Константин Рольник - Расстановка Страница 64

— Уяснил…

— Наконец, вы дойдете до овощного лотка и прислоните к стене тележку с литературой. В тот момент, когда вы покупаете зелень, тележку подменят на такую же, но с картошкой. Возьмите ее и возвращайтесь с базара домой. Придя, картошку можете съесть… — улыбнулся Рэд, вызвав ответную ухмылку спортсмена.

— Ловко придумано!

— Без сомнения. — инициатива общения вновь перешла к заговорщику — А теперь о связнике и о контроле за вашей безопасностью…

…Отпустив спортсмена-авантюриста, подпольщик тяжело вздохнул, устремив глаза к потолку. Общение с беспокойными честолюбцами всегда утомляло скрытного и замкнутого Рэда.

В элитном южном районе, меж зданием молодежного театра и огромной Башней Света, стыдливо притаился неприметный четырехэтажный дом из грязно-серого мрамора. Он был построен в конструктивистском стиле — стены разлинованы строгими колоннами на узкие вертикальные секторы, увенчанные полукруглыми арками. Лет двадцать назад такая планировка считалась современной. Узкие окна здания напоминали бойницы, были наглухо занавешены плотными портьерами. Дом будто стыдился самого себя, прячась от людских глаз. И не случайно. Каждый интеллигент Урбограда в мечтах и снах видел это здание разрушенным, а гнусных его обитателей — погребенными под обломками. То была центральная контора политической полиции режима, областное управление РСБ.

Именно сюда и направлялся Никита Доброумов. Взойдя по выщербленной лестнице из черного гранита, он подошел к главному входу — огромной полукруглой арке. Судя по ее размерам, из нее в случае нужды мог бы выехать даже грузовик, спасая архивы преступных псов режима. Впрочем, арка всегда была наглухо закрыта воротами из бронебойной стали. Для входящих оставался лишь узкий проход, перекрытый полосатым шлагбаумом. У входа стоял солдат в форме войск РСБ, с автоматом наизготовку.

Подполковник Доброумов предьявил пропуск. Солдат отдал честь и поднял шлагбаум. Огромный холл здания пустовал. На стенах висели графики раскрываемости политических дел и портреты передовиков палаческого производства. Никита непроизвольно поморщился, взглянув на них, и направился к застекленной будке вахты. Близ нее висел огромный плакат: 'ВХОД В УПРАВЛЕНИЕ С МОБИЛЬНЫМИ ТЕЛЕФОНАМИ СТРОГО ВОСПРЕЩЕН'

Любой логик, увидев этот плакат даже мельком, сделал бы обоснованный вывод — все мобильные телефоны области, даже и выключенные, прослушиваются органами РСБ. Однако ее руководители не желают, чтобы эта система прослушивания действовала в стенах их собственного здания — ибо вопросы в его кабинетах обсуждаются щекотливые. А уж на рабсийскую конституцию при этих беседах обращают меньше внимания, чем на клочок туалетной бумаги.

Сдав на вахте мобильный телефон, Никита прошел сквозь воротца металлоискателя и направился по устланной красным ковром лестнице на третий этаж, в актовый зал. Именно там была намеченная лекция о борьбе с 'крайнизмом и ужасизмом'. Читал ее Кондратий Шкуродеров, руководитель отдела областного управления РСБ.

Доброумов не имел права опоздать на лекцию, однако стремился прийти точно вовремя, а не раньше времени. Общение с коллегами, занятыми политическим сыском, было для него физически тягостным. Как уже говорилось, на планете Мезля кровь реакционных негодяев была черного цвета — но это не было расовым отличием. По химическому составу кровь мерзавцев ничем не отличалась от крови других. Особую 'моральную черноту' их крови и мозга мог заметить не всякий. У каждого мезлянина в мозгу был орган, наподобие 'третего глаза', отвечавший за моральную интуицию, за восприятие идеологии, политики, философии. У большинства обывателей этот орган был неразвит, и они не могли интуитивно отличить хорошего человека от плохого, революционера от реакционера. У тех же, кто обладал политическим мышлением, начинала развиваться особая интуиция. Было это у всех по-разному. Реакционеры с развитой интуицией чувствовали дискомфорт при контакте с революционерами. Они видели внутренним зрением, что этих людей окружает нестерпимо-яркий ореол света, и это сияние резало глаза подонков. Их противники, прогрессисты, видели иное — как внутренняя чернота и гнилость реакции просвечивает сквозь шкуру реакционеров, окрашивает в черный цвет их кровь, окутывает духовным мраком все пространство вокруг этих негодяев. Находясь поблизости от них, прогрессивно мыслящие люди испытывали нечто вроде приступов удушья, им казалось, будто железные клещи реакции стискивают им череп, трамбуют мозг. К своему удивлению, Доброумов лет пять назад обнаружил у себя признаки такой интуиции, причем именно революционной. Впрочем, это было неудивительно — в РСБ его взяли еще в годы Савейского Союза, когда от сотрудников требовали прогрессивного мировоззрения. С тех пор в РСБ прошло множество чисток, хороших людей сменили негодяями. Однако чистка не затронула научно-исследовательские отделы РСБ. Обнаружилось, что реакционные мракобесы к научной работе совершенно непригодны. Поэтому кадры секретного НИИ строгой проверке не подвергали, и подполковник Доброумов остался на прежнем посту, а за последние годы его прогрессивная интуиция лишь развивалась. Именно поэтому мысль о предстоящей лекции вчера причинила ему боль, а уж сидеть сейчас в одном зале со Шкуродеровым и прочими политическими ищейками ему было почти невыносимо. Придя 'минута в минуту', он уселся в жестское и неуютное кресло актового зала, стараясь не встречаться взглядом с докладчиком.

