Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1 Страница 75

– Что вам от меня нужно? Чего хотите еще? Я всё сказал… Но под Берлином решали за солдат, а в Хиросиме – за детей! И…

– Тебе! Тебе от меня нужно! – не заметив последних слов, оборвал голос. – Я вижу, ты не уймешься!

Тьма шевельнулась, дрогнула и поползла прочь. Позади, за спиной, столь же стремительно, как и закат, начинался восход, высвечивая уже других людей и в других одеждах.

Казни, как прежде, назначались на после полудня. И, как и сегодня – на тех же местах. Когда Франсуа с новым знакомым вышел к площади, она уже была полна народу.

Целый месяц он болтался в Дижоне. А ведь всего-то и нужно было несколько дней, чтобы доставить провиант да развезти его по местным трактирам. Вот уже восемь лет бедняга делает это. Не бог весть какая работа, но старики довольны, да и ему кое-что перепадает. Однако месяц – уже слишком. Все из-за проклятых вербовщиков. Поговаривают, испанцы снова зашевелились и в рекруты можно попасть прямо из местного кабачка. Но Франсуа нечего бояться, у него охранная грамота: одну из подвод каждую неделю парень доставляет здешнему епископу, передавая поклон от кюре их деревенского прихода – тот и снабдил бумагой, по которой он освобождался от податей и вообще чувствовал себя уверенно с представителями власти, изводившими его столько лет непомерными поборами. Подумать только, состоять на службе у самого епископа! К тому же кюре обещал сменить гнев на милость по поводу Эльзы. Вот уже два года Франсуа уговаривает обвенчать их, но тот почему-то впадает в такой гнев при этом, что парню становится не по себе. Прошлым летом Эльза предложила им уехать в местечко Сен-Поль под Лиможем, к ее дальним родственникам, да как-то не сладилось.

«Рано тебе еще, да и грешен ты, сын мой», – только и твердит святой отец.

Как же рано: ему уже под тридцать, а грешен в чем же? Собаки за жизнь не пнул, мухи не обидел, недоумевал Франсуа.

«Не пнул… не обидел…» – Андрей с изумлением посмотрел на свою одежду: потасканная поддевка, перепоясанная сыромятным шнурком обвисла и грубо саднила плечи – это он почувствовал секундой позже.

– Вот искупи хотя бы часть грехов, тогда и думай о женитьбе, – кюре ткнул его в грудь. – Скоро, глядишь, и невеста тебе сыщется.

С последними словами Андрей услышал чужой голос:

– Что же ее искать? Вон она, всего в двух шагах от моего дома, святой отец. – Это говорил уже он!!!

– Все мы в двух шагах от чего-то, – пробормотал кюре и как-то зло добавил: – Не задерживайся, завтра же поезжай! Служитель скрылся за дверью.

«Вот так и живу, так и искупаю, доставляя горбом нажитое в город» – подумал кто-то внутри него, когда парень направился в поисках ночлега к постоялому двору здешнего монастыря.

Эльза живет с матерью на окраине селения, и хотя слывет девушкой со странностями, Франсуа это нипочем. Ведь уже, пожалуй, третий год, возвращаясь из города, он неизменно заворачивает к ним. Каждый раз привозя любимой сладости или безделушки, после искорок радости в глазах и страстных поцелуев он неизменно натыкается на укоризненный взгляд матери, старой ворожеи. Парень и сам понимает, что давно пора завершить дело свадьбой, да вот вышла незадача с кюре, уперся и твердит: «Не ту пару ты себе выбрал для богоугодного дела». Как же не ту, когда все дни только и думает о ней? Мила она ему, да и сколько доброты у девушки в глазах. Но родители непреклонны: кому же, как не кюре, знать лучше. И мать ее тоже им не по душе.

Родители были уже старые, и Франсуа не обижался на них. Сам же лез из кожи вон, чтоб угодить святому отцу – по своей воле вызвался поставлять припасы в городской приход, дабы угодить Всевышнему и снискать расположение церковного начальства. Кюре предложение понравилось, и вот уже год, как Франсуа исправно возит туда копченую ветчину да сыр.

Наконец, совсем недавно кюре пообещал, что все скоро решится и жизнь его изменится к лучшему. «Много же ветчины да солонины потянуло прощение моих грехов», – подумал тогда Франсуа. Он нисколько не расстраивался из-за обязанностей – раз так угодно святой церкви, чего не сделаешь ради любимой. Лишь бы поскорее.

И вот сейчас, кажется, дело пошло на лад. Если бы не вербовщики, подписавшие подводы на месяц в гарнизон, все бы уже закончилось. По крайней мере, он надеялся на это.

Позапрошлой ночью парню приснился странный сон: за чугунной оградой приходского кладбища петляла едва заметная тропинка, освещенная полной луной. С погасшей свечой в руке, испуганно озираясь по сторонам, он медленно двигался по ней, не понимая, где же выход. Неожиданно путь ему преградил человек. Человек в сутане. Он стоял молча, всматриваясь ввысь, словно ища что-то в ночном небе. В руках был ржавый заступ. Вдруг свет померк, и луна скрылась за темными облаками.

