Евгений Бенилов - Человек, который хотел понять всё Страница 41

– Чем? – недоуменно переспросила Таня.

– Тем, что после троекратного повторения позиции шахматные игроки автоматически соглашаются на ничью.

Какое-то мгновение Таня молчала, склонившись в темноте над Францем, потом громко всхлипнула.

– Ты… ты…

На его лицо закапали слезы – это была неудачная шутка.

– Извини меня, малыш, – торопливо сказал Франц, – я не хотел тебя обидеть, – он притянул ее к себе за шею.

Осторожно, чтобы избежать щелчка, Таня закрыла дверь. Теперь: два пролета по лестнице, двенадцать шагов до машины, двадцать два километра до Города. А сколько лет до конца жизни? Ей всего тридцать три – остатка жизни может хватить надолго.

"Без Малыша – НЕ ХОЧУ ЖИТЬ!

Тогда иди с ним вместе.

А идти с ним – НЕ МОГУ! Легко ему говорить, когда он не знает, как эта гадина мучила меня на Втором Ярусе".

Она медленно пошла в кромешной темноте коридора, ведя рукой по стене, чтобы не пропустить вход на лестницу.

"А что ему до того?… Она ему, вроде, даже понравилась.

Перестань, ну что ты городишь!

А чего он оттолкнул ее в сторону, когда те начали стрелять?

Добрый он, оттого и оттолкнул. А ты – дура! Скажи спасибо, что он не помнит, что ты тогда в Лифте наговорила!

Пускай вспоминает – мне до этого дела нет. Все равно он меня бросил!"

На улице было темно, моросил дождь. Таня тихонько прикрыла дверцу машины и пристегнулась, потом в последний раз посмотрела на черную глыбу больничного корпуса и окно францевой палаты. Вот оно, рукой подать – на стекле блестят дождевые капли. Какое у него было мирное лицо, когда она уходила… Секунд десять Таня сидела, бессильно уронив руки на руль и опустив голову. Все, пора.

Она завела мотор и плавно, на малых оборотах, тронулась с места.

"Господи, как теперь жить?

А так – как раньше. До того, как встретила Малыша. И не кривляйся, пожалуйста: выживешь. Поплачешь, помучаешься – и выживешь. Помнишь, как от тебя Иван ушел? А до этого – Сашка?

Да по сравнению с Малышом, Сашка и Иван – просто недоделки! Что ты их равняешь!

Не в том дело, что недоделки – дело в тебе! Ты всю жизнь прожила одна – и выжила. А Сашка и Иван, а теперь Малыш, – даны тебе от щедрот… Много ли, мало – но это избыток, добавок, подарок… несущественный для выживания".

Выхватываемое фарами из темноты, девственно пустое шоссе набегало на машину монотонной нитью. Воздух со свистом разбивался о ветровое стекло. Не сводя взгляда с дороги, Таня протянула руку назад и зажгла лампу под потолком кабины. Затем, вытянув шею, посмотрела на себя в зеркало заднего обзора: на левой скуле лихорадочный румянец, на правой – красноватый шрам вылез из под толстого слоя грима, под глазами – черные круги и разводы туши. Кошмар…

«Ладно, сначала отплачусь, потом отосплюсь… поскорей бы до дома добраться».

Таня выключила свет и нажала посильней на акселератор – машина, урча мощным мотором, плавно ускорилась до ста двадцати.

«А зачем же ты своему Малышу изменяла, если так его любишь?»

«Только б не было дома этого… красавца-мужчины. Дура я, дура… сто, тысячу раз дура… Зачем дала ему ключи? А вдруг он сейчас заявился и ждет? – на мгновение ее захлестнула паника. – Нет, он, помнится, собирался за Город с ночевкой…»

Таня облегченно вздохнула.

«А-а, молчишь… нечего сказать? Что, может, Малыш тебе как мужчина не подходил? Нет, сама говорила: с ним – лучше всех! Может, он тебе внешне не нравился? Тоже нет: самый красивый, самый лучший. Может, у него характер вредный? Опять же нет: самый добрый, самый умный, самый веселый! Как ты могла спутаться с абсолютно чужим тебе человеком? Зачем?!»

«А и вправду, зачем?» – неожиданно холодно подумала Таня.

Сколько она себя помнила – у нее либо никого не было, либо сразу двое. А то и трое… Впрочем, трое бывало не очень часто – пожалуй, даже реже, чем никого. Точнее сказать, только четыре раза и бывало… и, кстати, третий появлялся лишь на короткое время и сразу же исчезал.

Странно, она никогда не считала себя шлюхой… да и никто, вроде бы, не считал, кроме сашкиной маменьки. Просто: опытная женщина.

И ей никогда не приходилось лгать: зачем лгать, когда можно просто не отвечать на вопросы? Она овладела этим приемом очень быстро. К примеру, спрашивает он вечером: «Где ты была в два? Я тебе на работу звонил, а тебя нет».

