Сергей Кузнецов - Живые и взрослые Страница 49

Четверо друзей стоят, обнявшись, прижавшись друг к другу в самом центре пентаграммы, кругом шипит, булькает, плещется слизь, стекая в бескрайнее море, растворяясь в бесконечной соленой воде, зеленоватое в сине-зеленом, вечно мертвое в вечно живом, и Марина понимает: гниющая плоть, гниющие водоросли — кто различит запахи? Литораль примет все, море примет все, слизнет остатки мертвых жизней, поглотит, унесет в заветную глубину.

А потом Марина поднимает глаза, смотрит на далекий берег и там, у самой кромки прибоя, видит одинокую женскую фигуру, видит самой первой и, боясь ошибиться, не в силах поверить, не говоря ни слова, жестом показывает Леве. И тогда Лева трогает за плечо Гошу, к которому прижимается дрожащая Ника, и говорит:

— Гош, ты, конечно, сам посмотри, но, по-моему, это твоя мама.

12

Гоша гладит мамино лицо и повторяет:

— Мам, это правда ты? В самом деле? Правда? — снова и снова, а мама сидит на камне, у самой кромки прибоя, почти неподвижно, слабо улыбаясь, — и гладит Гошину руку.

— Ты вернулась, правда? Как это случилось?

Его друзья стоят рядом. Наверное, они улыбаются. Наверняка они рады за него. Гоша ничего не замечает, он снова и снова спрашивает:

— Это правда ты? Ты вернулась? В самом деле? — Но мама молчит, ничего не говорит и только движение руки, слабое, почти невесомое, будто отвечает: да, сынок, это я. Я вернулась. Это правда.

— Я прочитал твою дискету, — говорит Гоша, — ну, то есть мы прочитали. Лева, и Ника, и Марина — мы все это делали вместе. Мы сражались, мама! А Ника вот, мама, это Ника, вы же, кажется, знакомы, да? Вот Ника, она убила Орлока, серебряным ножом — прямо в сердце, представляешь? Самого Орлока, ты должна была о нем слышать, ну, там, где ты была… а где ты была?

— Я не знаю, — отвечает мама слабым, не своим голосом.

— Мы предполагали: это какой-то промежуточный мир, — говорит Лева, — ну, который ни по ту, ни по эту сторону Границы.

— Наверно, — отвечает мама.

— Вы знаете, — говорит Ника, — мы прочитали вашу дискету! Это очень здорово! Мы тоже хотим разрушить Границу и установить Открытый Мир.

Гоша смотрит на маму, словно говорит ей: ну, посмотри, правда, Ника — замечательная? Она умная и отважная, она похожа на тебя, она должна тебе понравиться.

Но мама смотрит на Нику, словно не понимая.

— Разрушить Границу? — переспрашивает она. — Открытый Мир?

— Да, да, — говорит Ника, — как вы писали, как вы пытались. У вас, наверное, что-то не получилось, да? Но мы продолжим, мы учтем ошибки, мы еще раз попробуем…

— Девочка, — говорит мама, и на секунду Гоша узнает родной и привычный мамин голос, с его уверенностью, сарказмом, иронией, — девочка, ты хоть представляешь — как он выглядит, этот твой Открытый Мир?

— Конечно, — говорит Ника, — вы же писали. Мертвые и живые, все вместе. Без Границы. Как в Золотом Веке.

— Не было никакого Золотого Века, — говорит мама, — это все мифы.

— А как же… — начинает Гоша.

— Открытый Мир, — повторяет мама, — я видела этот Открытый Мир! Я в нем несколько лет прожила… или несколько месяцев?.. Я не помню… Открытый Мир, да.

Мы живем в прекрасном мире, сынок. В прекрасном, справедливом мире. Где каждый может найти себе дело по душе: ученые занимаются наукой, учителя учат, шаманы ходят в Заграничье, Министерство Приграничных Территорий ловит шпионов, студенты сдают экзамены, дети играют в парках.

Мы живем в зеленом городе, где всем хватает места. Вокруг наших домов растут деревья и кусты, зеленеют газоны, всего лишь несколько машин стоят у подъезда.

В магазинах продаются живые вещи, настоящие, наши вещи. Их всем хватает. Да, конечно, мертвые вещи красивей, нарядней — но ведь и их можно достать, правда? Не всем достается — ну и ладно. Мы-то сами живые — зачем нам столько мертвых вещей?

Ты говоришь: Открытый Мир, мир без Границы.

Я там побывала. Я видела этот мир.

В этом мире заправляют мертвые. Мертвых намного больше, чем живых. Они заполонили наши скверы, наши парки и бульвары, наши улицы и площади. Они привезли с собой мертвые машины, быстрые, красивые, убивающие все живое. Во дворе, где раньше играли дети, где гуляли матери с малышами, — там парковка мертвых машин. На улице, где раньше проезжали одна-две машины, мертвые автомобили стоят сплошной пробкой, днем и ночью. В метро, где было так светло и просторно, ходят толпами мертвые, а с потолка льется тусклый свет.

