Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1 Страница 57

Смешки не утихали, но парень, ни мало не смутившись, продолжил:

– А в вашем примере мы за Берлин, за такую же славу, которую хотели украсть союзники, и которую мы, конечно, заслужили, положили шестьсот тысяч. То есть шестьсот тысяч семей оставили без отцов. Миллионный город из семей-сирот. Ненормальность психологическая, психическая, нравственная, если хотите. Думаете, мы не изменились от этого? Не сказалось? Не было последствий? Были! Уверен, что каждый второй или третий преступник сегодня, насильник или грабитель – оттуда. От таких решений и действий. Решений, где не было места человеку. Его жизни. Вдумайтесь. Какая чудовищная жертва, ради будущих генеральских мемуаров. Думаю, надо спросить детей, включая тех, которые не родились – нужна ли им такая слава. И разве было бы ее меньше, отдай мы Берлин? Они попросят немного – окрасить руки некоторых монументов в красный цвет. Несмываемый. По локоть. Чтобы память было уже не украсть. О других примерах той войны, когда солдат принял по эстафете с тридцатых назначение «пыли» под ногами вождей, я уж не говорю. И сегодня так же, потому что не помним, не говорим, не учим. Вспомните кавказскую войну. А надо учить. Надо писать. Чтобы однажды, в который раз, генерал или солдат, вы или я не сказали слова героя Уинстона Грумма: «Я многое потерял, Форрест, не одни только ноги – если хочешь знать, я потерял душу, дух. Теперь там, где была моя душа, висят эти медали. Они прикрывают пустоту». – Колючий взгляд пробежал по рядам: – А теперь можно смеяться… ну… что же вы?!

Зал загудел, зашевелился, раздались выкрики:

– Начитался!

– А я согласен!

– Да идите вместе в жопу… историю марать!.. У меня прадед погиб!..

– Так, может, он за славу-то генеральскую и погиб! Конец-то был очевиден! Лошадей бы начали жрать по-любому! Прав Серега!

– Да не! За льготы депутатов!

– За ожирение чиновников!

– Хреново, Вован, быть бестолковым!

– Чего???

– А поляки беглецов с концлагерей… выдавали!..

– А под Сталинградом потери один к четырнадцати были поначалу, оттого, что артиллерию вовремя не подвезли, людьми жерла завалили! Никто дедов не жалел! И в чеченскую так же. А в грузинскую – за пять дней всю армейскую авиацию покосили! «ГРУ» хвалёное. Позор! Кто вспомнил?! Генералы в Америку бегут прямо с сейфами, да семьями! Вот, что значит личная преданность, а не родине! Прём по этому пути и дальше!

– Ломи, Серега! А то всегда не до того будет! Надоели взяточники! Глуши марши!

– Не марай!!! – сверху, шелестя, пролетела тетрадь.

– Так не марать?! Или не подкрашивать?! – неожиданно крикнул студент – виновник скандала.

– Забор у казармы сначала! Потренируйся!

– Давай, Серега! Покупай краску! И квач ему вместо флага!

– Близок локоть, но локон-то приятнее!

– Не локон, а квач… да в рыло!

Раздался звонок. Крики, ругань и смех медленно покидали аудиторию, ища более просторное место.

Андрей молча провожал толпу взглядом. Парень, который и стал причиной беспорядка, с всё еще красным от волнения лицом подошел:

– Вы меня извините, Андрей Андреевич, сами же попросили…

– Ответьте мне, – преподаватель с любопытством, но серьезно смотрел на него, – вы ведь не случайно упомянули… выбрали это произведение?

– Конечно…

– Но в истории полно и других примеров… почему именно этот?

– Вы ищете неслучайность в совпадении, Андрей Андреевич.

– Вы тронули полутона моей диссертации… Такое разве бывает? Они мои… даже не для ученого совета. И тогда неслучайным становиться само совпадение.

Он прищурился, будто старался разыскать ответ в глазах собеседника. Тщетно. И, похлопав того по плечу, задал другой вопрос:

– Вы упомянули не рожденных детей, мол, у них спросить надо… это оговорка?., сорвалось? Или знаете способ?

– А вы какой-то сегодня не такой… – вместо ответа пробормотал парень, – эту войну… с поляками… прямо не узнать, простите.

Андрей не отрывал взгляд от молодого человека:

– Да и вас… тоже. Так мой вопрос… знаете способ?

Тот ответил твердо и спокойно:

– Знаю.

– Я так и думал… – мужчина вздрогнул. – Значит, все-таки и вы…

– Да… И я. Отгадал, для чего сверкают купола… и почему на пути к храму не миновать паперти…

– ???

