СССР 2061 - СССР-2061. Том 9 Страница 5

Все равно, несмотря на медленный прогулочный шаг, на работу пришел не к восьми, как обычно, а на полчаса раньше. Подошел к наружным дверям своего СИ-4, позвонил. Хоть было еще неурочное время, ему открыли быстро, словно там тоже волновались и ждали. На дежурстве сегодня был Чусовлянов Борис. Михалыч, но только при своих, называл его Чусиком. Несмотря на свои года – почти шестьдесят – против Михалыча тот был еще мальчишкой. С порога взглядом Михалыч спросил об обстановке. Чусик отрапортовал:

— Все нормально.

— Прессы еще не было?

— С ними договорились, что только после восьми часов.

— Хорошо. Как Сидорчук?

— Волнуется, не спал всю ночь.

— Мне тоже не спалось.

До восьми часов никаких дел не было, и Михалыч, чтобы скоротать время и еще раз осмотреть свое хозяйство, решил пройтись по территории. Поставил об этом в известность Чусика, тот понимающе кивнул.

Неспеша Михалыч пошел по знакомым дорожкам, вначале в сторону столовой. Шел мимо опустевших жилых корпусов, знакомых за долгие годы до каждой мелочи, до каждой трещинки и шляпки шурупа. Всюду стояла неестественная тишина. Словно брошенный город. В безлюдную столовую Михалыч заходить не стал, повернул к спортзалу.

В главном зале, чаще всего служившим волейбольным полем, на полу валялся стул. Михалыч поднял его, поставил к стене. Теперь полный порядок, замечаний нет, все готово к приему посетителей, которых уже не будет.

В зале тяжелой атлетики и тренажеров Михалыч провел пальцем по, стоящей у стены, скамейке. Остался чуть заметный след. «Уже покрывается пылью. Грустно».

Выйдя из спортзала, Михалыч услышал какое-то оживление со стороны входных ворот, понял, что появились представители прессы и руководства, направился туда. Уже через минуту подошел к ним:

— Здравствуйте. Прошу внимания. Я – начальник Социального изолятора, майор Ковалев Игнат Михайлович.

Михалыч начал вводить братию, освещающую мировые события, в курс дела, в то, как будет проходить процедура освобождения. Вначале он обозначил временные рамки:

— Согласно установленным правилам непосредственно момент освобождения происходит в 9-00 по сигналу таймер-автомата. После этого бывший осужденный считается свободным человеком, и мы будем не вправе навязывать ему свою волю, удерживать вопреки его желанию. Он может сразу же покинуть изолятор, — Михалыч для наглядности указал ладонью на дверь – направление, в котором Сидорчук удалится от всех их. Продолжил. — Из этого ясно, что он будет в вашем распоряжении с момента доставки сюда и до 9-00. Времени на интервью очень мало. — Михалыч взглядом обвел всех присутствующих, все ли поняли. — Далее: пространственное расположение. Заключенного товарищ капитан, — Михалыч указал на Чусика, — выведет из жилого блока, сопроводит его сюда. Борис Андреевич, покажите место, где будет стоять заключенный.

Тот мелом на одной из плит, которыми была вымощена площадь при входе, начертил прямоугольник:

— Здесь. Михалыч продолжил:

— Я буду стоять справа от Сидорчука, — встал рядом с прямоугольником, — капитан – слева. После удара таймер-автомата в колокол я поздравлю бывшего заключенного с освобождением, после этого – он свободный человек и нам не подчиняется. Вот такая предстоит процедура. Вопросы?

— Когда будете выводить?

— Это зависит от вас. Как только вы будете готовы. Ориентировочно: 8-40.

Больше вопросов задавать не стали, началась подготовительная суета. На прямоугольник поставили какую-то молоденькую девчонку, по ней стали устанавливать свет, выверять самые удобные ракурсы.

Пресса расположилась перед прямоугольником неполным полукругом, трое представителей официальных и правительственных организаций встали сбоку. Весь обслуживающий персонал – четыре человека – расположились напротив. К 8-40 активность стал спадать, все заканчивали свою подготовку к встрече. Наблюдающий за всем этим Михалыч понял, что пора. Сказал негромко:

— Боря, веди Сидорчука.

Чусик пошел к жилому корпусу. Вошел внутрь. Сразу же вышел обратно, за ним шел виновник торжества. Подошли к назначенному месту. Рукой Чусик указал на прямоугольник. Сидорчук все понял, встал в него. На прибывшего сразу же посыпались вопросы:

— Как себя чувствуете?

— Хорошо, — особым красноречием журналистов Сидорчук поражать не стал.

— А как вам последнее время?

— Три недели провел как в большой одиночке.

