах Тутончаны. А потом у него что-то задергалось, забилось на крючке, и Андрей, затаив дыхание, вывалил на дно лодки своего первого хариуса. Затем он стал таскать рыбин одну за другой.

К полудню клев спал. Стоявшее в зените не по-северному жаркое солнце беспощадно пекло. Река медленно катила свои воды. Разморенные рыболовы, разделись и повязали головы мокрыми футболками. То один, то другой, наклоняясь к воде, жадно хлебал воду прямо из реки.

– Странное дело, – заметил Михалыч. – Воды почему-то здесь пьем много, а по-маленькому бегаем редко.

– Так вся влага в организме остается. Я вон весь отек. Ноги и руки, как култышки, – поддержал разговор Аксаков. – Вода здесь без микроэлементов. Организмом не усваивается.

– Это ты не от воды здешней отек, а от водки. Пить надо меньше, – заключил «предводитель команчей».

Вдруг спиннинг Андрея сильно потянуло под лодку. Он едва успел его удержать и с трудом перевел леску вдоль борта.

– Эх, опять зацеп, – в сердцах вымолвил он.

Однако спиннинг опять дернуло, с еще большей силой, и снова потащило в глубину.

– К берегу! Греби к берегу! – страшным голосом закричал Михалыч прямо в ухо сидевшему на веслах Володьке.

А сам подскочил к обезумевшему Аксакову и стал выхватывать у него из рук удилище. Андрей Александрович вцепился в спиннинг изо всех сил и не отдавал его.

– Я сам! – твердил он.

Климентьев стоял над душой и, не на шутку разнервничавшись, давал ценные указания:

– Медленнее крути катушку, медленнее. А то уйдет.

Теперь уже Аксаков и сам видел, какую рыбину он подцепил. В воде она казалась настоящей акулой.

– Таймень! – воскликнул Михалыч и стал вытаскивать багор.

Едва лодка пристала к берегу, как он с поразительной быстротой и ловкостью, забыв о возрасте, выскочил на мелководье.

– Ближе, ближе подтягивай, – шептал он азартно.

А потом с кошачьим проворством подскочил совсем близко к рыбине. Таймень, почуяв угрозу, стал биться изо всех сил, пытаясь соскочить с крючка. Но не тут-то было. Быстрый Михалыч, уловив момент, вонзил ему багорный крюк прямо под жабры.