Олег Овчинников - День Барсука Страница 6

– Да, и на работу, – закончил полосатый, зевнув Барсукову на ухо.

– А я? – спросил Леонид.

– Ты что, серьезно не врубаешься? – чуть подался к нему клетчатый. – Ты опасен, Леня. Со всеми своими дурацкими розыгрышами и разводами. Не понимаешь? – констатировал он, прочтя выражение лениного лица, и вздохнул, покосившись на часы. – Ладно, время еще… Ну вот скажи мне, Леонид, с какого перепуга тебя посетила идея рассказать подружке про петлю во времени?

– Ну как же! – всплеснул пальцами Барсуков. – Кино же такое есть. «День Сурка». Я его еще когда полгода назад посмотрел…

– День Барсука! – обидно передразнил клетчатый. – А еще есть «День Независимости». И «Триффидов день». И «Канун Дня Всех Святых». И много чего еще. Так почему из всех возможных сюжетов ты уцепился именно за этот?

Леонид подавленно молчал. Не говорить же им, в самом деле, что его безумно увлекла основная идея фильма. А именно: двигаться к заоблачной цели, по мере приближения становясь достойным ее.

– А хочешь узнать, почему?

Барсуков не хотел и даже мотнул отрицательно головой, но клетчатый искуситель все равно продолжил:

– А потому, что вспомнил кое-что. Все нормальные люди, представь, сразу после квантизации все на свете забывают, один ты, Леня, никак не уймешься. Вернее, не один, но остальные, к счастью, не наша забота. Ничего… – Он снова посмотрел на часы. – Еще минуты три, а там прилетит за тобой клеточка, почистит тебе перышки, начистит клювик, одним словом, уймет. Ну а мы тем временем отправимся нести свою опасную, трудную и на первый взгляд никому не видную службу. Слышал, Лень, такую песенку? Трум-пурум-пурум-пурум-пурум-пу-пум, – конспиративным баском напел он. – Так вот, это тоже про нас.

– Да что я вспомнил? Что? – промямлил Барсуков. Отступившая было паника накатила новой волной.

– А то! – взорвался полосатый, и впившийся в спину ствол все-таки избавил Леонида от большей части выпитого за ужином вина. – Что ровно в полночь, то есть… через полчаса с небольшим ваши астрономы зафиксируют яркую вспышку в районе созвездия…

– Никаких названий, – строго сказал клетчатый.

– Какая разница? Его же по-любому эвакуировать. Он и так уже знает больше, чем простительно…

– Нет! Пожалуйста, никаких названий! – заскулил Леонид, который окончательно утратил чувство реальности, получив взамен свежую порцию холодного пота, уже на словах «ваши астрономы».

«Если астрономы наши, то вы-то сами – чьи?» – захотелось крикнуть ему. Но он сдержался, лишь нижняя губа из разряда прикушенных перешла в категорию изжеванных.

– Не ной! – шикнул на него полосатый. – И… что это? О-о! – протянул он, взглянув на потемневшие местами джинсы Барсукова. – Не усложняй, парень, нашу задачу. У нас и так забот – по самую стратосферу. Крутимся, как белки в циклотроне, следим, чтоб откат был нормальный, спасаем раз за разом неблагодарное человечество, а тут еще ты!.. Думаешь, легко было перефазировать планетарную темпораль за минуту до катастрофы?

– Ну, положим, за восемнадцать минут, – поправил товарища клетчатый. – Ты еще учти время подлета.

– Ну ладно, за восемнадцать. Думаешь, легко? – повторил полосатый. Его лицо раскраснелось, а губы нервно сжимались и разжимались.

Леонид уже ничего не думал, потому что был не в состоянии, но тем не менее покачал головой.

– А тут появляются такие как ты, чересчур памятливые. И начинают вокруг себя сеять панику. А нам, прикинь, только паники не хватало! Как думаешь, что проще, загнать в сарай десяток обычных кроликов или одного бешеного? А?

– Не говорите мне ничего. Пожалуйста! Я не хочу знать. Не говорите мне ничего, – глядя в никуда, беззвучно шевелил солеными губами Леонид. – Пожалуйста! Лучше сотрите мне память.

Однако, клетчатый то ли услышал его, то ли прочел по губам.

– Ты думаешь, мы не делали этого раньше? – улыбнулся он.

– А что, делали? – Барсуков поднял голову, и промокшая бандана немедленно сползла ему на глаза.

– Естественно. Шестьдесят семь, четырнадцать и шесть циклов тому назад. Заметь, от раза к разу интервалы только уменьшаются, значит, твое состояние прогрессирует.

– Пожалуйста… – попросил Леонид. – Еще разочек.

– Как думаешь? – клетчатый адресовал вопросительный взгляд полосатому.

– Не знаю, – неохотно ответил тот. – Честно сказать, надоел он мне…

– Пожалуйста… – повторил Барсуков, которому нечего было добавить.

– Ладно… – Клетчатый достал из кармана плоскую немаркированную коробочку и вытряхнул на ладонь пару ярко-синих капсул в мягкой оболочке.

