Татьяна Харитонова - Цена одиночества Страница 5

— Что ты хочешь сказать? Нас выгнали из рая цивилизации?

— По сути всё верно, кроме того, что цивилизация — это рай.

— Нас выгнали из ада цивилизации?! Ну, тогда рай — это здесь!

— Рай? Что для тебя рай?

— Не знаю, не думал никогда.

— А ты подумай! О чём ты мечтаешь?

— Выбраться отсюда.

— А раньше?

— Ну, как любой уважающий себя мужик — о машине.

— Ну и представь.

— И это будет рай?

— Ну, вряд ли! Продукции рук человеческих там точно не было. Ну, если проекция рая в нашем измененном сознании. Почему не Ламборджини? — Лера зажмурилась, хлопнула в ладоши.

На песке возник ярко-красный автомобиль, новенький, сияющий яркой перламутровой краской.

— А нельзя не красный? Что за МЧС? Он хоть на ходу?

— Почему нет? Садись.

Марк осторожно приблизился к автомобилю, открыл дверцу, сел за руль. Лера плюхнулась рядом.

— Супер! Заводи!

Марк осторожно повернул ключ — мотор заурчал мягко, как спящий кот, машина двинулась с места. Они ехали минут пять. Лера хохотала, хлопая себя по коленкам!

— Вот это да! Супер! Поднажми.

Марк нажал на тормоз. Остановились.

— Приехали.

— Почему? — Лера посмотрела в окно. Ничего не изменилось. Тот же песок.

— Из принципа не буду ездить на красной машине.

Марк зажмурился.

На песке возник чёрный Инфинити.

— Вау! — Лера хлопнула в ладоши и чмокнула Марка в щёку. — Ура! Устроим гонки. Париж — Дакар!

Марк прыгнул в Инфинити, Лера пересела за руль Ламборджини. Гонка началась. В первые мгновения Марк надавил на газ и резко вырвался вперёд. Струи песка, как потоки воды неслись из-под колёс. Лера ехала практически рядом. Она открыла окно и показала Марку язык.

Марк утопил педаль до отказа и вырвался вперёд…

Первое время езда доставляла удовольствие. Он давно не испытывал ничего подобного. Существование его в пустыне было очень однообразным. Днём он шагал по песку сначала в одну сторону, потом возвращался к своей палатке. Неизменным ориентиром была гора. Он удалялся от неё, а потом возвращался. За всё время его прогулок ему никогда не попалось ничего живого. Правда, на полпути было небольшое озеро с ледяной водой, очень чистое. Оно было настолько нереальным, что Марк сначала принял его за плод своего воображения. Но озеро встречало его каждый день в одном и том же месте, ровно в двух часах ходьбы от пункта отправления. Ничего живого в озере не было, ни рыбки, ни стрекозы. Почти как в ванной, в нем застыла вода. Марк пробовал представить рыбку, у него почти получилось, но рыбка была пластиковая. Она безжизненно лежала на дне, навевая тоску зелёную. Он раскопал ямку, выловил рыбку и прикопал песком. Вот и всё. Он уже потерял всякую надежду разнообразить свою жизнь. Мысли о том, что можно напредставлять себе всяких благ цивилизации, вообще не возникало. Пища появлялась, когда чувство голода было нестерпимым. Да он поначалу и не понял связи между воображением и появлением пищи. Первый бутерброд он увидел на песке рано утром. Ему снился сон. Изголодавшийся, он увидел свою студенческую столовую, тётю Валю на раздаче. Она посмотрела на него участливо и спросила:

— Что будем есть?

Сглотнул голодную слюну:

— Бутерброд, тётя Валя.

Проснулся от запаха хлеба и колбасы. Бутерброд проглотил, как голодный пёс. Он упал в недра желудка и потерялся там. Марк в отчаянии вскочил. Вокруг песок, песок, песок. Вдалеке — гора. Утром она была розовой от восходящего солнца.

— У-у-у-у-у-у! — Он завыл, как голодный волк. Потом упал на песок, закрыл глаза и представил тётю Валю, взмолился:

— Тётя Валя, пожалуйста, ещё бутербродов. Два! С сыром и колбасой.

Открыл глаза. Рядом на столовской тарелке лежали два бутерброда. Онемел от неожиданности. Протянул руку, съел чуть медленнее, тщательно прожёвывая и наслаждаясь вкусом. Колбаса была краковская, с кусочками сала, со специями. Невероятно вкусная. Закрыл глаза:

— Спасибо, тётя Валя! А чай можно? С сахаром.

