Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты. Страница 57

Когда Быков вошел, Варечка повернула к нему голову, задрожала морщинистой кожей на горле и медленно мигнула.

Юрковский сказал:

— Да, господин Окада. Все верно. Пешка е-один-гамма-ни. Гардэ, как говорилось когда-то.

— Не могу назвать этот ход удачным, — повторил Окада и сложил журнал. — Ферзь же-шесть-эпсилон-до. Ферзь уходит, как привидение.

— Здравствуйте, господин профессор, — сказал Быков.

— А, капитан Быков, — сказал Окада. — Добрый день, капитан.

— Здравствуй, Лешка, — рассеянно сказал Юрковский. — Да пошла ты, чтоб тебя… — сказал он сердито.

Ящерица серо-синей молнией соскользнула с его плеча, встала столбиком в углу и принялась осматриваться.

— Проигрываешь? — сказал Быков. — Который ход?

— Семнадцатый, — ответил Юрковский. — Не мешай.

— Тогда у Шарля еще есть шанс, — сказал Быков.

Окада с кряхтеньем поднялся и, мелко семеня ногами, приблизился к нему.

— Когда вы рассчитываете быть на месте, капитан? — осведомился он.

— На Амальтее? — спросил Быков.

— Нет, — сказал Окада. — У Юпитера.

Быков насторожился.

— Полагаю, мы войдем в космогационную область Юпитера через двадцать часов, не позже.

— Угу. — Окада на секунду задумался. — Да. Отлично. Мне надо поговорить с вами, капитан.

— К вашим услугам, господин профессор.

— Совершенно приватно, капитан.

— Ага.

— И, вероятно, разговор займет некоторое время.

— Ага.

Быков поглядел на Юрковского. Юрковский грыз карандаш и соображал. Быков поглядел на Варечку. Варечки уже почти не было видно. Она пожелтела, как обивка стены.

— Хорошо, господин профессор, — сказал Быков. — Мне сейчас на вахту, а вот через четыре часа соблаговолите зайти ко мне.

— В каюту? — спросил академик.

— В каюту. Честь имею.

Быков прошел через кают-компанию и вышел в лабораторный отсек. За его спиной Юрковский сказал с торжеством:

— Конь бе-четыре-эпсилон-хэ! Вам шах, господин Окада!

— Отнюдь, господин Юрковский, — отозвался академик.

Быков приостановился, чтобы дослушать. — Кони так не ходят. Ваш конь прошелся по четырехмерной спирали.

Быков затворил за собой дверь. Лабораторный отсек был до отказа забит аппаратурой академика Окада. Вся она была не знакома Быкову, кроме вделанных в стену перископов с замшевыми нарамниками. Возле одного из приборов сидел Григорий Иоганнович Дауге и просматривал ленту автоматической записи. Дауге поглядел на Быкова, прищурился и сказал:

— Капитан, эхой! По бим-бом-брамселям! Свистать всех наверх! Как дела, капитан?

Дауге был чем-то доволен. Он возился в лаборатории все свободное время. Как-то так случилось, что Окада заставил работать на себя и его, и Юрковского, и Моллара, и даже штурмана Михаила Антоновича. Все они копались в этих непонятных приборах и бегали к Окада с какими-то вопросами и листками.

— Ничего дела, — сказал Быков. — Вот иду на вахту.

— Бог помощь, — сказал Дауге. — Удачи и спокойной плазмы.

— Тебе тоже. Понимаешь, — сказал Быков. — Приснился мне сейчас сон… Он остановился.

— Это ничего, — рассеянно сказал Дауге, торопливо разматывая ленту. — Сны видят даже кошки, если верить тете Полли.

— Да, — сказал Быков. — А Володька продолжает биться с академиком.

— Ему тоже надо пожелать удачи, — сказал Дауге. — И особенно с покойной плазмы. Что?

— Ладно, — сказал Быков. — Я пошел.

Он стал подниматься по трапу.

— Какой у них ход? — спросил Дауге вдогонку.

— Семнадцатый, — сказал Быков.

Он вошел в рубку управления. У пульта сидел штурман.

Михаил Антонович Крутиков. В рубке было светло и тихо. Негромко шелестел вычислитель, уставясь неоновыми огоньками контрольных ламп. Михаил Антонович посмотрел на Быкова маленькими добрыми глазками и спросил:

— Хорошо поспал, Лешенька?

— Хорошо, — сказал Быков. Он хотел было рассказать штурману о своем сне, но вспомнил, что рассказывать, собственно, нечего.

— Когда снимал показания?

— По расписанию, Алешенька. Час назад.

Быков кивнул, включил бортовой журнал и пробормотал в микрофон скороговоркой:

— Пятнадцатое четвертое семь ноль две капитан корабля Быков принял вахту у штурмана Крутикова.