– Добавь еще одну, – посоветовал полосатый.

– Куда? И так две нормы.

– Добавь, добавь.

– Да, да, пожалуйста… – присоединился к просьбе Барсуков, чувствуя себя персонажем анекдота про таблетки от жадности.

Капсулы были слишком крупными и сухими, но Леонид, обдирая горло, проглотил их менее чем за секунду, опасаясь только одного: не передумали бы…

– На! – Свободная от пистолета рука полосатого подтолкнула к нему заново наполненную рюмку. – Коньячком отполируй.

Леонид с благодарностью выпил коньяк – в его состоянии он выпил бы и желудочный сок с мякотью, было бы предложено! – и только теперь обнаружил, что в спину ему больше ничего не упирается.

– Отбой, – тихо сказал клетчатый собственному рукаву. – Да, дадим этому чуду в перьях последний шанс.

Он ущипнул запонку двумя пальцами и в упор посмотрел на Леонида.

– Ну, чего уставился? Хочешь запомнить нас на всю оставшуюся жизнь?

Барсуков послушно захлопнул веки.

На негнущихся ногах Леонид дотащился до туалета. Дверь распахнулась раньше, чем он успел дотронуться до ручки. Невысокий мужчина вышел на свет из сверкающей розовым кафелем комнатушки, убирая в карман странного вида мобильник.

– Извините, если задержал, – сказал он, с любопытством изучая джинсы Леонида.

Ничего не ответив, Барсуков шагнул внутрь. Про Ларушку, мокнущую и мерзнущую в ожидании его на улице, он в этот момент даже не вспомнил.

Или это начали действовать таблетки забвения?

Те из окружающих, кому изысканная еда и напитки не затмили весь остальной свет, поглядывали на этого занятного господина с любопытством и необременительным сочувствием. Давно принесенное горячее остывало на его тарелке. Двести граммов белого крепкого, напротив, нагревались в изящном хрустальном графинчике. В пепельнице исходила сладковатым дымком сигарета, которую посетитель успел прикурить, но, кажется, так ни разу и не затянулся. Со стороны казалось, что он то ли курит вприглядку, то ли испепеляет сигарету одной лишь силой взгляда. Тем временем сам необычный посетитель беседовал поочередно то по одному, то по другому сотовому телефону.

«Да выруби ты эту хренотень к чертям собачьим! – переживал его сердобольный сосед, сидящий двумя столиками южнее (сам предусмотрительно оставивший отключенную трубку в гардеробе), впрочем, недостаточно громко. – Хоть поешь как человек!» Ведь почему-то считается, что физическому здоровью не способствуют разговоры во время еды, тем более разговоры по работе.

Строго говоря, разговаривал обладатель пары телефонов не так уж много. Чаще он лишь выхватывал нужную трубку из левого либо правого пристегнутого к поясу чехольчика, похожего на кобуру ковбойского револьвера, большим пальцем обрывал мелодию «Yesterday» или «Подмосковных вечеров» и, приложив мобильник к уху, на какое-то время замирал. Иногда он кивал, выпячивал губы или прикрывал ладонью глаза, но редко произносил что-либо вслух.

Сигарета успела дотлеть и рассыпаться в прах, когда к привычным и уже навязшим на зубах невольных сотрапезников аккордам добавилась новая мелодия. Она была настолько тревожной и странной, что все, услышавшие ее, одновременно перестали жевать. Звук ее, казалось, исходил прямо из груди занятного господина.

– Извините, – бросил он своим невидимым собеседникам, которых в этот момент как раз было двое, и, сложив обе трубки на стол, быстрым шагом направился в уборную, на ходу расстегивая пиджак.

Его рука порывисто отдернула гардину цвета окружающих стен, тактично загораживающую от посетителей белую дверцу с двумя нулями, и повернула серебристую ручку. Дверь распахнулась и мгновение спустя снова захлопнулась за ним.

Оставшись один, занятный господин вытащил из внутреннего кармана громоздкое переговорное устройство черного цвета и причудливой формы, нажал пару кнопок (в ту же секунду оставшиеся в зале почувствовали, что снова могут есть, но к сожалению, совершенно не хотят) и резко тряхнул рукой. Из торцевой части устройства выдвинулась телескопическая антенна, имеющая форму перевернутого конуса.

Господин поднес устройство к уху, привычно помолчал с минуту, затем заговорил.

– Нет, – сказал он. – Никакой эмерженси, скорее всего, семь-дип-фук. Да, толстый просто пусто-пусто-тел. Остальные раз-два-оба тоже. Три бла. Нет, не чисто-чисто-звон. Но на всякий девять-один-один, я бы на месте бер-бера ускорил рип-ван-стоп. Да, ваз-два-один-ноль-пять-понял. Ноу-ноу-проблем! Кстати, вы не забыли, что обещали мне и моим штрих, штрих-штрих заблаговременный эскейп-дабл-Оу-экзит? Ну, хорошо. Два бай.