Наталья Иртенина - Уставшее время Страница 10

— Ну хоть бы и так, — хмыкнул Илья.

— Ты преувеличиваешь способность людей меняться в лучшую сторону.

— Осторожно… держи, а то голову прищемит.

Последняя фраза относилась к предмету транспортировки, с трудом засунутому в лифт. Затем Матвей был выгружен, втащен в квартиру и положен на продавленный матрас в углу.

Митя тоже пошел спать.

4

Вечером следующего дня он отправился в парк, намереваясь кое-что проверить.

Домик кривых зеркал вырос перед ним так же неожиданно, как и вчера. Просто густая зелень раздалась в стороны и открыла маленькую полянку рядом с пешеходной дорожкой. Уже начинало смеркаться, и парковые аттракционы не работали. Но в домике горело единственное окошко. Митя подобрался поближе и осторожно заглянул в него. За столом сидел старик в младенческой панамке и читал какой-то фолиант. Митя несколько секунд наблюдал за ним, потом отпрянул от окна и быстро пошел прочь.

Его раздвоение не было сном. Старик, похожий на Мефистофеля, действительно существовал. Что из этого следует, Митя не знал. Почему-то было страшно об этом думать.

Из парка он отправился пешком по городу в расчете на то, что долгий путь вдруг да озарится какой-нибудь блестящей мыслью по поводу. Но конструктивные идеи не появлялись. А потом ему стало не до них.

На противоположной стороне широкого Пролетарского проспекта он увидел Матвея в окружении пролетариата. Пролетариат имел изрядно агрессивный и недовольный вид. С привычкой Матвея ходить в народ и растравлять народную душу смутьянскими разговорами Митя был знаком и потому заранее не ждал ничего хорошего.

Он решительно изменил направление и отправился вызволять соседа из пределов грозового атмосферного фронта. Матвей в состоянии легкого подпития и в окружении внимающего ему народа имел дурное обыкновение перегибать палку и испытывать на прочность взрывоопасное терпение публики. Изображая из себя хитрющего Сократа, он доводил своих легковерных и невоздержанных слушателей до белой горячки, за что и был нередко побиваем — крепко и от всего сердца. Но побои его ничему не учили. Он продолжал делать вылазки в народ и будить в нем зверя своими рассуждениями на актуальные политические и экономические темы. При том что сам был абсолютно индифферентным индивидуумом.

Сейчас ситуация была вдвойне опасной, потому что Матвей выбрал в качестве благодарной аудитории взбунтовавшихся рабочих Металлургического комбината, рядом с которым и происходило дело. Выйти на тропу войны рабочих комбината вынудило их новое руководство. Бывший директор комбината продал контрольный пакет акций местному авторитету, больше известному в криминальных кругах и милицейских анналах под именем Соловья-разбойника или просто Соловья. После чего бывший директор исчез бесследно.

Новое руководство резво принялось управлять комбинатом. Тотчас же прекратилась выдача зарплаты рабочим; для тех, кто пробовал отстаивать права человека, учредили сокращение штатов с изустной отправкой в ООН. А чтобы рабочие не волновались, в счет зарплаты им выдавали цветные лоскутки, на которых значилось, что это ценная бумага и она гарантирует владельцу дивиденды в ближайшем будущем. Но будущее это никак не наступало, рабочие начинали беспокоиться, а через полгода коллекционирования лоскутков и вовсе взбунтовались. Объявили забастовку и голодовку, повыгоняли надсмотрщиков из Службы безопасности комбината, появившейся там вместе со сменой начальства. Затем, чтобы не допустить вражье племя на территорию остановленного предприятия, окружили его баррикадами, палатками, пикетами и заградотрядами, по ночам жгли костры, днем митинговали и демонстрировали воинственность. Словом, вокруг комбината разгоралась полумирная, полувоенная гражданская битва. Рабочие были настроены решительно и агрессивно, но не знали, что им теперь делать в этой ситуации, когда противник затаился и чего-то выжидает. Власти безмолвствовали, мафия бездействовала, голодующий и бунтующий народ привыкал к бивачной жизни и потихоньку зверел от безделья и свободы.

Честя на разные лады Матвееву дурость, Митя подошел к группе мужиков. Все они выглядели одинаково: рабочие штаны, загорелые торсы чуть прикрыты маечками, оранжевые каски на головах — как отличительный знак восставших. В историю комбината эти события наверняка войдут под названием «Бунта морковных касок» или «Восстания огненных шлемов».

Безрассудный Матвей прямо на глазах рушил все надежды восставшего рабочего класса на лучшее будущее. А надежда — последнее достояние нищего и ограбленного. Отнимать и ее — значит рыть себе могилу.

Речь, разумеется, шла о политике и, судя по хмурым лицам мужиков, шла уже давно. Митя поспел как раз к кульминации.

— Вот от таких, как ты, пустобрехов, все беды в России, — злобно бросил Матвею длинный худой мужик с обильными татуировками на груди и руках. — Привыкли сидеть, сложа руки на брюхе, и ничего вам больше не надо.

— Верно, Петруха, — поддержали его сзади. — Накласть ему по шее, провокатору этому, чтоб душу не травил.

Собрание волновалось, раздавались возмущенные выкрики и ругательства. Митя сделал попытку под шум увести Матвея, но тот вошел в раж и только отмахнулся.

— Да вы разуйте глаза. Много вы здесь высидели? Вы чего хотите от властей получить — развитой капитализм? Или готовый коммунизм? Вы что ж, не понимаете, что в России живете — а для нее это один хрен, все равно ни черта в ней не будет уже. Выкачают из нее все полезные ископаемые до крошки и оставят подыхать под забором международной арены. Вы же первыми и поляжете.

— Ты, сволочь, на Россию не наезжай, — мрачно вступился за родину крепыш в полосатой майке и с багрово-загорелым каменным лицом. — За это по морде сильно бьют. Мы Россию за уши из дерьма вытащим. Понял, мозгляк?

— Не, — Матвей не желал успокаиваться, — это не дерьмо. Это знаешь чего? Это такая особая зона. Экспериментальная. Здесь проверяют человечество на живучесть и прочность.

— Это хто же его проверяет тут? — раздался глумливый голос. — Алигархи твои, что ль?

— Зачем олигархи. Это так, шелупонь, песок со дна, когда воду баламутят. А кто баламутит, я, мужики, не знаю, честно вам говорю. Но сердцем чую, — Матвей ударил себя кулаком в грудь, — что кто-то очень сильный баламутит, а не само оно так получается. Щас у нас, мужики, то же делается, что и после семнадцатого года. Передел власти, общая свихнутость, бешеные порядки и самое главное — гражданская война…

— Тю! Еще не хватало.

— …и вы, мужики, в ней вовсю участвуете. Прям как тогда — баррикады, пикеты, пароли. Чем не война? Только вялая маленечко. А это знаете почему?