Анна Семироль - Игрушки дома Баллантайн Страница 69

«Думаешь, дети столько съедят?»

— Алан уже мужчина, мужчины едят много, — уверенно кивает Элизабет. — У малышей, надеюсь, аппетит поправился, и они проголодаются с дороги. Родной, я невероятно соскучилась… В доме стало так тихо и пусто.

Она отходит, садится у стола. Вытирает руки фартуком.

— Я все чаще думаю, что допустила ошибку. С младшими, с Евой.

Брендон непонимающе хмурится и просит:

«Поясни. Ты прекрасная мать, откуда такие мысли?»

— Близнецы слишком малы для учебы за границей. А я оторвала их от себя.

«Это было нашим совместным решением, вспомни. Только так можно сделать их более самостоятельными. Здесь они ни с кем, кроме нас, не общались».

— Мама пишет, что они и там дичатся. Играют только друг с другом, одновременно читают одну и ту же книгу. Брендон, я боюсь, что мы только испортили все.

Ладонь в белой перчатке ласково гладит женщину по голове.

«Милая, давай не будем заранее расстраиваться? Они приедут сегодня, и увидим, что изменилось».

— Да. И меня беспокоит Ева.

Брендон стискивает зубы, отводит взгляд. Думает, как и когда сказать Элизабет о том, какой жизнью живет их старшая дочь вот уже больше года. И стоит ли говорить об этом вообще. Он перехватывает грустный взгляд жены и понимает: не сегодня. Она и без того нервничает.

«Что не так с Евой?» — все же спрашивает он.

— Я не знаю. Вчера она вышла в кухню с распущенными волосами, и… родной, она — копия Байрона. Зачем она покрасилась в черный? Это ужасно…

«Может, хотела сделать приятное Этьену?»

Элизабет нервно комкает подол фартука, качает головой.

— Еще одна проблема — Этьен. Она его не любит. Свадьбе не быть, как бы я ни хотела обратного.

«Элси, в Нью-Кройдоне они очень много времени проводят вместе. Я все же слежу за личной жизнью дочери. Может, она соскучилась по дому и потому при тебе вела себя с парнем прохладно?»

— Я не по ней сужу. У людей, которых любят, не такой взгляд.

«Милая, ты становишься жутко мнительной, — говорит Брендон, прекрасно понимая, что жена права. — Я думаю, ты переутомилась. Приляжешь вздремнуть? До выхода еще полтора часа. Я пока повожусь с машиной».

— Я не усну. Пойду поищу Еву.

«Она ушла купаться».

— Значит, спущусь к океану.

В полдень они втроем идут на железнодорожную станцию Гринстоуна встречать нью-кройдонский поезд. Элизабет волнуется, ходит по перрону, то и дело поглядывая на часы под козырьком вокзальной крыши. Брендон и Ева сидят на перилах ограждения платформы и смотрят на рельсы.

— Пап, а Роберт точно приедет? — спрашивает девушка.

«Конечно. Без взрослого мелкашек в поезд не посадят».

— Ну мало ли… Вдруг они только с Аланом? — беспокоится Эвелин.

«Уймись. Приедет».

Ева спрыгивает с перил, одергивает юбку.

— Я отбегу позвонить. Обещала.

В здании вокзала она долго ищет телефонный автомат, бросает мелочь в монетоприемник, ждет, пока ответит оператор.

— Соедините меня с… — Она диктует номер Этьена и ждет.

Проходит минута, другая, и оператор с сожалением сообщает:

— Не берут трубку. Попытайтесь, пожалуйста, позже.

Ева разочарованно фыркает и возвращается к родителям. Становится у края платформы и задумчиво смотрит на рельсы.

— Мам, почему вы не вернулись в Гельвецию после моего рождения?

— Ты была слишком мала для путешествия через Атлантику, — отвечает Элизабет, поправляя шляпку. — Потом родился Алан. В конце концов мы поняли, что здесь нам хорошо.

— Я так и не увидела бабушку Викторию, — с сожалением произносит Ева. — Кто знает, как бы все у нас сложилось, если б мы жили за границей…

— Что тебя не устраивает здесь?

— Все хорошо, — поспешно отвечает девушка. — Я очень люблю Гринстоун. Просто подумала, что в Европе женщина имеет право получить высшее образование, а это уже совершенно иной статус в обществе. Здесь же подняться можно только через замужество.

Элизабет пожимает плечами.

— Пожалуй, мне очень мало надо в жизни, но для меня главное — моя семья. И статус жены юриста меня вполне устраивает.

— А я хочу строить свою жизнь сама, — говорит Ева твердо. — Сама себя обеспечивать и делать свой выбор без оглядки на статус мужчины.

— Именно поэтому ты сопротивляешься браку с Этьеном?

Ева гордо вскидывает подбородок, губы складываются в прямую линию.