Склеп, сынок. Они сделали наше метро похожим на склеп. Чему ты удивляешься? Они же мертвые, им нравятся склепы.

Они завесили окна наших домов своими мертвыми рекламными плакатами. Хуже того — они снесли наши старые дома, они построили на их месте новые, мертвые. Построили, чтобы мы в них работали. За эту работу они платят нам мертвые деньги — а чтобы нам было на что их тратить, на наших площадях они построили свои магазины и там за свои мертвые деньги продают нам свои мертвые вещи.

Вместо пяти живых высоток они возвели десятки мертвых зданий, огромных, до самого неба. Живые люди не могут жить в таких домах. Это — дома для мертвых.

Наш город — это город мертвых.

Где были живые уютные дворы — там мертвые здания.

Где были просторные площади — там мертвые магазины.

Где были прямые проспекты — там стойбище мертвых машин, неподвижных, ночью и днем.

Где были кусты и деревья — там только газ и гарь.

Мы боимся ходить по нашим улицам.

Мы боимся заходить в наши подъезды.

Мы боимся отпускать из дома наших детей.

Если бы ты жил в этом Открытом Мире — я бы не позволила тебе одному даже идти в школу.

Потому что мертвые ходят по городу — такие как Орлок. Они ищут себе поживу, ищут жертву, жаждут крови, живой плоти.

Я не отпустила бы тебя на улицу, сынок.

Я бы сказала: сиди дома, читай книги.

Они отняли у нас наши книги. Вместо них они дали нам миллионы мертвых книг.

Вместо наших фильмов, живых фильмов о мужестве и любви, они дали нам мертвые фильмы, тысячи мертвых фильмов о призраках, зомби и вампирах.

Они вошли в каждый дом: с экрана телевизора, со страниц газет, с вращающихся тарелок интердвижков.

Мертвые отняли все, что у нас было: наши книги, наши фильмы, наши улицы. Нашу работу. Наши дома. Наш город. Нашу жизнь.

Я сама уже не могу отличить живого от мертвого.

Наши сыновья живут по ночам как вампиры. Как вампиры они жаждут крови.

Наши ученые научились менять одни мертвые деньги на другие и на этом зарабатывают еще и еще мертвых денег.

Наши учителя учат нас мертвым наукам, от которых живые сохнут и мертвеют.

Они учат нас мертвым наукам, чтобы сделать наш мир еще более мертвым.

Ты скажешь: мертвые дали нам свои изобретения?

Да, правда. Но в обмен они забрали у нас все, что было. В конце концов, раньше у нас были шаманы, чтобы узнавать секреты мертвых, — а теперь секретов не осталось, но не осталось и наших тайн.

Они захватили все.

Открытый Мир, девочка? Мир без Границы?

Ты не захочешь жить в этом мире, поверь мне.

Мама снова молчит, Гоша тоже молчит, и только Ника дрогнувшим голосом говорит:

— Извините, но это неправда. Это просто видение. Неудачный вариант. Все может быть по-другому.

Мама качает головой.

— Нет, девочка, — говорит она, — все должно быть так, как есть. Живые отдельно. Мертвые отдельно. Мы были дураками, когда хотели это изменить.

— Но вы же ничего не изменили, — почти кричит Ника, — вы только увидели что-то! Вы даже не знаете — что это было! Вы, вы… просто испугались!

Мама слабо улыбается.

— Не сердись на нее, — говорит Гоша, — она очень хорошая, честное слово. Я столько ей про тебя рассказывал, она так хотела с тобой познакомиться! Она мне так помогла вернуть тебя, не обращай внимания на ее слова, она просто расстроена.

Мама все еще улыбается, а потом тихо говорит:

— Она права. Я в самом деле испугалась, — и поднимает взгляд на Нику, — ты смелая девочка. Похожа на меня. В молодости я тоже мечтала изменить мир.

— Мы думали, мы изменим мир вместе! — говорит Гоша.

— Нет, сынок. Это только в книжках четверо друзей навсегда меняют мир. В жизни — не так, — и, помолчав, добавляет: — Сынок, я очень устала. Пойдем домой.

Гоша помогает маме подняться, придерживает ее, идет рядом. И только тут она наконец смотрит на него внимательно и спрашивает:

— Сынок, а что у тебя с рукой?

Разве расскажешь в двух словах! Сегодня был длинный день! Они с Никой обнимались на вершине деревянной башни, он прыгнул и сломал руку, а потом дважды чуть не стал мертвым. А потом Ника убила Орлока, а к нему вернулась мама — и он понял: хотя мама вернулась, все уже никогда не будет таким, как раньше.

Гоша так устал сегодня. Он чувствует себя живым — и очень взрослым.