Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Жертвоприношения Страница 4

Барака Обаму, смуглого афроамериканца, совершенно «другого» политика для достаточно консервативной страны, выбрали в президенты Соединенных Штатов.

Землетрясений, о которых бы можно было говорить, как о предстоящем апокалипсисе, пока нет, но эта беда всегда приходит неожиданно. Глобальное потепление и поглощение суши водой тоже процесс медленный.

Мария Давидовна услышала стук в дверь и, нажав кнопку на пульте дистанционного управления, сказала:

— Да, войдите.

Она была на рабочем месте и ждала пациента. Главный врач позвонил ей сегодня и попросил посмотреть хорошего человека. Мария Давидовна всегда с опаской относилась к таким просьбам — как правило, эти «хорошие» люди, пришедшие по протекции, были невоспитанны, требовали к себе повышенного внимания и обходительного обращения. Они говорили громко и задавали массу вопросов, перебивая врача. При этом демонстрируя всем своим видом, что доктор для них обслуживающий персонал, с мнением которого можно не считаться.

Впрочем, так было не всегда.

Дверь широко открылась, и внутрь неторопливо и с некоторой опаской в движениях вошел мужчина средних лет.

— Здравствуйте, доктор. Я — Лев Петрович. Вам звонили.

— Да, конечно, проходите, садитесь.

Мария Давидовна, жестом радушной хозяйки, показала на стул для пациентов. Она видела перед собой чистый лоб и гладкую голову. Глаза за стеклами очков чуть прищурены. Края губ опущены. Усевшись на стул, Лев Петрович положил руки на колени и тяжело вздохнул.

— Что беспокоит, Лев Петрович? — спросила Мария Давидовна. Она поняла, что с этим клиентом будет сложно, но, во всяком случае, пациент показался достаточно воспитанным и вежливым.

Мужчина так сильно сжал пальцами колени, что кисти рук побелели. Затем он расслабился и тихо произнес несколько коротких фраз:

— Мне сны снятся. Страшные сны. Я думаю о них. И боюсь спать.

— Что вам снится?

Мужчина опустил голову и, покачав ею, промолчал.

Мария Давидовна терпеливо ждала, зная, что порой надо дать возможность человеку начать самому. Больного человека не надо подгонять, не надо торопить. Суетливый и неспокойный доктор — это беда для пациента.

— Чаще всего я вижу во сне, как убивают человека. И это не простой человек, а очень важная персона, — Лев Петрович говорил так тихо, что Марии Давидовне пришлось изо всех сил прислушиваться, — и, если его убьют, то для нас для всех это будет катастрофа.

— Как его убьют?

— В смысле?

Мария Давидовна терпеливо повторила:

— Эту персону, — как его убьют? Какое будет оружие? Кто это сделает?

Мужчина задумался, и по его внешнему виду можно было подумать, что он «завис». А потом он сказал:

— Я не знаю. Этого нет в моем сне. Я просто вижу, что он внезапно умирает, а по какой причине — не знаю.

— Так, может, он от старости умирает? — уточнила доктор Гринберг.

— Нет, его убивают, — уверенно ответил мужчина.

— А имя и фамилия у этой важной персоны есть?

— Есть, но я не могу произнести это имя вслух, — больной человек начал суетливо теребить брючину справа.

— Ну, может, тогда скажете, где он работает?

— Там, — мужчина ткнул пальцем вверх.

Мария Давидовна вздохнула. Похоже, это их клиент. Чтобы разобраться в его бредовых сновидения, придется поработать.

Поговорив с мужчиной еще в течение получаса, она старательно записала в карту все важные события бредовых снов, и, назначив время следующего приема, отпустила больного человека.

Она устала. Изо дня в день одно и то же. Беспросветное путешествие по бесконечным мозговым извилинам изматывало сильнее, чем однообразный тяжелый физический труд.

Но даже не это главное. В конце концов, это всего лишь работа, привычное для неё занятие.

Она устала быть одна.

Нет никакого смысла возвращаться домой, когда там нет никого.

Изнурительное ожидание без какой-либо надежды на будущее изменяет сознание, разрушая всё доброе и созидательное, что там еще было.

Он сидел в вечернем полумраке и думал. Мысли были хаотичны, но примерно об одном и том же, — о своем праве убивать. И еще, — о смерти вообще. Своеобразный аутотренинг — это у него в третий раз, имеется в виду реализация права на убийство, и самовнушение всегда настраивало его на должный лад. Хаос мыслей в голове постепенно успокаивался, дрожь в теле сменялась на уверенную расслабленность тугой пружины.

