Леона Райноу - Год последнего орла Страница 6

— Все в порядке, — признался я. И, ужасно смутившись, выпалил:

— Я Алек Фитцсиммонс. Может быть, вы слыхали — я на прошлой неделе прилетел со спутника. Я еще не приспособился к земной жизни. Меня еще ноги не держат.

Ее аквамариновые глаза широко раскрылись.

— Ой! — воскликнула она, всплеснув руками, как ребенок, и мгновенно сбросив с себя профессиональное бесстрастие. — Вы правда тот самый знаменитый Фитц? А я ведь все время мечтала вас увидеть! Вот здорово!

Я скромно кивнул.

— Вы здесь работаете? — спросил я. — Или только сейчас спустились с небес?

Она звонко рассмеялась.

— Нет, к небесам я не имею никакого отношения! Меня зовут Либби Лэнг. Я работаю сестрой милосердия здесь, в медпункте. Мы не показываемся, пока что-нибудь не случится, поэтому вы меня и не видели. Шизофреники звереют, если чувствуют, что за ними наблюдают.

— Я и не думал, что в этой горе винтов, проводов и лампочек прячутся живые люди. А сами вы, кстати, не робот?

— Ну что вы! Можете потрогать, — она приложила мою руку к своей щеке. Я почувствовал себя как-то странно, и мне захотелось еще раз ее коснуться. Ведь я столько времени не видел настоящей живой девушки!

— А что вы делаете? Нянчитесь с винтиками и болтиками и меняете предохранители?

— Дело не в этом. Если кто-то здесь начинает отдавать концы, я бегу за реаниматором. Оказываю помощь, если кто-нибудь падает в обморок. Бывают еще острые приступы агорафобии: когда в ответах Главного Мозга упоминаются фермы, коровы и прочие диковины, агорафобы начинают кричать или даже пытаются покончить с собой. Вот и приходится за ними присматривать.

— Печально.

— Это еще не все. Хуже всего и чаще всего случаются просто припадки. До десяти случаев в день.

— А что это? Обмороки?

— Не совсем. Некоторые просто теряют сознание, у других начинаются судороги, а кое-кто начинает бушевать и даже крушить все вокруг.

— А почему?

— Причины разные. Вообще-то это называется «синдром побочных явлений».

— А что это такое? — я решил, что через такого посредника знакомиться с новым миром куда приятнее, чем при посредстве Главного Мозга, и боялся только одного — что в любую минуту кому-то может потребоваться ее помощь.

— Ну, вы ведь знаете, что сейчас существует по меньшей мере шестьдесят семь принудительных прививок, которые обязан делать каждый.

— Когда я улетел, их было только пятнадцать.

— Каждый год прибавлялись новые. Забота о здоровье населения, сами понимаете. Пытаются создать массовый иммунитет.

— Против чего?

— Видите ли, приходится делать прививки от Черной Смерти, Красной Смерти, Зеленой Смерти и Алой Смерти — все эти болезни от плохой воды.

— Но ведь рек уже не существует.

— Не совсем так. Вода из притоков все-таки поступает в водопроводы. А вирусы, о которых я говорю, не боятся обработки и проскакивают сквозь фильтры.

— Вернусь-ка я, пожалуй, к себе на спутник, — сказал я, попробовал привстать, но не смог. — Впрочем, мне бы хотелось узнать все до конца. Вы покорили аудиторию.

— Ну, раз вы хотите знать… есть еще Оранжевая Смерть, Лиловая Смерть, Ярко-Зеленая Смерть — это уже от загрязнения воздуха.

— Это что, массовые удушения? Как было в семидесятых годах?

— Нет-нет, такого теперь не бывает. Теперь происходит только медленное отравление остаточными углеводородами и всякими их синергистами, которых полно в воздухе.

— С ума сойти, — сказал я. — Но почему не обязали всех носить кислородные маски?

— Пытались обязать, и все несколько лет в них ходили. Но потом кто-то решил, что это — нарушение свободы личности.

У меня опять заболела голова. И я почему-то надел цветные очки, хотя в этом не было никакой необходимости.

— О, простите! — передо мной снова была сестра милосердия. — Вы так побледнели! Я все-таки вызову такси и отправлю вас домой.

— Нет, нет. Все равно мне нужно осваиваться. Вы начали рассказывать мне о профилактических прививках…

— О, они — прекрасная вещь. Вся беда только в побочных явлениях. Тем более, что неизвестно, какой припадок от какой прививки, — может быть, какие-нибудь две прививки действуют так в сочетании с тремя другими, или прививка номер шестнадцать — в сочетании с номером двадцать девятым, или номер двенадцатый…

— Вспомнил, — перебил я. — Еще при мне основали Институт лечения последствий лечения, — это было, кажется, в семьдесят пятом году?