Затем он положил «Теорию времени и пространства» на стол и провел обычный контроль. Он начал с системы аварийной сигнализации. Все оказалось в порядке. Значит, двигатель работает бесперебойно, плазма поступает в заданном ритме, магнитные ловушки не барахлят, электронный киберштурман ведет корабль согласно программе, и остается проверить немногое.

Быков обогнул выпуклую стену — кожух реактора, — подошел к пульту контроля отражателя и вынул запись. Он стоял, прислонившись к беззвучно гудящей обшивке кожуха и разматывал плотную тонкую ленту. На эту ленту автоматически записывались данные исключительной важности. «Тахмасиб» был фотонным кораблем, и основной частью его двигателя был гигантский параболический отражатель, придающий кораблю сходство с фужером. Отражатель был покрыт составом, обладающим свойством отражать почти все виды лучистой энергии и элементарных частиц. Отражатель отражал практически сто процентов потока энергии, падающего на него из фокуса, где взрывались ежесекундно, превращаясь в излучение, тысячи порций дейтерие-тритиевой плазмы. Отражатель состоял из трех рабочих слоев и двух аварийных. Несмотря на свои удивительные свойства, состав постепенно выгорал, не выдерживая стотысячных температур. Кроме того, отражатель разъедался метеоритной коррозией — многими тысячами микроскопических частичек вещества в Пространстве. Но отражатель был жизнью корабля. Если отражатель прогорит, корабль погибнет.

Корабль превратится в пар, в ослепительную мгновенную вспышку. Поэтому отражатель меняли через каждые сто астрономических единиц, пройденных с работающим реактором.

И поэтому тончайшие приборы каждые две минуты замеряли состояние рабочего слоя отражателя и записывали данные на ленту.

Быков заложил ленту в читающее устройство. Все было в порядке и здесь. Он проверил запас лент в контролирующем автомате, взял еще раз наугад несколько пробных отсчетов по всей поверхности отражателя и вернулся к Михаилу Антоновичу.

— Иди отдохни, Миша, — сказал он.

Михаил Антонович яростно замотал головой. Так он отвечал, когда был очень занят. Штурман работал. По столу были разбросаны листки голубой бумаги, покрытые строчками формул. Полуавтоматическая приставка к электронному вычислителю была включена и гудела, мигая лампочкой включенной блокировки по «фи» на пульте. Быков подошел к столу и опустился в кресло. Михаил Антонович вдруг спел дрожащим те орком: «Ласточки, ласточки», замолк и опустил голову, шевеля губами.

Быков смотрел на него с уважением. Зная математику так, как знал ее Михаил Антонович, можно было прочитать сборник по теории пространства и времени за несколько дней.

Штурман прекрасно освоился с сигмарным анализом — у Быкова хранился дарственный оттиск его статьи «Относительно четвертой фундаментальной теоремы Окада». Статья начиналась словами: «Рассмотрим отражение пространства Римана в сигма-неограниченное гиперпространство Окада — Саблина…» и обосновывала заключение о том, что «пространство Римана деритринитивно проницаемо в сигма-смысле». Михаил Антонович был чрезвычайно доволен, получив этот результат.

—  «Это — шаг! — говорил он. — В будущих звездолетах на двигателе времени будет кусочек и моего труда». Впрочем, он тут же спохватывался и добавлял извиняющимся голосом: «Окада просто не заметил этого возможного следствия. Надо написать ему. Обязательно». При встрече академик долго жал штурману руку и дважды отрывисто произнёс: «Чрезвычайно рад. Польщен».

Михаил Антонович, не отрываясь от записей, протянул руку к пульту и пробежал по клавишам, быстро переставляя пальцы. Рука его стала похожа на огромного хищного паука. Вычислитель загудел громче и остановился, сверкнув стоп-лампочкой.

— Ласточки, ласточки!.. — пропел Михаил Антонович дребезжащим голосом и замолк.

Из выводного устройства на стол перед ним выпала табулограмма.

— Благодарю вас, — сказал штурман. — Извините… Ласточки, ласточки… — снова пропел он и снова оборвал внезапно.

Быков встал, прошелся по рубке, заложив руки за спину, заглянул в широкоугольный перископ, где в черном круге дрожал сплющенный полосатый Юпитер, и снова уселся в кресло.

— Слушай, Михаил, — сказал он. — Отвлекись-ка на минутку.

— А? — сказал штурман, подняв голову.

— Отвлекись на минутку.

— Что, Алешенька?

— Окада хочет говорить со мной, — медленно сказал Бы ков. — О чем?

Штурман наморщил лоб и поморгал.