– Человек должен умереть, не догадавшись, что предопределен не только его путь, но и выбор пути, который приписывает себе, будто бы лично выбирая между добром и злом. Взваливая на себя вину первого необдуманного шага, заблуждаясь, что мог бы поступить иначе. Не должен он догадаться. Иначе смысла в вере нет. Чувство вины за всё сомнительное, совершенное в жизни, даже задуманное, только в этом случае породит страдания, муки совести и казнь. Казнь! Но именно она и только казнь изгонит вон из человека родовое зло. А его место заполнит прощение. И совершится возврат плода змию. Это и есть сверхзадача, ради которой тратится каждый, оставляя земле лишь тело.

Андрей с удивлением смотрел в упор.

Парень замолк, отвечая таким же прямым взглядом, затем вздохнул и добавил:

– А вы совсем поистратились, Андрей Андреевич, это уже… даже не печально…

– Значит… выход все-таки один… Адажио.

– Адажио, Андрей Андреевич.

Наскоро и машинально перекусив в буфете первого этажа, не отойдя еще от разговора, мужчина направился в сторону набережной. Туда же, куда когда-то направился и государь император, тоже после легкой закуски, но которая не мешала ему видеть, в отличие от власти нынешней, угрозу нерушимости страны в отсутствии железных дорог на восток. И построил их больше, чем Россия за четверть века «независимости» от собственных граждан, праздник по которой стал таким же смутным, как и благополучие на ее просторах. Но все-таки общее – закуска – осталась. Прижилась. Вместе с дорогами. Правда, замаячили и пути. В будущее. Непьющее и великое.

Присев на скамейку у памятника императору, Андрей задумался.

Читатель не поверит, но в это самое время наш знакомый – председатель отделения Союза писателей Виктор Викторович Крамаренко так же задумался, отложив газету «Московский литератор» с рассказом Владимира Андреева, в котором упоминалась улица «Трубная» старой Москвы, что у Цветного бульвара, и «на которой, кстати, одно время жила семья Чеховых». А задумался он над следующими словами, что показались ему весьма своевременными:

«На каждой сотне шагов вы встретите полсотни кабаков, пивных лавок, погребков, где пропиваются вместе со старыми сапогами и негодными рукавицами десятки жизней, умов, совестей…».

Именно таким, через две недели после знакомства с модным гаджетом, «продвинутым», как выражался Андрей, способом общения, Крамаренко почувствовал, что выжат. Весь до капельки. Что у него закончились и старые сапоги, и все негодные рукавицы. Но это была уже вторая черта «своевременности» рассказа.

Он захлопнул планшетник, встал, налил из тяжелого графина рюмку водки и выпил, забыв навсегда о сетях и приложениях, которые словно щупальца спрута попытались втянуть его в свою утробу. «Баста! – рыкнул он и с облегчением вытянулся на диване. – Лучше посмотрю футбол».

Виктор Викторович даже не мог себе представить, какое удивительное свойство в человеке оградило его от монстра. Сработало. Как и не мог вообразить, насколько стал уникален и странен для большей части иркутян… Но, дорогой читатель, спешу заметить: отсутствие закуски – не причина, не подумайте на нее. Не обижайте часть русского пейзажа, истории и надежды. Лучше, пожалуй, вернемся к нашему молодому герою.

Задумчивость Андрея, в отличие от второй, прямо вытекала из утренних событий. С размышлений о каждом прожитом дне, осмысленности, с которой он и начинал разговор со студентами.

– Здравствуй, это я… – вдруг услышал он.

Перед ним стоял мальчик лет шести.

– Ну, здравствуй, здравствуй, – Андрей удивился.

В одиночестве мужчины, которое разделяла скамья да воробьи, равнодушно чирикающие о своем, появление любого человека было неоднозначным. Перед задуманным, на которое так трудно было решиться, ему не хотелось видеть никого. Но сейчас что-то растаяло, размягчилось в нем. Спокойный, нежный взгляд маленьких глаз напомнил мужчине о существовании искренности, правды. Трогательной, беззащитной правды, которая сохранилась только в детях, и которую мы безжалостно выкорчевываем, «готовя» к жизни.

– Ты, наверное, потерялся? – Андрей огляделся.

– Это потерялся ты… – мальчик улыбнулся. – А я нашел.

– Вот даже как? – ситуация становилась забавной. – Ну, расскажи, как ты нашел меня? Вроде не прятался, – Андрей решил подыграть.

– Прятался, – мальчик продолжал улыбаться.

– От кого же я прятался?

– От меня. Пять лет ты прятался от меня… папа. Вы с мамой не хотели меня послушать… я знаю. А я очень люблю вас… обоих. Помнишь… на качелях, как я смеялся… разве не слышал? Звонко-звонко. А потом… потом мне сказали, что вы оставили меня. И я только сам могу найти вас.