— Правильно. Но потом и средства от побочных явлений начали давать побочные явления. Вот и пришлось организовывать Институт терапии последствий лечения последствий лечения. Это было в восемьдесят втором.

Ее профессиональная серьезность куда-то исчезла, она даже хихикнула. Мне тоже стало как-то свободнее.

— А потом и новые лекарства стали давать реакцию…

— Ну да, — перебил я, улыбнувшись, — и, наверное, пришлось создать Институт борьбы с последствиями терапии последствий лечения последствий лечения!

— Как вы догадались? Но бланки и вывески стали вдвое дороже, чем раньше, и тогда придумали новое название — «Институт И Т.Д.». И в три раза сократили расход на бланки. Вот там-то я и работаю.

Мне удалось уговорить ее пообедать со мной. По моим воскресным мясным талонам мы получили прекрасное настоящее филе, а по моей спецкарточке спаржу с Аляски и мороженое, такое ароматное, что мы даже почти не ощутили в нем примеси минерального масла. Я был счастлив, что могу с кем-то поделиться своими заботами, и рассказал ей все о своем назначении, о возложенной на меня ответственности и о чувстве одиночества, охватившем меня при виде полного безразличия моего комитета.

— Я вижу, вы твердо решили добиться своего. Что ж, в таком случае делайте все, что можете, и пусть эти гады на вас шипят. Плюньте на них! Лучше путешествовать в одиночку, чем тащить кого-то за собой!

— В одиночку! — вскричал я. — Мисс Лэнг, вы понимаете, какая это огромная задача? Какая ответственность? Я один просто не смогу справиться!

— Ну что вы! — ее прохладные пальцы легко прикоснулись к моей руке, как будто она хотела посчитать мне пульс. Думаю, что она и правда его считала. Но меня это успокоило.

В одиннадцать часов я проводил ее домой. В полумраке коридора она дотронулась рукой до моего лба. Я попытался обнять ее, но Либби осторожно увернулась.

— Я думаю, вам следует принять еще две таблетки, — сказала она своим профессиональным участливым тоном. — Ни в коем случае не спите на сквозняке. И ни о чем не думайте. Читайте, пока не уснете, если у вас найдется какая-нибудь книга. А если вам не станет лучше, позвоните мне завтра.

Я понял, что все ее поведение, вся участливость носили чисто медицинский характер, а наши вечерние развлечения были всего лишь лечебным моционом. Не знаю почему, но мне на минуту стало грустно. Впрочем, это продолжалось недолго. Я был твердо намерен видеться с Либби Лэнг как можно чаще.

Пятидесятизвездный Зал, венчавший 107-этажное здание Космоцентра, выглядел очень торжественно. Он был весь залит яркими лучами вмонтированных в потолок пятидесяти прожекторов — по числу штатов. Под потолком вращался громадный стеклянный шар, сверкавший разноцветными бликами и отбрасывавший на стены таинственные, причудливые тени. Воздух, специально обогащенный кислородом, придавал необычную бодрость. 24 августа уже с 8 часов утра на крышу здания один за другим посыпались правительственные аэроциклы. Они доставляли на заседание научную и политическую элиту Америки.

Ожидая начала, все возбужденно обсуждали последние новости о возвращающемся с Марса космическом корабле. По мере того как он приближался к Земле, новости день ото дня становились все более волнующими. Это тянувшееся целый год приключение было отличным материалом для газетчиков. И даже когда очередные сообщения задерживались, обозреватели всегда находили, что рассказать о полете. Ведь это поднимало престиж Америки.

«…Сегодня мы получили новые важнейшие известия с нашего знаменитого космического корабля. Отныне установлено, что солнце с Красной Планеты кажется в полтора раза меньше, чем с Земли. До нашего эпохального полета об этом важнейшем факте свидетельствовали только математические расчеты; теперь же он доказан окончательно. Этим и подобными открытиями наша космическая экспедиция уже многократно окупила все расходы по ее снаряжению…»

Но сегодняшние известия бодрости не вселяли и звучали мрачновато. Один астронавт вчера умер и был катапультирован. Мы уже давно знали, что из одиннадцати человек экипажа один скончался еще на пути к Марсу. Было известно также, что двое других помешались и одного из них как будто (хотя об этом и не было официального сообщения) держат чуть ли не в смирительной рубашке. Но вчера умер еще один. И это был сам капитан Клекстон!