Сергей Пономаренко - Час Самайна Страница 50

Блюмкин несколько раз вызывал Женю на встречу в кафе, задавал вопросы, которые то и дело возвращались к Шамбале, к маршруту, по которому экспедиция должна была отправить­ся прошлым летом, но ничего нового не узнал.

Женя обо всем рассказывала Барченко, тот хмурился и од­нажды сказал:

— Похоже, он решил самостоятельно пройти по нашему маршруту. А может, и нет... Я узнал, что знаменитый худож­ник Николай Рерих с женой и учениками в ближайшее время отправляется на Памир. Экспедиция организована на амери­канские деньги, но пользуется особой благосклонностью Чи­черина, а это просто так не бывает.

— Блюмкин чекист, разведчик, террорист, — возразила Женя. — Тибет — это горные вершины, никем не покоренные, снега, лед. Какой интерес ГПУ посылать Блюмкина так далеко?

— Ответ один — Шамбала. Кто владеет «сердцем мира», Тибетом, тот владеет всем миром. Потому-то на этой горной стране пересеклись интересы Англии, Китая и России. Мой учитель в петроградском дацане Доржиев как раз и обеспечивал связь России с духовным властелином Тибета, далай-ламой. Контакт с Шамбалой способен вывести человечество из тупика кровавого безумия — ожесточенной борьбы, в которой оно безнадежно тонет!

Как-то зимним февральским вечером, когда на сердце было особенно тоскливо, Женя навестила Галю. Дверь ей открыла вечно недовольная соседка с вонючей папиросой в зубах. По обыкновению окинув незваную гостью ненавидящим взгля­дом, она молча, что было ей совершенно несвойственно, развернулась и гордо удалилась в свою комнату, покачивая полами длинного грязного цветастого халата. Галя в кори­доре говорила по телефону, она была пьяна. Женя остано­вилась, не зная, что делать: пройти в комнату или подождать здесь.

— Нет имени тебе, мой дальний! — произнесла в трубку Галя. — Нет имени тебе... кроме как дурак и свинья! Вы ли были в вагоне? Табак взяли, а закусить и не подумали. Интел­лигент вы, а не человек, вот что! — Она наконец заметила Женю и махнула рукой в сторону комнаты.

Женя вошла, разделась и присела к столу. На нем были сло­жены исписанные листы бумаги и тетради, рядом стояла поч­ти пустая бутылка вина и стопка. На серванте она увидела большой портрет Есенина в черной рамочке и несколько фо­тографий поменьше. Здесь он был изображен в компаниях людей, и везде присутствовала Галя. Женя с удивлением по­думала:

«Неужели нет ни одной фотографии, где они только вдвоем?»

Женя мельком взглянула на рукописи и поняла, что они принадлежали Есенину. Вскоре вошла Галя, убрала пустую бутылку, достала графинчик с вишневой наливкой и еще одну рюмку. Женя хотела отказаться, но потом решила, что, может, на душе станет легче.

— Звонил Волк Эрлих, — сообщила Галя, и, заметив недоуменный взгляд Жени, пояснила: — Питерский поэт, друг Есенина. Он последним видел Сережу живым. Недавно приезжал... Зовут его Вольф, но я его называю то Вовочкой, то Волком — в зависимости от настроения. Как видишь, разбираю рукописи Сережи, письма, хочу, чтобы ни одна бумажка, написанная его рукой, не пропала. Слышала, что этим занимается и Толстая. Я обратилась к Сахарову, у которого хранились бумаги Сережи, оказывается, Толстая уже просила... Она жена, хоть и бывшая, а я кто?! Никто! Теперь те бумаги у нее..

— Все знают, что Есенин не любил ее, он этого не скрывал. А ты была его любимой, подругой, товарищем... Ближе тебя у него никого не было.

— А еще «есенинской велосипедисткой», как меня прозва­ли за походку, — зло рассмеялась Галя.

— Галя, не ешь себя — не будешь съеденной. Эрлих... Что- то я о нем слышала, но не помню, что именно.

— Еще один из сотрясателей русской поэзии, расшатываю­щий столпы, на которых она покоится, чтобы заявить о себе. Скандал устроил, а дальше таланта не хватило... Но очень интересный человек. Мы с ним подружились.

— Хорошо, очень хорошо. Тебе не следует оставаться на­едине со своими мыслями. У меня тревожное чувство... в от­ношении тебя, Галя. Будь побольше среди людей!

— Ты на что намекаешь?

— Тебе надо отдохнуть. Возможно, подлечиться.

— Я абсолютно здорова!

— Я не спорю. Отложи разбор бумаг Есенина на год, к тому времени рана немного заживет, и ты...

