Дмитрий Барчук - Орда Страница 31

– Таймень! – воскликнул Михалыч и стал вытаскивать багор.

Едва лодка пристала к берегу, как он с поразительной быстротой и ловкостью, забыв о возрасте, выскочил на мелководье.

– Ближе, ближе подтягивай, – шептал он азартно.

А потом с кошачьим проворством подскочил совсем близко к рыбине. Таймень, почуяв угрозу, стал биться изо всех сил, пытаясь соскочить с крючка. Но не тут-то было. Быстрый Михалыч, уловив момент, вонзил ему багорный крюк прямо под жабры.

На берег добычу они вытаскивали втроем. Климентьев и Киреев тащили тайменя багром, а Аксаков изо всех сил удерживал спиннинг. Но и на суше таймень продолжал бороться за жизнь. Пока радостные рыбаки обменивались торжествующими репликами, рыбина подскочила два раза. Еще один скачок, и она уйдет в реку. Но Андрей Александрович вовремя подлетел к ней и, схватив первый попавшийся под руку булыжник, со всего размаху огрел им тайменя по голове. Рыбина затихла.

Потом Михалыч стал орать плывущим следом рыбакам, что в омуте – таймени.

И тут же Серега подцепил еще одного.

Плывущий за ними профессор тоже не остался без добычи.

Серегиного тайменя вытаскивали всем миром. Он оказался даже больше, чем у Аксакова. А профессор отогнал всех помощников, заявив, что справиться сам. Но «рыбка» махнула хвостиком посильнее, рванулась и уплыла вместе с блесной в свой глубокий омут.

Сегодня Андрей Александрович чувствовал себя героем. Когда вечером на привале Серега жарил тайменей, он неоднократно походил к нему, интересовался, как продвигается процесс приготовления, а потом на правах добытчика первым снимал пробу. И все не переставал нахваливать Серегин кулинарный талант.

Аксаков выпил под тайменя всего сто граммов. В запой не ударился, ему, напротив, сделалось легко и весело.

Нестройным хором рыбаки пели туристские песни, Высоцкого, старинные и белогвардейские романсы. Травили анекдоты. А потом начали рассказывать вначале рыбацкие, потом охотничьи, а за ними и жизненные истории.

Володька Киреев сидел у костра, сушил промокшие носки и разбирал в пакете свои вещи. Неожиданно он вытащил маленькую иконку богородицы с младенцем.

– Откуда она у тебя? – поинтересовался Аксаков.

– Пока вы в Туруханске в кафе пьянствовали, я в монастыре побывал. Там в лавке и прикупил иконку-то.

– Как тебе монастырь? Нашел что-нибудь интересное?

– Ты знаешь, Андрей, есть у них старинные иконы. Похоже, старообрядческие. Века семнадцатого, а может быть, даже шестнадцатого. Я спросил у настоятельницы, мол, откуда они у вас? А она как-то испуганно посмотрела на меня и ответила, что прихожане добрые монастырю подарили. Но, чувствую, она чего-то не договаривает.

– Любопытно. Очень любопытно, – проговорил скороговоркой Аксаков. – На обратной дороге загляну в этот монастырь.

Услышав слово «старообрядческие», к костру подсел Витька Белое Перо и жалобным голосом, словно просил подаяния, поинтересовался:

– Ребята, вы же историки. Может, расскажете что-нибудь любопытное. Например, о расколе русской церкви, о временах патриарха Никона. Там же столько загадок, столько тайн!

Киреев сразу отдвинулся подальше от костра в темноту, сославшись, что он плохой рассказчик, зато его товарищ по части знания исторических небылиц любому фору даст.

– Почему небылиц? – обиженно произнес Аксаков. – Это с точки зрения официальной историографии, может быть, и небылиц, а с точки зрения логики исторического развития, подкрепленной исследованиями астрономов и математиков, очень даже вероятной и стройной хронологической версии российской истории.

Кандидат исторических наук снисходительно улыбнулся, мол, извините, мужики, но эти байки я уже слышал не раз. Встал и пошел спать.

