Леона Райноу - Год последнего орла Страница 7

— Тише, тише, что-то передают! — воскликнула женщина с портативным приемником.

Все замерли в ожидании, а она крепче прижала наушники.

— «Выяснилось, что астронавт Клекстон в течение некоторого времени был нездоров… но никто не предполагал, что болезнь серьезная. Диагноз не сообщается… Лазерная кремация состоялась в четыре пятьдесят пять утра… Дальнейшие сообщения будут передаваться по мере их получения…»

Она озадаченно огляделась вокруг и жалобно сказала:

— Какой ужас!

— А если никто не вернется? — спросил какой-то мужчина. — Что будет с запечатанным контейнером?

Настроение у всех было подавленное.

Но плохо ли, хорошо ли, а заседание Национального Юбилейного Комитета должно было идти своим чередом. Оказывается, планы юбилейного празднества обсуждались уже давно.

— На местах собрания идут вот уже два года, — объяснил мне со снисходительной усмешкой один попавшийся мне на глаза знакомый. — А Национальный Юбилейный Комитет собирается каждые два месяца. Здесь решаются самые важные вопросы. Ну, возьмем хотя бы трибуны для представителей штатов — они, знаете ли, должны быть совершенно стандартными, а то, знаете ли, тут и до гражданской войны недалеко.

Я понимающе улыбнулся.

— Потом нам приходится утверждать форму шлемов для полицейских: они все, конечно, национальных цветов — красно-бело-голубые, но вы же понимаете, нельзя допускать, чтобы красные полосы были шире других, как кое-кому хотелось бы…

Он заложил руки за спину, отвернулся к окну и вздохнул:

— Ох! И чего только нам не приходилось решать… Вот хоть эти споры о расцветке купальников для конкурса на звание «Мисс Марс»! Какие они должны быть — красные, белые или голубые? И так далее, и так далее, и так далее споры, споры, споры, работа, работа, работа, решения, решения, решения…

Заседание началось с доклада председателя Национального Комитета по подготовке парадного ужина.

И тут послышались крики, потом кто-то включил громкоговоритель в коридоре. Делегаты вскочили со своих мест и, толкаясь, бросились к дверям.

Оказалось, что женщина с приемником тихонько вышла из зала, чтобы послушать новости о марсианской экспедиции, и вдруг упала в обморок. Сидевшие возле дверей вышли посмотреть, в чем дело, и включили громкоговоритель. А теперь со всех стен гремели устрашающие известия.

«…Теперь совершенно ясно: что-то случилось! Полет продолжается точно по расписанию, минута в минуту. Видимо, дело не в технических неполадках. По сведениям, исходящим из штаба полета, можно сделать вывод: что-то случилось с экипажем… Говорят, что с корабля были приняты по радио стоны, потом громкий крик боли, а потом связь прервалась на час сорок одну минуту!

…По утверждению радистов, позже связь была установлена, но с большими искажениями. Никаких объяснений происходящего получить не удалось…»

Кто-то вскочил на стул, размахивая руками.

«Внимание! Внимание! — надрывались динамики. Стало тихо. — К нам поступило официальное сообщение Космоцентра. Цитирую: „Вопреки ложным и безответственным заявлениям, корабль марсианской экспедиции не испытывает никаких затруднений. Он идет точно по курсу и прибудет в полном соответствии с намеченной программой — между десятью утра и десятью вечера 16 сентября, увенчав своим прибытием наш величайший праздник. Повторяем: космический корабль не испытывает никаких затруднений! Любые другие слухи являются грубой клеветой, злобной провокацией, подрывной деятельностью, не имеют под собой почвы к непатриотичны“. Это пока все, леди и джентльмены. Вы слушали наш репортаж из штаба полета».

Вздох облегчения прошел по замершей толпе. Люди снова зашевелились, кто-то выключил громкоговорители. Все виновато заняли свои места, и заседание продолжалось.

Делегаты с мест один за другим требовали слова, чтобы доложить о своей деятельности в честь Двухсотлетия. Представитель Аризоны гордо заявил о полной реконструкции видового павильона, который был несколько лет назад построен на краю Великого Каньона и к которому теперь добавили бетонированные стоянки для аэровозов и скиммеров. Представитель Нью-Йорка сообщил о судьбе бывшего Ниагарского водопада. Полное использование водопада для получения гидроэнергии вызывало немало хлопот. Теперь управлению Ниагары удалось создать великолепную новейшую систему, которая удовлетворит всех туристов: нажав кнопку и заплатив сущий пустяк пятьдесят центов, турист пускает в водопад десять галлонов настоящей воды; за доллар можно полюбоваться двадцатью пятью галлонами воды, а большая делегация может за пятьсот долларов наслаждаться зрелищем целого водопада в течение пятнадцати минут!