— Женя, я понимаю, к чему ты клонишь, но я не отклады­ваю на потом то, что можно сделать сегодня... Тебе вишневка не нравится или ты ее даже не попробовала?

— Нравится, — вздохнула Женя и пригубила из стопки.

Летом 1926 года отправилась экспедиция в Крым. Базовый лагерь устроили в районе Бахчисарая. Поиски проводились по тщательно составленному Барченко плану, на основании уже имеющихся у него сведений. Выезжали на развалины древнего города-крепости Мангуп, таинственного княжества Феодоро. В основном занимались расспросами местных жи­телей о загадочных аномалиях, исследованиями имеющихся пещер, подземных пустот. Здесь, как и в Заполярье, столкну­лись с такими же менгирами-сейдами, которые были строго ориентированы по сторонам света, хотя появились за тыся­челетия до изобретения компаса.

Участники экспедиции, разделившись на группы, собирали информацию по всему полуострову и передавали Барченко, который ее анализировал и принимал решение, заниматься ли дальнейшими исследованиями или отправить полученные данные на «консервацию».

Щедрая природа Крыма, благодатный климат, жаркое солн­це больше понравились Жене, чем строгие красоты Заполярья. Если та экспедиция происходила на пределе человеческих сил, то эта была почти сравнима с отдыхом, несмотря на то, что работали по двенадцать часов в сутки. Особенно нравилось Жене, оказавшись на берегу моря, окунуться в ласковые воды. Оно совсем не было похоже на родное, Балтийское, которое даже летом прогревалось только на мелководье.

Черное море было более уютным, красивым и совсем нестраш­ным, даже когда бушевал шторм.

— И почему древние греки считали его негостеприим­ным? — удивлялась Женя. — Населяли берега чудищами, цик­лопами, сиренами, несущими гибель неосторожному море­плавателю.

Но этот благодатный край, в южной оконечности похожий на райский сад, нес, как и любое другое место, смерть, и вскоре Женя неожиданно с этим столкнулась.

На Тарханкуте, под Евпаторией, в краю степей, скал и бесконечных садов, она услышала об убийстве неизвестной молодой женщины, которую нашли задушенной на берегу, среди скал. Сердце Жени сжалось от тяжелого предчувствия и она, отложив работу, поехала на место, где нашли тело. Ее словно вело какое-то внутреннее чутье, и, к удивлению проводника, местного жителя, согласившегося сопровождать странную незнакомку за небольшую плату, метрах в двухстах от того места, где была найдена убитая, она начала опасный спуск с высокого скалистого берега вниз, к морю. Спустив­шись, она почти не удивилась, обнаружив среди камней тетрадку с пожелтевшими от воды страницами, а открыв, наткнулась на стихотворение, написанное аккуратным деви­чьим почерком:

К полосатой зебре в дебриПрилетел свирепый конь —Рыжий мастью.Страшной пастьюИзрыгающий огонь.Бил копытомНервный ритм.И вздымались облакаРаскаленного песка...Просыпаюсь. Боль в висках —И тоска — а...

Неожиданно словно внутренним взором она увидела кар­тину: крупный мужчина срывает легкий «газовый» шарфик с шеи хрупкой девушки и сдавливает ее все сильнее, наблюдая, как медленно гаснут ее глаза. На шее — два красных родимых пятна, сливающиеся в одно, словно миниатюрное повторение контура полуострова.

Отогнав видения, Женя занялась тетрадкой. Это был девичий дневник, и в нем было еще много чистых страниц. Прочла последнюю запись: «Я так некрепко сложена и так не уверена, что Я ЕСТЬ, что, обрывая привычную обстановку — людей и дело, — ночью под шум колес, которые будто сама жизнь, бегут, мне не за что зацепиться, негде искать опоры, и я могу умереть или помешаться... Страшно мне чего-то...»

Женя вернулась в начало и не удивилась, прочитав: «Первое и единственное собрание стихотворений Нины Сац». Подня­лась наверх и с тетрадкой отправилась в Евпаторию. Город ей не понравился: грязный, неряшливый, похожий на вокзал, где все находятся временно. В милицейском отделении не очень обрадовались находке, которая указывала на небрежное об­следование места преступления, и объяснили, что идентифи­цировать труп по дневнику не могут, потребуется опознание тела. Женя скрепя сердце согласилась.

Городской морг, подвал при небольшой больнице, встретил ее зловонием. Здесь Женя с облегчением узнала, что тело уже захоронено и опознавать нечего. Местный врач-анатом толь­ко развел руками.

— Жара последние дни стоит ужасная, а у нас льда нет. Да и откуда сейчас лед? Больше двух-трех суток трупы держать не можем, их раздувает от газов, чернеют.