— Расскажите о Ваших дальнейших планах.

— После освобождения вначале поеду в Новосибирск, там у меня родственники. Потом – в Верх-Инчерель. Город такой, небольшой, на Оби.

— Чем будете заниматься?

— Предложений много, но чем именно пока не решил, посмотрю на месте. И вопросы, вопросы… Неожиданно ударил колокол: «Дон-н-н!!!» Вот и пришел этот миг.

— Тихо!!! — оборвал всякий шум приказ капитана Чусовлянова.

В наступившей тишине начальник Социального изолятора номер четыре майор Ковалев громко и торжественно, выделяя каждое слово, продекларировал:

— Именем Союза советских социалистических республик объявляю гражданина Сидорчука Константина Денисовича свободным и равноправным.

Потом Михалыч сделал пару шагов, встал лицом к Сидорчуку, посмотрел ему в глаза. Понял, что этот момент настал, что тот сейчас уйдет, а это конец всему. Протянул ему руку, глуховато произнес:

— Поздравляю.

Сидорчук пожал ее. Михалыч же, в нарушении сценария, шагнул навстречу и обнял, как-то по отечески, бывшего, теперь, заключенного. Украдкой провел пальцем по глазам, прогоняя просящуюся на волю, слезу. Прошептал на ухо:

— Последыш ты наш. — Отстранившись, вернулся на свое место.

— Константин Денисович! — журналисты хотели, было, вернуться к вопросам, но тот поднятыми ладонями дал понять, что ответов не будет, что все кончено и он уходит. Навсегда.

Михалыч смотрел ему вслед и понимал, что сегодня, 30 апреля 2061 года освободился последний заключенный Советского союза. В связи с этим закрывается последняя тюрьма – изолятор СИ-4, упраздняется за ненадобностью целый род войск – Внутренние войска Советского союза. Но это не все, трудно перечесть все последствия, которые с этим связаны. Многие-многие вещи, сопровождавшие человечество тысячи лет стали теперь ненужными. Весь мир Земли, с Советским союзом во главе, вступил в новый этап своего развития.

nordsnisse

529: Предъявите ваши документы!

Один – тощий, коренастый и чернявый, другой – тощий, коренастый и светлый, постригся наверное после обеда, потому что сквозь белесый пух на голове сияет молочная кожа. С утра-то солнце жарило так, что его блондинистая маковка в пять минут заалела бы – ковать можно. А часов с двух тучи натянуло, вот поэтому и не обгорел. Наверное, сразу из парикмахерской они сюда и рванули. Все они стригутся перед самым вылетом. Массу, значит, сокращают.

— А клизму вы не делали? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого. Чернявый (который получался у нас Гильямов Сергей Олегович) продолжал изучать некую точку, расположенную, примерно, сантиметрах в тридцати от его носа. А светлый (Заруба Вадим Петрович, стало быть) среагировал на мой вопрос недоумённым миганием.

— Не грубите, — разлепил наконец губы самое Вадим Петрович Заруба.

— Да это не я вам грублю, — как можно проникновеннее сказал я. — А вы мне. Так вы, ребята, грубите мне всем своим поведением, что я скоро на пенсию досрочно выйду, понимаете?

— Ничего мы вам не грубим, — уверенно возразил белобрысый.

Я повернулся к Нелыкину, без какого-либо интереса изучавшему на своём мониторе, судя по всему, житии задержанных.

— Вот как по-вашему, товарищ капитан – хорошо ли это: проникать на особо охраняемые территории?

— Никак нет, товарищ майор, не хорошо, — с готовностью отозвался Нелыкин. — Мне папа очень не рекомендовал такими вещами заниматься.

— Ваш папа, — предположил я, — наверняка был высокоморальным человеком!

— Увы, — вздохнул Нелыкин. — Папа мой, товарищ майор, был самой большой сволочью из тех, что мне в жизни попадались. Контрабандист он был, наводчик и под конец ещё наркотиками торговал габаритно. Всем своим несознательным образом жизни демонстрировал он мне пагубность преступного пути. Но на особо охраняемые территории он никогда не стремился попасть. Чего нет, того нет. Это, пожалуй, единственный грех, который невозможно инкриминировать его душе, в настоящее время и до Страшного Суда насаживаемой чертями на вилы.

Нелыкин ещё раз вздохнул и размашисто перекрестился, за неимением иконы, на портрет Дзержинского. Я же наставительно поднял палец:

— Вот! Даже такой закоренелый асоциал, как родитель нашего уважаемого Алексея Дмитриевича – и то избегал всякого рода охраняемых территорий. И уж конечно – стартовых площадок. Верную догадку я сейчас сделал, Алексей Дмитриевич?