А ты ему отвечаешь: «Давай потом поговорим, у меня сейчас голова болит». Если произнести слово «потом» правильным голосом, то человек сразу отстает.

В первый раз она изменила своему возлюбленному, когда ей не было и восемнадцати. Хотя, строго говоря, можно ли считать это изменой? – она ведь с возлюбленным этим ни разу не спала и даже не целовалась. Да что там целоваться… объяснения между ними – и того не произошло! Надо же, какой дурой была: влюбилась по уши, чуть в обмороки не падала – а не смогла уложить его в постель! Таня работала тогда в маленькой архитектурно-реставрационной конторе и одновременно училась на вечернем – времени не хватало катастрофически. И при всем при том: специально вскакивала каждое утро на четверть часа раньше, припиралась на работу и ждала, пока примчится Колька на своем мотоцикле!… Он всегда приезжал минут за десять до начала рабочего дня: говорил, что движение не такое сильное, – вот она и старалась… Однако ничего из этих утренних тет-а-тетов не получалось: буркнут друг другу здрасьте и засядут за работу, как хомяки за семечки. Колькин стол располагался позади таниного, и та кожей спины чувствовала присутствие своего возлюбленного. Хуже того: как только с улицы доносился звук приближавшегося мотоцикла (комната, где они сидели, находилась на первом этаже), ее сердце поднималось к горлу и оставалось там, пока не приходили остальные сослуживцы. Потом текучка дня засасывала Таню, и она на время забывала о своих переживаниях – до тех пор, пока не кончался рабочий день и Колька, надев кожаную тужурку, не направлялся к выходу. И тогда ее волной захлестывало отчаяние, ибо он уходил от нее в Неизвестный Мир Других Девушек – более симпатичных лицом и с намного большей, чем у нее, грудью! Господи, ну не дура ли?…

А потом была та командировка, где она познакомилась с Давидом.

Странно, ее почему-то всегда тянуло к евреям – она даже подсчитала один раз: из восемнадцати любовников, включая двух мужей, – семь евреев. Больше одной трети – действительно, избранный народ! А может, это их тянуло к ней… Один из любовников-неевреев неприязненно объяснял этот феномен ее похотливостью: евреи – люди восточные, вот их на развратных и тянет. Чушь! Восточных людей тянет на блондинок, а она – темная шатенка… и вообще, на кожу смуглая.

Ну, так или иначе, а первым ее любовником был как раз еврей. Да еще на двадцать пять лет ее старше. В ту командировку они поехали втроем: Таня, ее начальник со странной фамилией Желнораго и Давид Фельдман – представитель Института Реставрации. Как только она увидала его за два дня до отъезда, так сразу что-то опустилось внизу ее живота – она тогда не поняла, что это значит. У Тани с детства на все события и эмоции были свои физиологическии реакции: расстроена чем-то – тошнит, скучно – икает, устала – голова болит с затылка, жалеет кого-нибудь – скулы сводит, будто лимонами объелась. Однако чувство внизу живота не случалось с ней до этого ни разу. Лишь испытав его еще раз (через полгода, совсем с другим мужчиной), Таня поняла, что это знак ей такой: человек этот, если захочет, станет ее любовником. Кстати сказать, с Колькой, своей первой любовью, она ничего такого не чувствовала – а вот с Малышом ощутила с самой первой секунды.

Как все командировки, эта началась с неприятного: путешествия на поезде.

Встретились они прямо в купе и сразу легли спать: последний день перед отъездом прошел в изматывающих хлопотах. Утром тоже торопились: поезд приходил на их станцию в семь утра. Выгрузив багаж и сложив его пирамидой Хеопса на привокзальной площади, Давид и Желнораго минут сорок спорили об интригах неведомого Хрипловича: убивали время до открытия исполкома. Потом Желнораго поплелся к начальству просить машину, а Давид пошел разузнавать насчет «нулевого», как он выразился, варианта – автобуса. Таню оставили сторожить вещи.

Желнораго вернулся ни с чем: машину не дали, и они влились в неопрятно колыхавшуюся толпу вокруг автобусной станции. Во время штурма автобуса Таню отнесло в сторону от своих, а через полчаса дороги чуть не стошнило от духоты на притиравшего ее к стенке отвратительного мужика. Лишь поняв, чем рискует, тот ослабил напор, и она выжила.

Автобус пришел на место лишь к полудню, и, навьюченные барахлом, они потащились в Дом колхозника – места были забронированы заранее. Желнораго и Давида поселили порознь с какими-то посторонними людьми, а Тане (нечаянная радость!) достался одиночный люкс. Впрочем, «люксом» номер этот назывался условно: просто комната с полутораспальной кроватью. Потом они пошли смотреть церковь, из-за которой приехали, и Давид целый час рассказывал, почему его отдел так ею интересуется. Именно тогда Таня обратила внимание на его губы: довольно полные, розовые и, неожиданно для мужчины, в форме сердечка. Слушая вполуха давидовы объяснения, она очень хотела коснуться этих губ кончиками пальцев.