Андрей Ваон - Чемпионат Страница 56

— Вот-вот! Вот футболу эта роль гладиаторских боёв и уготована! Мяч — это такая архаика, для ностальгии.

— Хм, ну пускай, ладно. Я про другое толковал. Я ж говорю, что как так быстро, так легко забыли прежнюю свою любовь?

— Ха! Так на то пропаганда и технология всякая и старается. Отовсюду из всех щелей новое превозносится, старое втаптывается. Испокон веков так делали, только сейчас оружие помощнее. Это тут у нас каким-то образом народ зашоренным оказался, если ваше шоу на ура приняли…

— А может, это просто ты, да и те, наверху, недооцениваете простых граждан? Может, людены — это лишь пыль временная, а всеобщая шаблонность и предопределённость не такая абсолютная? Может, всё же человек ещё звучит хоть как-то и выбор сам делает?

— Ой, опять ты со своим поистине детским идеализмом и мечтами даже какими-то, — отмахнулся Ганжа.

Лера же смотрела на мужа обожающе и даже как-то восторженно. Как раз эту романтическую искру в глазах Юры она и любила и печалилась, когда глаза тухли, а брови мрачно сдвигались. Но каждый раз его, действительно, прямо-таки юношеская мечтательность воспаряла вновь, несмотря на столкновения с гадостями реальности.

— Серёж, зато на Юрке всё держится. Стали бы мы вкалывать так мощно, не подталкивай он нас своими «фантазиями».

— Да я бы уж нашёл, чем себя занять, — забурчал Ганжа. — Хотя так-то, конечно, — уже совсем тихо сказал он. Закисший в своём цинизме, он тоже имел душу, которая рвалась порой наружу из клетки серого фатализма. И куском света белого был, как и для многих других, как раз Бобров. Ганжа потряс лысой головой.

— Ладно, пустопорожние разговоры это. Вопрос в том, как сюжет строить будем?

— Наверное, нужно покаяться и пасть по-детски на колени: «Мы больше так не будем», — предложила Лера. — От нас этого и ждут ведь. А лезть на рожон… может, хватит? А то за оставшийся месяц переберём предупреждений и бесславно закончим, толком и не начав.

— В общем, ясно. Ничего интересного. Будем рутину ботать. Подстраиваясь и выгибаясь.

— Интересно будет, я тебе гарантирую. Ещё до той игры три матча. И каждый представляется нешуточным препятствием. Мы с Валентином общались, явно без помощи программерской не обойтись. Только вот пока чего конкретно не придумали делать.

— Тю… ты не путай! Ваших люденов кодировать проскуринские люди будут, у нас дела не столь мелкие. Или крупные, — после паузы добавил Ганжа.

— Я про эти твои «крупные» дела и толкую. Я как в вашу кухню немножко влез, мне и идеи сразу попёрли, — огорошил Бобров. Сергей с Лерой удивлённо переглянулись. — Да-да, не взмахивайте бровями своими. При всём моём неприятии этой предопределённости, я всё же согласен пользу извлекать. Так сказать, я на стороне Жеглова — не поскуплюсь на методы, ради достижения результата. Ну, не так, конечно, чтобы совсем принципы свои позабыть; людям не хочется гадить, но всё же с волками жить…

— Однако вот так вот живёшь с человеком под одной крышей, делишь с ним одно ложе, а он вон какие перлы может из закоулков сознания вытаскивать.

— Лерусь, я иногда думаю, когда ты спишь. Смотрю на тебя, и мысли всякие роятся, — с виноватой улыбкой приобнял жену Юра.

— Ещё и смотришь на меня во сне! Просто форменный караул… как я всё это выдерживаю, — Лера картинно приложила изящную ладонь ко лбу. Она уже давно хотела разбавить серьёзный разговор шалостью, и вот случай представился. Хотя легонько и царапнуло, что муж её не поделился своими мыслями сперва с ней. Юра же лишь сжал её коленку и весело заглянул в глаза.

— Да, это очень любопытно, что ты, наш идейный вдохновитель и «художественный руководитель», теперь придумаешь и на нашем поле.

— Э, нет! Ты не путай! Я в ваши дела не полезу и учить вас не стану…

— Ф-фух, а то уж я запереживал, — теперь уже и Ганжа встал на привычную стезю сарказма. Юра же не смущался совершенно:

— Я просто скажу, чего придумалось, а уж вы там решите, пригодится или нет.

— Юрка, ну говори же уже. И дома ни слова не сказал, и теперь кота тянешь за хвост, — ускорила его Лера.

— Так вот. Что если за оставшееся время попытаться создать нашей команде имидж зажимаемой такой талантливой Золушки. То есть если над вторым пунктом мы как раз сейчас и работаем, то первый пункт — про притесняемость — я и предлагаю осуществить.

