Дмитрий Барчук - Орда Страница 34

– Сердечно рад лицезреть государя Сибирского царства и от имени…

Но в этом месте Великий Царь пере бил посла, потому что любое упоминание о самозванке сейчас Было неуместно.

– Нам тоже приятно видеть у нас в гостях героя Ландцкроны, Туртукая и Козлуджи, – приветствовал гостя наш повелитель, проявив при этом редкую осведомленность о боевых победах Суворова.

Мне пришлось пересесть поближе к своей семье, уступив место нежданному гостю, ибо государь возжелал за ужином пообщаться с генералом без церемоний.

– Это правда, – спросил Великий Царь, явно намекая на визит самого полководца, – что в России есть поговорка «Незваный гость хуже татарина»?

Надо отдать должное находчивости Суворова, он не стушевался перед заковыристым вопросом и ответил со сдержанной улыбкой на устах:

– Да, государь. Болтают темные люди всякое. Иные говорят даже, что незваный гость лучше татарина.

Царю шутка Суворова явно пришлась по душе, и он громко рассмеялся.

Муфтий Абдулла, единственный за столом не пивший вина и не евший свиного мяса, от такой фривольной беседы повелителя с басурманином сильно покраснел и отказал от еды вовсе.

Выпили за праздник. Суворов от водки наотрез отказался, а вино только пригубил. Государь же после долгого поста захмелел быстро и стал общаться с вражеским послом по-свойски, словно они были давнишними друзьями.

– Признайся, генерал, скоро ли вы подмену в Пугачеве распознали? – поинтересовался царь.

Александр Васильевич отложил куриную ножку на фарфоровую тарелку и ответил без всякого стеснения:

– На первом же допросе в Симбирске я понял, что он самозванец. Граф Панин пригрозил ему: «Как смел ты, вор, назваться государем?» – «Я не ворон, – ответил бунтовщик, словно недослышал. – Я вороненок. А ворон-то еще летает!». От других пленных я доподлинно узнал, что никакой это не тобольский царь, а простой донской казак Емельян Пугачев. По лихо вы нас провели. Я и впрямь надеялся взять в плен великого ордынского государя. По, видать, не судьба!

А затем упавшим голосом Суворов добавил:

– Пугачева скоро казнят четвертованием. Императрица уже подписала приговор. Казнь назначена на 10‑е число в Москве на болотной площади.

Государь нахмурился и молвил:

– Все ж дошел упрямый Емельян до Москвы. А с Салаватом и его отцом что будет?

– Их ждет такая же участь, государь, – потупив взор, произнес посол.

Царь властно притянул к себе Суворова и прошептал ему на ухо:

– Похлопочи, граф, в Петербурге о снисхождении для Салаватки. Больно жалко его. Он мне ведь как сын.

Суворов утвердительно кивнул.

Веселье было в самом разгаре. Наместник Глинский так напился, что уронил голову в тарелку с капустой и смачно храпел. Его великовозрастный неженатый сын нагло пялился на мою жену, словно хотел прожечь в ней глазами дырку.

Пришли гусляры и затянули заунывные песни. Патриарх Теодосий стал подвывать им своим писклявым голоском. Царь тоже присоединился к пению.

Видя, что празднество затянулось, царица подняла со стула молодого царевича и повела его в опочивальню.

Суворов тоже встал из‑за стола и, сославшись на усталость с дороги, попросил об отдыхе.

Государь не возражал.

– Завтра – праздник. Грех работать. Поэтому отдохните, наберитесь сил, генерал. Заодно ознакомьтесь с нашими варварскими обычаями. Ты, воевода, обязательно своди генерала на байгу и на кулачные бои. А после Рождества обо всем по порядку и потолкуем, – сказал на прощание Суворову Великий Царь.

Я проводил посла до кремлевских ворот. До постоялого двора купца Шумилова было рукой подать. Поэтому я не стал его провожать дальше, а вернулся в трапезную. За столом остались только царь, наместник и я. женщин, муфтия с патриархом и молодежь как ветром сдуло. Но нас это нисколько не смутило. Расторопные слуги только успевали менять кувшины с вином. Как я добрался до своей спальной комнаты, не помню. Одетым упал на кровать – сил не было разоблачиться. Позвал Мари, но она не ответила. Я обиделся на нее и заснул.