Он сидел на лавке в одном из московских дворов, смотрел на редкие окна многоэтажного здания, в которых горел свет, и писал в голове убийство.

Семен Александров был уверен в том, что каждый человек имеет право убивать живые существа, в том числе и себе подобных, но при этом тот, кто убивает, сам должен быть готов умереть. Все сбалансировано — сегодня убиваешь ты, завтра убьют тебя. Жизнь, что туго натянутая нить, — бесконечно растягиваться не может, всегда есть начало и конец, каждый человек и убийца, и жертва. Но даже не это главное. В конце концов, во все времена люди убивали друг друга. Его не устраивала гнилая христианская мораль: классический постулат «не убий», который размягчает мозг человека. И в то же время, — распятый Иисус Христос, который в фанатизме своей веры сделал все, чтобы люди убили его. Многочисленные святые, которые заработали свою святость бессмысленной мучительной смертью, а не истовым служением Господу и не во благо человечества. Крестовые походы с убийством иноверцев, индульгенции убийцам и костры инквизиции с гибелью невинных. Молчаливое потворство современным локальным религиозным войнам, в которых гибнут случайные люди, а не фанатики. Убийство во имя веры, которая на словах запрещает смерть человека, а на деле молча потворствует гибели людей.

Хотя, может, всё правильно — люди другой веры вовсе и не люди. Если внимательно присмотреться, то и он совершает ритуальные убийства. Просто у него религия другая.

Еще Семена не устраивали современные законы демократии: отмена смертной казни, хотя, если тебя взяли с поличным в момент убийства или доказали, что ты серийный убийца, — ты должен умереть, а не сидеть в одиночке пожизненно.

Ибо, убивая, будь готов умереть, потому что ты человек.

Если ты человек, а не червяк, ползающий и пресмыкающийся в грязи. А если червяк — сиди дома и жди смерти от старости.

Или запрет на право иметь огнестрельное оружие. Тот, кто захочет убить, найдет, чем это сделать. И совсем неинтересно это делать, если знаешь, что жертва не может защититься. Это принижает твой статус убийцы — ты, всего лишь, мясник на бойне. А если у жертвы есть хотя бы пистолет, то он бы имел более высокое мнение о себе — словно он идет с ножом на медведя. Или с копьем на льва. Один на один с таким же воином, как он. Но — в этом дерьмовом обществе худосочных очкариков, интеллектуальных импотентов и представителей сексуальных меньшинств он никогда не сможет найти достойного противника.

Он — Великий Мастер, пишущий смерть и несущий её тому, кто не верит.

Он — Человек, предпочитающий жизнь и готовый умереть в любой момент.

Его первое убийство было сумбурным: он специально не искал жертву, не готовил оружие, и не получил того удовлетворения, какое он получил во второй раз и получает сейчас. Готовить убийство, продумывать его в малейших деталях, искать жертву и следить за ней, подбирать оружие, соответствующее жертве, — это несказанное удовольствие, которое он переносит на бумагу. Эти короткие новеллы (и эта уже третья) — словно песня, длиною в жизнь. Он готов умереть и с его смертью эта песня оборвется. Но, почему-то он уверен, что будет петь еще очень долго.

И короткие рассказы, пережив его, станут нетленными творениями Всемирной Сети. Они переживут его, став Гимном для тех, кто будет после него.

Второе убийство он продумал. Ублюдок сам напросился и не убить его он просто не мог. Пришлось приложить некоторые усилия и понести определенные траты, чтобы найти его, но это стоило того — когда он увидел в его глазах понимание, то почувствовал себя если не Богом, то уж точно Мессией, несущим истину. Жертва моментально поняла свою ошибку, умоляла простить его, называла Великим, но — его участь была предопределена уже тогда, когда он необдуманно высказал свое гребаное мнение.

Третья новелла, которая уже написана в голове, еще не произошла, но это дело времени. Если что-то будет не так, как он продумал, — что ж, внесем изменения.

Семен сидел и ждал. Терпения не занимать — он в Москве уже три дня.

Клэвемэн, — он убил бы его только из-за того, что этот дебил взял себе это сетевое имя, — появился из подворотни. Парень, в реале носивший имя Леонид, был не один. Жертва сейчас отведет девушку домой и пойдет домой. И пройдет через двор, мимо лавки. Семен взял в руку толстый прут, почувствовав холод металла, и посмотрел на часы — парень точен, как всегда. Двадцать три — тридцать. И эта точность радовала — все идет идеально.