— Что это ещё за зажимы? Что ты хочешь такое прижать?

— Притеснения всякие создать мнимые. Ну, такой сюжет избитый — герой весь такой в белом, талантливый, а злобные сатрапы всяческие (несправедливо и нечестно) гнобят, мешая раскрываться и действовать. Так вот и с нами. Будем играть красиво, мощно. Но подвергаться гонениям. Вот с этой бумаги жалобной, что сейчас пришла и начать.

Ганжа задумался. Лера просияла:

— А что, Бобрик, очень забавная мысль. Тут и поле такое для воздействия на граждан.

— Да, только тут и грань очень тонкая. Если мы будем моделировать гонения и чуть палку перегнём, то не симпатий (ведь этого же ты хочешь?) добьёмся, а столкнём «Московию» в яму. Да ещё и подножку на пути подставим.

— Соглашусь, что много тут деталей непростых. Но ты ж правильно сказал — я идею подбросил, а детали — это уже ваша стезя, — довольный улыбался Бобров. — Но суть вы правильно уяснили. Нужно симпатии завоевать, чтобы наш номер тридцатого прошёл в благоприятных условиях всеобщей поддержки.

— В общем, идея понятна. И работы ты нам подбросил.

— Только ты сам жаловался, что боишься в рутине погрязнуть, вот я тебе альтернативу и предложил.

— Ладно, ладно. Шучу я. Как раз интересно всё, — пробубнил Ганжа. — Ну, чего, собираться я буду. Завтра тогда в рабочем порядке и покумекаем. Валентина надо будет позвать. Да и Колян вроде снова чего-то там интерес проявлял.

— Отлично. После тренировки завтра к нам заезжайте.

— А, ну, конечно, вы же баре, соответственно, мы к вам, а не вы к нам.

— Ну…

— Ладно! Я так. Заедем, конечно. Ладно, бывайте.

Юра, проводив друга, вернулся и снова уселся в обнимку с женой.

— Ты, правда, что ли, обиделась?

— Ну… как-то так. Привыкла, что любым шорохом в мозгу сразу делишься.

— Да, в общем-то, у меня мысль созрела, когда Серёга про вот эту бумагу и рутину заговорил. А так были какие-то обломки только в мыслях. Мне как-то не всегда удобно засорять тебя всякой ерундой ещё не сформировавшейся.

— Бобрик, думаешь, мы не настолько близки, что нужно чего-то стесняться?

— Да, конечно, дело не в каком там стеснении, а в том, чтобы ты вместе со мной не тратила время на совсем уж незрелые думы. Так-то они и потом не Бог весть, какие цельные, но, по крайней мере, направление какое-то есть и свет в конце туннеля.

— Ой, ну прямо раззуделся! А я же женщина! Женщинам положено капризничать и обижаться без повода. Лучше обними меня покрепче.

За окном, наконец, развьюжило по-настоящему, термометр показывал градусы уверенно ниже нуля. Снежинки липли на стекло, каплями распластываясь на поверхности.

— Хоть немножко зима побудет, — подёрнул плечом Юра.

— Ты мой «криофил», — улыбнулась Лера. — В такую погоду вечером очень уютно в тёплой постели. Да и поздно уже, в общем-то. Дуй в душ, а я разберу пока кровать.

И футбольная кутерьма Чемпионата завертелась. С каждым туром, с каждым матчем соревнование всё увереннее шагало по планете, завоёвывая всё новых и новых почитателей. Грозные было поначалу протесты, как ревнителей «былого» футбола, так и противников глобализации, в целом (а Чемпионат, понятное дело, стал эдаким венцом процессов «объединения в мире»), заглохли в пучине страстей и переживаний мирового первенства. Выходные приближались — жизнь в регионах, участвовавших в соревновании, замирала в предвкушении. После же игр следовали бесконечные разборы и обмусоливания результатов. Культ команд процветал, а звёздный статус игроков взлетел до небес. После побед носили на руках, поражения же скидывали в яму, больно стукая.

Не миновала шумиха и «Московии». Конечно, штаб клуба и в первую очередь Ахметдинов старались направлять популярность в нужное русло, умеряя восторги и разделяя победы с простым болельщиком. Не забывая продвигать свои «объединительные» идеи. Но полностью идти вопреки мировым тенденциям было сложно, «Московия» стала вполне себе полноценным участником этой мясорубки, в которой крутились миллионы денег и была замешана политика. Тимур опасался, что, увлёкшись полным интегрированием в Чемпионат, «Московия» потеряет свой путь, растворившись в жерновах этого нового развлечения на потребу публике. Однако и рубить с плеча, противоборствуя катку Чемпионата, было неразумно — могли растоптать и выкинуть. Балансирование на этой тонкой грани давалось тяжело и отнимало уйму сил. Сама же команда просто играла, лишь капитан жил теми же переживаниями, что и президент.