Тётя Валя не пожалела и чаю. Отныне он питался в студенческой столовой. Правда, аппетита совсем не было, порой он даже забывал, что надо поесть. Постепенно он привык к новой жизни. Утром просыпался, чай на ходу с бутербродом и длинная прогулка в сторону горы. Возвращался вечером, голодный, усталый, просил у тёти Вали незамысловатый ужин и падал спать прямо на песок. То, что можно представить палатку и какие-то удобства — понял позже. Вечером, укладываясь на песке, подумал: — Хорошо бы плед свой, любимый, домашний. Засыпая, почувствовал знакомое тепло. Плед появился ниоткуда. Вот тогда он и представил палатку. Странно, но окружать себя вещами не хотелось. Как любой уважающий себя мужик понимал, что всё в жизни надо заработать своим трудом. То, что его кто-то кормил бесплатно — напрягало. Он завидовал Робинзону. Тот на своём острове мог трудиться, добывая хлеб насущный. Марк работать не мог. Не было её, работы. Песок пересыпать из пункта А в пункт Б? Хотя бы двигаться из пункта А в пункт Б. Он брёл по пустыне, и всё было как всегда. И вдруг воздух наполнился запахом цветов. Ветер, взявшийся ниоткуда, принёс этот запах. Он, как гончий пёс, втянул его ноздрями и даже прикрыл глаза от забытых ощущений. Когда открыл — увидел её. Она шла по песку, как по мостовой, в туфлях на шпильке, платье струилось в ритме её шагов. Каштановые волосы выбивались из причёски, заколка собирала их на затылке, а они мечтали вырваться, струились отдельными прядями по тонкое шее. Она плыла по пустыне, как мираж, как будто вокруг неё двигалась толпа людей. Не замечая Марка, она сосредоточенно смотрела вперёд, словно вокруг был не песок, а декорации интереснейшего спектакля. Он шёл рядом и не мог оторвать глаз от её волос, струящегося платья, тонких кистей рук. Она, казалась, совсем не чувствовала его присутствия. Остановилась у невидимого барьера. И тогда он понял — светофор. Она ждёт зелёный. Окликнул — вздрогнула, сделала вид, что не слышит, хотя он точно знал — слышала. Тогда он окликнул её ещё раз, взял за руку. Она испугалась, вырвалась, словно птица. Навстречу метнулась тень чего-то серого и огромного. Скрежет тормозов. Три-два-один. Он выдернул её в последние секунды прямо из-под надвигающейся тени, оцарапав руку о металл. Волосы её, потеряв заколку, взметнулись каштановой волной, прикрыли удивлённые, испуганные глаза. Три-два-один. Всё закончилось. И для неё, и для него? Или только началось? Этого он не знал…

— Марк! Приехали! — Лера постучала в лобовое стекло — Будем жить здесь! Возвращаться не имеет смысла.

Он вышел из машины. Все тот же песок.

— А моя палатка?

— Представь ее здесь. Делов-то! — Лера аккуратно закрыла двери, протерла лак капота носовым платком, извлечённым из сумки, и стала наводить порядок. На песке под колёсами лежала рубашка с галстуком, так и не пригодившаяся Марку.

— Эй, смотри, твоя рубашка! По-моему, мы никуда не уезжали!

Она подняла ее и стала аккуратно складывать. И вдруг:

— Интересно, кто произвёл на свет этот шедевр? Дольче с Габаной? — стала рассматривать швы. Бирки под воротничком не было.

— Странно, — вывернула наизнанку. В боковом внутреннем шве белела маленькая вшитая тесемка. Лера присмотрелась и обнаружила на неё крошечную, вышитую серебристыми нитками надпись — один час одиночества.

— Марк, посмотри, что это? Бред какой то!

Марк взял рубашку, рассмотрел надпись:

— Теперь всё стало на свои места. Вот и цена за наши удобства.

— Ты хочешь сказать, что всё это стоит ВРЕМЕНИ?

— Именно. Времени. Времени нашего здесь присутствия.

— Ужас. Ламборджини! — Девушка метнулась к машине. Снаружи никаких знаков не было. Открыла салон, внимательно осмотрела кресла. На матовой крышке подушки безопасности разглядела серебристый шрифт и ужаснулась: 1000 часов одиночества!

— Марк! Какой ужас! Тысяча часов!

— Ну, на самом деле, не так уж и много, в сутках 24, десять дней 240, короче 40 дней с хвостиком.

— Не много? Больше месяца! — Лера расплакалась. Ещё и твоя машина.

— Моя машина — моё одиночество. Интересно, моя на сколько потянет?

Марк нашёл серебристый ценник на капоте — тысяча триста часов!

— Неплохо покатались!

— Выходит, каждая вещь, которую мы будем здесь приобретать, удлиняет наш срок в этой пустыне?

— Выходит так.

Лера подошла к столу, нашла прямо на поверхности надпись 5 часов, на стульях 3 часа, итого шесть, одиннадцать.

— Твой дворец?

— Не спрашивай, мне страшно.

— Хочу обрадовать, стоит сущий пустяк. Он картонный.

— Почему?

— Ты представила фасад, чисто по-женски, внешняя стена. За ней — пустыня. Правда, там ещё очаг, без дымохода, так, копейки.

Лера побрела к своему дворцу. Ров она просто перепрыгнула. Несколько шагов, и рука её прикоснулась к картонной стене. Дворец был декорацией, причём очень посредственной.

— Слушай, Марк! Сколько стоит твоя палатка?

Подошли к палатке. Марк открыл полог, и увидел на нём — 1 час.