— Нет. Он меня не любит. Это чистейший расчет с его стороны. У Леграна на уме одно: породниться с нашей семьей.

— Что в этом плохого?

— Мам! — возмущенно фыркает Ева. — Месье Легран без ума от перерожденных. Он на моего отца смотрит с куда большим обожанием, чем на меня. Если бы мог — женился бы на нем.

— Ева, фу!

— Вот именно — фу. Нравится ему за мной таскаться — пусть таскается. Надоест — пусть возвращается под юбку Агнешки Флетчер. А быть на вторых ролях я не согласна. И я не для него, говорила же.

Элизабет хмурится. Тон дочери ей совершенно не нравится.

— Дорогая, по-моему, ты очень сильно ошибаешься.

— А по-моему, поезд идет.

Весь окутанный паром, синий нью-кройдонский скорый прибывает к станции. На перроне начинается беготня и толчея, Ева с Элизабет отходят к ограждениям. Брендон беспокойно шарит взглядом по открывающимся дверям вагонов, Эвелин с трудом удерживает мать на месте.

— Мам, ну подожди ты! Тебе дай волю — весь поезд насквозь пролетишь. Сейчас народ разойдется, появятся наши. Будем стоять на месте — они быстрее нас увидят. Ой, вон Алан! Ала-а-ан! — звонко кричит она и машет рукой.

Светловолосый кудрявый парень в летной куртке нараспашку пробирается к ним сквозь толпу. Элизабет бежит навстречу сыну, бросается обнимать.

— Привет, мам, — неловко улыбается Алан, сбрасывая на землю заплечную сумку. — Какая ты маленькая и легкая стала!

— Это ты вырос, милый, — смеется Элизабет. — А где малыши?

— Последний раз я их вылавливал в вагоне-ресторане. Они пытались поджечь увеличительным стеклом шнурки какого-то господина. Перед самым прибытием майор отправил их за сумкой в купе, и они опять пропали.

— О господи! — стонет Элизабет.

— Мам, а то ты мелкашек не знаешь. Привет, братик!

Алан переходит в объятья Евы, целует ее в макушку.

— Ты выросла. А грудь — нет! — ехидно замечает парень.

— Вот засранец! — возмущается Эвелин, расплываясь в улыбке, и тискает брата.

К ним подходит Брендон, молча жмет Алану руку, сияя от радости. Со стороны отец и сын выглядят как близнецы, только Алан пошире в плечах, и его нос и щеки усыпаны мелкими веснушками. «В детстве они были ярче», — с легкой грустинкой думает Ева. Она утыкается в грудь брата, вдыхает запах разогретой солнцем кожи. Алан дергает Эвелин за локон.

— Ты что с волосами сделала, страшилище?

— Не нравится — обреюсь, — нарочито сурово бурчит она.

— Не вздумай! Лысая и без сисек — такую только в зоопарк.

— Милый, что-то у тебя одна тема на уме, — сдерживая улыбку, замечает Элизабет. — Плохо с девушками на службе?

Алан краснеет до корней волос, усмехается.

— Есть у меня одна. В столице. Видимся иногда.

— Мелкашки! — восклицает Ева и заливается хохотом, указывая за спины брата и родителей.

По перрону, чеканя шаг, шествует майор Коппер. С мрачным и торжественным видом он ведет за уши пару худеньких белокурых подростков. Бежевые рубашки, штаны до колен, аккуратные белые носочки, клетчатые кепки, сдвинутые на затылок. На совершенно одинаковых ангельски красивых личиках — выражение оскорбленной невинности, в голубых глазах застыли невыплаканные слезы.

— Мама! Папа! — отчаянно кричат близнецы, увидев родителей.

Коппер разжимает пальцы, и дети со всех ног несутся к Брендону и Элизабет, обнимают их и прячут хитрые улыбки.

— Малыши мои! — шепчет Элизабет, покрывая щеки близнецов поцелуями. — Как я соскучилась, мои родные…

«Коппер, что они опять натворили?» — спрашивает Брендон.

«За те четыре часа, что мы сюда добирались, они успели проползти под столами в вагоне-ресторане и троим джентльменам связали между собой шнурки. Алан отловил их, когда они прожигали лупой ботинок. Перед прибытием адовы детки забрались в багажный вагон и построили дом из чемоданов. Собственно, всё».

Ева и Алан хохочут в голос, Брендон сгибается пополам, закрывая лицо ладонями. Элизабет прижимает близнецов к себе, утирая слезы рукавом.

— Несправедливо драть детям уши! — обиженно кричит один из подростков.

— Сибил… или Уильям? — неуверенно начинает Элизабет.

— Я Сибил, мама.

— Прости, родная. А где бабушка?

— У бабушки это… амор! — округляет глаза Уильям.

Они с Сибил переглядываются, на губах появляется и тут же прячется улыбка.