– Пора, – произнес человек и протянул Андрею заступ.

Андрей отпрянул назад, пытаясь повернуться, убежать от видения, но ноги, будто прилипнув к застывающей смоле, не слушались.

– Копай, – повторил человек, указывая на разрытую могилу.

– Но она уже готова, – выдавил онемевший от ужаса Франсуа. – Да и не вижу я ничего.

«Господи! Кто во мне?! Мой ли это ужас?! Или его?!» – Андрея заколотило.

Человек меж тем достал из-за пазухи камень и чиркнул им о край могильной плиты. Посыпались искры.

– На, Андрюша, запали свечу, – проговорил он и бросил камень ему под ноги.

– Я не Франсуа! – воскликнул изумленный мужчина. – Не мне!

– Запали, говорю, – угрожающе повторил человек.

Руки Андрея задрожали, он наклонился, чтобы поднять его, и тут же услышал:

– Не надо. – Красивая светловолосая женщина стояла чуть поодаль. – Не надо хоронить двоих в одном месте, – повторила она. – Болконский уже мертв и всё уже сделано до тебя… много раз. Она ждет всегда одного. Не нужно поднимать камень, не стоит идти на баррикады. Не прикасайся, это не твоё.

Андрей сломя голову бросился прочь. Уже у самой ограды, продираясь сквозь кусты, он вдруг застыл: прямо на него шла невеста Франсуа.

– Я вижу тебя, – произнесла Эльза, – вижу каждый твой шаг ко мне. Я вижу твои глаза, милый, вот ты поднимаешь руку… – прошептало видение и медленно растаяло.

Андрей проснулся. Яркое утреннее солнце заливало каморку. Никогда прежде он не испытывал такого облегчения. Это всего лишь сон! Пусть здесь, пусть в другом времени, но сон! Было такое ощущение, будто тяжелый камень, который он носил с собой, свалился с плеч. «Может, и впрямь дела пойдут на лад», – вспомнив примету, поддержал радость тот, что жил в нем.

Всю эту историю Франсуа рассказал новому знакомому, с которым встретился в трактире, куда заглянул перекусить на другой день. Работы после обеда не было, и парень, как и любой на его месте, не мог отказать себе в удовольствии выпить бутылочку славного бургундского из местечка Шаньи, что в десяти верстах отсюда. Знакомый оказался из той же деревни, откуда родом были родители жениха, а приехал в город на заработки, где чуть было и не попался вербовщикам, правдой и неправдой набиравшим рекрутов. Самое время было срочно подаваться домой, от греха подальше, но тут Франсуа предложил ему ехать с ним завтра, благо «подневольство» заканчивалось, а с охранной грамотой и обоим ничего не страшно. Тот сразу же согласился. Знакомый оказался славным малым, и уже через час они хохотали, вспоминая разные истории, которые становились известными во всех окрестных деревнях задолго до того, как заканчивались.

Неожиданно дверь в трактире распахнулась, и на пороге появился сержант с солдатами. «Всем на площадь! – раздался его зычный голос. – Живо собирайтесь, оборванцы! Сегодня объявлена казнь. Всем надлежит быть там».

Андрей с изумлением узнал того, кто исполнял обязанности президента Малороссии.

– Держись меня, – бросил Франсуа, и они быстро выбрались из душного подвала.

Друзья добрались до площади, когда та уже была запружена людьми. Пока они пробирались вперед под брань и тычки окружающих, глашатай зачитывал приговор. Слова «Да будет так!», застали их в первом ряду зевак.

Впереди, на возвышении, стоял привязанный к столбу человек. Вязанки хвороста с сухими осенними листьями были сложены у его ног. Человек был завернут в красное полотнище с головы до колен. Ниже висел обрывок какой-то ткани, из-под которой торчали порванные башмаки. Только узкая прорезь для глаз выдавала в нем жизнь.

– Проклятая ведьма, – услышал Франсуа позади себя.

– Из-за такой у Ларсена-старшего родилось двое уродов, – добавил кто-то.

Глашатай поднял руку. Все замолчали.

– Есть ли желающий искупить свои грехи, дабы избавиться от скверны житейской? – прокричал он. – Кто начнет новую жизнь во благо господа и будущего своего, исполняя волю небес?! – Голос прорезал глухую тишину. – Кто свершит зажжение святого огня, привнесет в мир очищающий пламень, освободив нас от мерзостей сатаны?

Франсуа вдруг вспомнил все упреки кюре, гнев и нежелание священника сочетать браком с любимой якобы из-за его грехов, и внезапно в голову пришла дерзкая мысль. Если он сейчас сделает это, то всё искупит, и у кюре не будет причин отложить свадьбу. Не пойдет же святой отец против церкви. У Франсуа перехватило дух. Само провидение привело его сюда. В его руках было будущее!