Да что говорить о Никите…. Тяжелый, гипнотический взгляд Шкуродерова не вынес бы и простой обыватель, напрочь лишеный политической интуиции. Уродливое квадратное лицо докладчика было испещрено глубокими морщинами и складками. Его кряжистая фигура мясника была облечена в шикарный импортный костюм из дорогого серого сукна, сидевший на ораторе чуть мешковато. Голос был басист, а приглушенность тембра возмещалась громкостью речи. Подчеркнуто высоко подняв голову, Шуродеров глядел на публику сверху вниз, изредка рубя воздух ладнью или воздевая к потолку толстый указательный палец, когда требовалось подчеркнуть мысль.

— Итак — заговорил Шкуродеров — Наша лекция посвящена важнейшей проблеме рабсийской государственной безопасности — борьбе с политическим крайнизмом и междугородним ужасизмом. На улицах рабсийских городов гремят взрывы, льется кровь. Кровь не только обычных граждан, что для нашей страны вполне в порядке вещей, но и самых почетных и уважаемых — руководителей корпрораций, высших церковных иерархов, высокопоставленных чиновников. Мало того. Междугородные ужасисты, разъезжая из города в город, покушаются даже на персоны наших коллег, офицеров РСБ, священные для каждого законопослушного гражданина. Неудивительно, что РСБ стоит на острие противоборства с этим новым видом войны, которую оппозиция ведет против правительства. Междугородый ужасизм — это страшная идея, которая создает силу из бессилия. До недавнего времени предложения нашей службы по борьбе с этим злом игнорировались, как якобы ведущие к удушению демократических свобод. Но опыт истории учит. Во времена диктатора Слатина наш аппарат решал эти проблемы в высшей степени успешно. И сейчас мы наконец обладаем правовой базой, чтобы восстановить все позитивные приметы того времени….

'Да, очень похоже на тот период' — раздраженно подумал Доброумов — 'Наше общество настолько заморожено слежкой и выискиванием недовольных, что люди отучились бесстрашно высказывать свое мнение. Культ Медвежутина уже перерос в массовый психоз. Но вот интересно мне, если в Рабсию вторгнутся войска Объединенных Штатов — много ли найдется охотников защищать это серое ничтожество, этого подлого карлика?…'

— …Мы не должны отбрасывать позитивный опыт истории — продолжил меж тем Шкуродеров — Правда, Слатин пришел к власти после революции… Но мы берем из прошлого не ее, а тот аппарат безопасности, который был создан Слатиным. Он вполне эффективен. Впрочем, нам поможет и дореволюционный опыт. В частности, хороша законодательная инициатива о введении военно-полевых судов, недавно вынесенная нашими коллегами на обсуждение в Государственную Дурку. Эта 'скорострельная юстиция' блестяще оправдывала себя во времена имперских цесарей, и надеемся, что она окажется действенной и сейчас, являясь высшей формой государственной справедливости.

"Что за фашистская демагогия" — пронеслось в голове Доброумова, и к горлу его подкатил спазм тошноты. — 'Какая уж тут эффективность. Эшелон едет вдоль магистрали, и на каждой станции расстреливает каждого десятого лишь за то, что на станции были стачки и митинги. А их организаторы давным давно сбежали, так что расстреливают вообще невиновных, первых попавшихся. Такая 'юстиция' только озлобит всех против правительства, и обеспечит постоянный приток в ряды 'Союза Повстанцев'. Но попробуй скажи об этом. Эта клика возомнила, что ей все позволено — и действует уже себе во вред. Закручивает гайки даже там, где это не нужно, принимает идиотские решения даже с точки зрения собственной охраны. Но держать это знание надо при себе. Что за гениальную мысль он там еще выскажет?'