Питер Уоттс - Бетагемот Страница 38

— Спартак был пять лет назад, — напоминает риф­терша, — и с тех пор Кен убийствами не развлекался. Вспомни, он был один из ровно двух человек, помешав­ших вашему последнему бунту превратиться в Великое Истребление Корпов.

Кажется, она уговаривает прежде всего саму себя.

— Лени...

Но та не желает слушать.

— Трип Вины вы просто вложили ему в мозги, ког­да он стал работать на вас. Раньше его у Кена не было, и потом тоже, а знаешь, почему? Потому что у него свои правила, Пат. Он выработал собственные правила, и он их держится, и, как бы ему ни хотелось, никогда не уби­вал без причины.

— Это верно, — признает Роуэн, — потому-то он и стал изобретать причины.

Лени уставилась в освещенный вспышками иллюми­натор и молчит.

— Может, тебе эта часть его истории неизвестна, — продолжает Роуэн. — Ты никогда не задумывалась, по­чему мы отправили к рифтерам именно его? Почему за­бросили черный пояс по тайным операциям на океанское дно, соскребать ракушки с насосов? Да потому, Лени, что он начал оступаться. Он делал ошибки, оставлял хвосты. Конечно, у него всегда имелись веские оправдания, но в том-то и дело. На каком-то подсознательном уровне Кен нарочно оступался, чтобы дать себе повод заделать пробоину позже. Станция «Биб» располагалась так далеко от всего на свете, что мы были уверены: там не может возникнуть и речи о проблемах безопасности, с какой бы натяжкой он не трактовал свои правила. Задним числом я вижу, что мы ошибались. — «Не первая и, увы, не са­мая большая наша ошибка». — Но я к тому, что люди, пристрастившиеся к чему-то, иной раз сходят с рельсов. Люди, сами себе установившие правила поведения, начи­нают их прогибать, перекручивать и истолковывать так, чтоб и на елку влезть, и не ободраться. Семь лет назад наши психологи заверили, что у Кена как раз этот слу­чай. Можно ли быть уверенным, что сейчас что-то из­менилось?

Рифтерша долго молчит. Ее бесплотное лицо, кон­трастное бледное пятно на темном фоне, вспыхивает в ритме бьющегося сердца.

— Не знаю, — отвечает она наконец. — С одним из ваших психологов я встречалась. Припоминаешь? Это ты его послала за нами наблюдать. Он нам не слишком понравился.

— Ив Скэнлон, — кивает Роуэн.

— Я искала его, выбравшись на сушу. — Словом «искала» Лени заменяет другое: «охотилась на него». — И не застала дома.

— Он был выведен из обращения, — Роуэн прибегает к собственному эвфемизму — как обычно, с легкостью превосходя собеседницу.

— Вот как.

Однако, раз уж о том зашла речь...

— Он... У него на ваш счет сложилась теория, — го­ворит Роуэн. — Он предполагал, что мозг рифтера мо­жет стать... чувствительнее, в некотором роде. Что ваша восприимчивость из-за долгого пребывания на глубине и всех этих веществ обострится. Квантовый сигнал из ствола мозга. Нечто вроде эффекта Ганцфельда.

— Скэнлон был придурок, — замечает Лени.

— Безусловно. Но ошибался ли он?

Лени чуть заметно улыбается.

— Понятно, — говорит Роуэн.

— Это не чтение мыслей. Ничего подобного.

— Но, может, если б ты могла... как это сказать?.. Сканировать?

— Мы это называем «тонкой настройкой», — говорит Лени голосом, непроницаемым, как ее глаза.

— Если ты можешь настроиться на того, кто...

— Уже сделано. Это, собственно, Кен и предложил. Мы ничего не нашли.

— А на самого Кена ты настраивалась?

— Невозможно... — Лени осекается.

— Он тебя блокирует, да? — кивает сама себе Роуэн. — Если это хоть чем-то похоже на сканирование Ганцфельда, то блокирует рефлекторно. Стандартная процедура.

Несколько минут они сидят молча.

— Не думаю, что это Кен, — заговаривает Кларк. — Я его знаю, Пат. Много лет.

— Я его знаю дольше.

— Но иначе.

— Согласна. Но если не Кен, то кто?

— Черт возьми, Пат, да любой из наших! Они все против вас. И уверены, что Джерри со своими...

— Чушь.

— Да неужели? — На миг Роуэн мерещится прежняя Лени Кларк — хищная улыбка в неверном свете. — Пред­ставим, что пять лет назад это вы нам надрали задницы, и с тех пор мы жили под домашним арестом. А потом из наших рук к вам проникает какой-то микробчик, и корпы от него мрут как мухи. Скажешь, вы бы ничего не заподозрили?

— Да. Конечно, заподозрили бы, — тяжело вздыхает Роуэн. — Но мне хочется думать, что мы не полезли бы на рожон без малейших доказательств. Мы бы, по край­ней мере, допустили, что вы ни при чем.