В палатке, Киреев слышал, как Аксаков излагал раскрывшим рты рыболовам свою историческую версию. Андрей оседлал своего любимого конька. Он говорил, что на Руси никакого татаро-монгольского ига на самом деле не было, а был просто такой период в истории нашей родины (что-то типа военной демократии), прозванный Ордой. И что никакие не монголы были покорителями Европы, а предки нынешних россиян – татары, башкиры, мордва, русские. Владимир Валерьевич во время этого словесного «поноса» продолжал скептически улыбаться в темноте. Про «грозную эпоху» вместо грозного царя он слышал не раз. Но когда Андрей перешел к анализу причин, заставивших Романовых взять прозападный курс, Киреев невольно напряг слух.

– Только начинать, Витя, надо не с Никона, а с Чингисхана, чтобы хоть немножко понять перипетии российской истории, – начал свой рассказ Андрей Александрович, когда большинство рыбаков собралось у костра. – Знаток нашей старины князь Трубецкой говорил, что «великое счастье России, что она досталась татарам, если бы ее взял Запад, он вынул бы из нее душу».

Тишайший Алексей Михайлович Романов перевернул Россию похлеще своего сынка – Петра Первого. Петр Алексеевич лишь довел до логического конца отцово дело. Вот ты, Витек, интересуешься расколом церкви, а ведь это следствие. Первопричина банальна и стара как мир. У части элиты появились потребности, которые она не могла удовлетворить при существующем уровне развития отечественного производства. Вот и сдала она, эта элита, страну просвещенному Западу, получив взамен духи из Парижа, парики из Берлина, просвещение и крепостное право. Как мы, туземцы, пялились в начале девяностых годов на японские телики, видики и иностранные лимузины, так и при царе Алексее Михайловиче бегала знать в немецкую слободу дивиться на различные приятные глазу безделушки и хитрые механические игрушки. Только тогда наступление Запада на Россию прикрывалось необходимостью просвещения забитой и лапотной страны, нынешнее же – становлением демократических свобод и рыночной экономики. По предательство всегда останется предательством, в какие бы роскошные одежды оно не рядилось, и какие бы благие цели не преследовало. Ибо результат его один и тот же – обнищание страны. Однако элита – и тогда, и сейчас – добилась своего. Она удовлетворила свои потребности. Правда, ей перепадают лишь крохи, главный куш все равно уходит на Запад. Реформы патриарха Никона были продиктованы, в первую очередь, стремлением властей приблизить православие к католичеству, показать, что иностранцы – не такие уж чужие люди на Руси, а с другой стороны – запутать свой народ, отвлечь его поиском веры от неприкрытого грабежа элитой и иностранцами родной земли.

Почему самые богатые купеческие фамилии на Руси – из староверов? Сами удачливые купцы так отвечали на этот вопрос: «А Бог каждому по вере его воздает». Но есть и более простое, более доходчивое объяснение этому феномену. Просто эти люди не позволили себя одурачить. Кто такие были раскольники? Посадские люди, ремесленники, те же бюргеры, если хотите. Как в Европе к движению реформации в основном примыкал мастеровой люд, так и в России главной движущей силой старообрядчества стал посадский раскол. Русские ремесленники кожей чувствовали какой-то подвох в церковных реформах, угрозу их финансовой независимости, потому и не принимали их. Другая, меньшая, часть староверов – боярская фронда. Знатные боярские роды тоже подозревали, что Романовы неспроста укрепляют свою абсолютную власть и переписывают церковные книги. Они, прежде всего, опасались за судьбу своих состояний. И не напрасно. Ведь все имущество ссыльных бояр-раскольников реквизировалось в государеву казну. С той поры и появилась мода держать служилых дворян в бедности. Единственным способом заработать богатство в России становится не труд, не смекалка, а близость к верховной власти. Государь (или государыня) всем одаривает своих фаворитов, но в любой момент, если те станут чересчур самостоятельными, может потребовать свои дары обратно. Это в Европе знать приезжала ко двору королей, чтобы с блеском прожигать свое богатство. При Романовых к русскому царскому двору служилые люди приезжают, чтобы зарабатывать себе состояния. Вспомните казнокрада Александра Меньшикова или екатерининских любовников. Все они были голью перекатной, пока их не облагодетельствовала монаршья милость. И появились у них дворцы и фонтаны. Потому в русских сказках богатство сваливается, как правило, на дураков и по щучьему веленью. От человека в этом плане мало что зависит. Отсюда и особенность российского инвестиционного поведения. Если у американца появились деньги, то он купит на них акции. Потому что деньги для него – это овеществленный труд, это будущее его и его детей. А для русского деньги – манна небесная. И если у него они завелись, то он пойдет в кабак, к цыганам.