Официальные переговоры Великого Царя с екатерининским послом Суворовым начались 8 января 1775 года (по европейскому летоисчислению) в 10 часов в большом тронном зале Тобольского кремля.

Пашу сторону представлял сам государь, а помогали ему – в военных вопросах я, писарем же был мой старший сын Иван Васильевич Лсташев. Суворова на переговорах сопровождал подполковник Рылеев. Звали его Иваном Карповичем. Генерал часто обращался к немуза советом, называя подполковника по имени и отчеству.

Первыми высказаться царь предоставил гостям.

Александр Васильевич Суворов встал со скамьи. Сегодня он был одет в парадный генеральский мундир, перетянутый атласной лентой через плечо, с золотыми эполетами и аксельбантами, а на груди его красовались сверкающие золотом и драгоценными камнями ордена. Но в большом тронном зале, несмотря на весь свой торжественный наряд, он выглядел еще более тщедушным и маленьким, чем за ужином в Рождественский сочельник.

Голос его прозвучал скрипуче и тихо, только эхо усиливало его.

– У границ вашего царства сейчас сосредоточена огромная армия численностью около 100 тысяч отлично обученных и хорошо вооруженных солдат. Моя императрица даже пошла на заключение мирного договора с Портой на не очень выгодных для империи условиях, только ради окончательного и бесповоротного присоединения Сибири к России.

– И вот пугать нас, граф, не надо, – не выдержал я и вставил свое слово. – Сколько вас Салават водил по Башкирии? Всю осень. И если бы не предательство баев, неизвестно когда бы вы его поймали. А Сибирь – ой какая большая! В ней есть и где засады понаставить, и где укрыться. Как насчет партизанской войны, генерал? В чистом поле ваше стотысячное войско – грозная сила, но в лесах и болотах, когда противник неуловим и жалит из‑за кустов, наши шансы уравниваются.

Царь посмотрел на меня одобряющим взором.

– Я ни в коем случае не пытаюсь вас запугать, господа. На вашем месте я бы избрал в точности такой же способ ведения войны, – Суворов понял, что штурм не удался, и переменил тактику. – Я хочу обратить ваше внимание на жертвы. Стоит ли наша с вами вражда – двух российских народов, говорящих на одном языке, но исповедующих чуть разные веры, – такой крови? Неужели мы, соплеменники, не можем договориться друг с другом?

– Что бы прислуживать самозванке? Никогда! – взорвался государь.

У екатерининского посла на лбу выступил холодный пот. Он достал батистовый платок и вытер стекающие на брови капли.

Граф проявил незаурядное хладнокровие, выслушав царскую гневную реплику, и продолжил как ни в чем не бывало:

– Ваша помощь бунтовщикам стоила России несколько десятков тысяч жизней. Вы хотите еще большей крови?

– Это не мы, а ваша просвещенная императрица и ее прислужники вроде вас, граф, довели собственный народ до такого скотского состояния. Ему что жизнь, что смерть – все едино, разницы нет. Никогда, вы слышите, граф, никогда, пока я правлю этой страной, здесь не будет вашего крепостного права, – властно заявил государь.

Полководец сконфузился, подошел к своему помощнику, и они о чем-то пошептались.

– Государыня императрица дала нам полномочия гарантировать вам, что на территории Сибири никакого крепостного права не будет. Она также согласна, что бы сибиряки сохранили свою веру.

Царь задумался. Я посмотрел на Ивана. Он записал суворовские слова и внимательно ждал продолжения.

– Какая такая императрица? – усталым голосом произнес повелитель. – Да любой мой наместник, Глинский или Старицкий, даже томский голова князь Черкасский имеют больше прав на российский престол, чем принцесса Ангальт-Цербстская. Больно мне генерал, что такие люди, как вы, верой и правдой слу?ките ей. Человек с татарской фамилией, герой многих войн, уговаривает меня, Рюриковича, хана Великой Орды, покориться безродной немке, похотливой шлюхе, хитростью и коварством через труп собственного мужа взошедшей на украденный Романовыми престол…