— Помнится мне, до перемены ролей о виновности- невиновности речь не шла. Вы, не теряя времени, сте­рилизовали горячие зоны, и плевать, кто в них попал и в чем виноват.

— Хороший довод. Достоин Кена Лабина с его хва­леной этикой.

Лени фыркает.

— Остынь, Пат. Я не говорю, что ты врешь. И мы дали вам поблажку — больше, чем вы нам в те времена. А тут у тебя много народу. Уверена, что никто не дей­ствует у тебя за спиной?

Свет — тьма.

— Тем не менее еще есть надежда все замять, — про­должает Кларк. — Мы сами занимаемся Бета-максом. Если с ним не работали, то ничего и не найдем.

В животе у Роуэн расползаются червячки ужаса.

— А как вы определите, да или нет? — спрашивает она. — У вас же нет патологов.

— Ну, вашим экспертам у нас никто не поверит. Может, у нас и нет профессоров, но найдется человечек-другой со степенью. Плюс доступ в биомедицинскую библиотеку и...

— Нет, — шепчет Роуэн. Червячки вырастают в жир­ных корчащихся змей. Она чувствует, как кровь отливает от лица. Лени тотчас замечает ее бледность.

— Что такое? — Она склоняется вперед, перегибается через подлокотник. — Почему тебя это волнует?

Роуэн мотает головой.

— Лени, вы не поймете. Вы не подготовлены, за пару дней в предмете разобраться. Даже получив правильный результат, вы рискуете неверно его истолковать.

— Какой результат. Как истолковать?

Роуэн видит, как она изменилось в лице. Так Лени выглядела пять лет назад, при первой их встрече.

Рифтерша спокойно отвечает на ее взгляд.

— Пат, не стоит от меня что-то скрывать. Мне и так нелегко удерживать собак на цепи. Если есть что ска­зать — говори.

«Скажи ей...»

— Я сама только недавно узнала, — начинает Роу­эн. — Бетагемот, возможно... я о первом Бетагемоте, не о новой мутации — возможно, он выведен искусственно.

— Искусственно...

Слово тяжелой, мертвой тушей повисает между ними.

Роуэн заставляет себя говорить дальше.

— Приспособлен к аэробной среде. И скорость деле­ния увеличена, чтобы быстрее воспроизводился. Для ком­мерческого использования. Конечно, никто не собирался губить мир. Речь шла вовсе не о биологическом оружии... но, по-видимому, что-то пошло не так.

— По-видимому... — Лицо Кларк застыло маской.

— Ты, конечно, понимаешь, чем грозит, если ваши люди обнаружат модификации, не понимая, в чем дело. Они, может, и сумеют определить искусственное вмеша­тельство, но какое именно, не разберутся. А скорее, стоит им обнаружить следы генной инженерии, они сочтут, что преступление доказано, и дальше разбираться не будут. Получат результат, который примут за улику, а людей, которые могли бы объяснить им ошибку, слушать не ста­нут, сочтя врагами.

Кларк уставилась на нее взглядом статуи. Может, пе­ремирия последних лет мало. Может, новые события, требующие нового взаимопонимания, расколют хрупкое доверие, выросшее между ними двоими. Может, Роуэн сейчас выглядит в ее глазах обманщицей. Может, она потеряла последний шанс предотвратить катастрофу. Бе­сконечные секунды каменеют в холодном густом воздухе.

— Твою же мать, — вырывается наконец у Кларк. — Если это выйдет наружу, все пропало.

Роуэн хватается за ниточку надежды.

— Надо постараться, чтобы не вышло.

Кларк качает головой.

— И что мне делать: сказать Раме, чтобы бросал ра­боту? Пробраться в лабораторию и разбить образцы? Они и так считают, что я с вами в одной постели. — Лени горько усмехается. — Что ни делай, своих я потеряю. Мне и так не доверяют.

Роуэн откидывается в кресле, прикрывает глаза.

— Знаю.

Кажется, она постарела на тысячу лет.

— Проклятые вы корпы. Всюду дотянулись, ничего не оставили в покое.

— Мы всего лишь люди, Лени. Мы делаем... ошибки.

Внезапно чудовищная, абсурдная, астрономическая степень этого преуменьшения доходит до нее, и Патри­ция Роуэн не может сдержать хихиканья.

За нее много лет не числилось таких вольностей. Лени поднимает бровь.

— Извини, — выговаривает Роуэн.

— Ничего. Это действительно смешно. — Рифтер раз­двигает уголки губ в привычной полуулыбке, но и та тотчас пропадает. — Пат, по-моему, мы не сможем их остановить.

— Должны.

— Никто уже не хочет разговаривать. Не хочет слу­шать. Один толчок — и все рухнет. Узнай они хотя бы об этом нашем разговоре...

Роуэн мотает головой, упрямо не желая верить. Хотя Лени права. В конце концов, Роуэн известна ее история. Она разбирается в политике. Если простой разговор с другой стороной конфликта воспринимается как преда­тельство, значит, точка невозврата пройдена.