Делегат от Калифорнии рассказал о том, как охраняются и восстанавливаются прибрежные леса. Знаменитые калифорнийские секвойи почти все погибли еще в семидесятых годах. Осталось всего девяносто семь древних гигантов. Корпорация «Красоты Древности» взяла этих полусгнивших, искалеченных ветеранов под свою опеку и реставрировала их. Там создана настоящая страна чудес, музей американской старины, непревзойденный по своей учебной и развлекательной ценности. Внутри этих деревьев выдолблены старинная дубильня, амбар, кузница, пекарня, мастерские по производству свечей и мебели, пивной зал и старинная галантерейная лавка, таверна колониальных времен и пуританская часовня…

На следующий день я позвонил губернаторам Флоридаполиса и Аляски, чтобы узнать, как поживают мои подопечные. Мне сообщили, что они живы и здоровы. На всякий случай я решил сам съездить и во Флоридаполис, и на Аляску. Я считал своим долгом лично проинспектировать все кордоны вокруг орлиных гнездовий. Кроме того, я собирался реквизировать все огнестрельное оружие, находящееся в частном пользовании у местного населения, и устроить смотр вооруженной охране. Всем сторожам нужно было отдать приказ стрелять в каждого, кто будет приставать к орлам, — если не в самые уязвимые части тела, то, во всяком случае, в достаточно уязвимые, чтобы обратить их в бегство.

Я проработал до полудня, а потом решил немного отдохнуть и отправился в Главный Мозг, чтобы пригласить Либби Лэнг обедать.

Там стоял обычный приглушенный шум, в котором тонули звуки моих шагов по плиточному полу. И вдруг я услыхал человеческие стоны, время от времени переходившие в жалобный вой.

У меня заколотилось сердце, и я бросился вперед, с трудом протискиваясь сквозь равнодушную толпу зевак.

На полу лежала женщина — не молодая, но и не старуха. Выпачканная накидка упала ей на плечи, черные спутанные волосы рассыпались по полу, лицо, почему-то пожелтевшее, исказили судороги, а глаза горели безумным страхом, словно перед ней открылось нечто невообразимо ужасное.

— Помогите! — закричал я. Но никто не шелохнулся. Толпа сгущалась. Потом из толпы вышла Либби с медицинским саквояжем в руке.

— Слава богу, — сказал я и быстро отступил, пропуская ее к лежащей женщине.

Два человека в форме оттеснили толпу.

— Это Ярко-Зеленая Смерть, — сказала Либби через плечо и подложила женщине под голову маленький коврик. Больную продолжало трясти, судороги усилились, но стоны стихли.

— Ничего не поделаешь, — вздохнула Либби. — Это конец. Поражены и мозг и периферическая нервная система.

— Чем? — спросил я, чувствуя, как у меня пересохло в горле. — Чем поражены?

— Воздушными загрязнениями. Она ходила без маски. Так долго не протянешь. — Она многозначительно поглядела на меня, потом начала искать что-то в своем саквояже. Наполнив шприц, она приподняла руку женщины и ловко всадила иглу.

Руки женщины перестали биться, голова откинулась в сторону, глаза погасли.

— Что это был за укол, Либби? — спросил я. У меня мороз пробежал по коже.

— Смертельная доза, — сухо ответила Либби.

Она поднялась, двое санитаров подошли к женщине, сложили ей руки на груди, положили ее на тележку и увезли.

— Смертельная? — переспросил я. — Либби, ты хочешь сказать…

— Да. Смертельная.

— Но как ты… как ты могла?

— Это входит в мои обязанности, — ответила Либби. — Не думаешь ли ты, что в больницах хватает мест для неизлечимых?

— Я, конечно, понимаю. Но как ты могла…

— Тебе что, предъявить разрешение? — спросила она, нервно рассмеявшись, и вдруг опустилась на стул.

— Послушай, — сказала она, — я креплюсь, как могу. Я знаю, что должна это делать. А теперь являешься ты, и я из-за тебя опять все это переживаю, как десять лет назад…

Слезы потекли у нее между пальцев.

— Пожалуйста, прости меня, — взмолился я. — Я просто плохо ориентируюсь… Тут все так переменилось… Пойдем отсюда!

— Пойдем, — ответила Либби, сердито вытирая глаза. Мы поспешили к двери. Воздух, насыщенный серой, впился нам в глаза, и мы оба надели маски.