Ирина Андронати - Перевёртыш Страница 11

— Теперь я понимаю, — тихо сказала она, — почему это запрещено. Это слишком хорошо, чтобы принадлежать человеку.

— Эндрю, ты идиот, — беззлобно ответи­ла вторая. — Как бы иначе мы узнали, что это такое?

— Мы и так знали.

— Ерунда. Я и представить такого не мог. И ты тоже, не ври.

— Марти, ты как ребенок. Теперь нам придется пройти через Воскресение живыми. И оставаясь в сознании. Мы оба знаем, что никто еще не проходил через это дважды. Как ты думаешь, на практике и в теории это отличается примерно так же, как то... что мы только что испытали?

В дверь постучали. Вторая девушка оска­лилась. Стук повторился. Она натянула брю­ки и побрела открывать. Штанины, ставшие слишком длинными, путались в ногах и ме­шали идти. Первая, Эндрю, перетекла на ко­лени и так и застыла, низко опустив голову.

Община «родственников»

Третий день

Поздний вечер

Молдер тяжело вздохнул, но делать было нечего: с того места, где он прятался, по­чти ничего не было видно. Уже в следующее мгновение — чтобы не слишком долго думать о возможных последствиях — Фокс метнулся на противоположную сторону коридора и нырнул в складку стены. Странная белая поверхность бугрилась сложными наростами, выпячивалась неровными пластами и впади­нами. Кое-где были заметны застывшие сле­ды пальцев.

Теперь Молдер отчетливо видел, как под унылое мерное бубнение: «Ушед из этого ми­ра да пребудь в мире, брат Аарон... И всякий живущий и верующий в Меня не умрет во­век; Я есмь Воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет... И в третий день восстал...» — один из «родственников» зачерпнул глиняной чашей какую-то жид­кость и поднес к телу. Остальные тотчас окружили труп. Один за другим они зачер­пывали белую взвесь полными пригоршнями и щедро обмывали, растирали распростертое обнаженное тело.

«Бальзамируют они его, что ли?» — не­доуменно подумал Молдер.

Полужидкая глина ложилась на кожу тон­ким, почти прозрачным слоем, блестящим в пурпурном свете. Перепачканные глиной руки мерно скользили по трупу, такие же скольз­кие, блестящие, а бубнение не прекращалось:

«...сподобившиеся достигнуть того века и Вос­кресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят, и умереть уже не могут, ибо они рав­ны Ангелам и суть сыны Божий...»

Община «родственников»

Три года назад

В следующий раз они встретились только че­рез четыре дня, на кухне. Уже одетые в гру­бые черные платья, но еще не привыкшие ходить в юбке. «Марти!» — беззвучно ше­вельнулись губы.

— Сестра Мартина. Сестра Энни. Печь. Котлы. Полы. Не разговаривать. Потом до­ложить.

Хлопнула дверь. Они остались наедине. «Марти!» — слово было лишь чуть гром­че дыхания. На большее не хватило духу. Слишком жива была память о Воскресении. Эндрю до сих пор не мог согреться, до сих пор не мог отделаться от липкого привкуса белой глины, неумолимо просачивавшейся в уголки рта.

Мартин дернул головой, согнулся и при­нялся выгребать золу.

Община «родственников»

Третий день

Поздний вечер

Скалли присела на подоконник. Где-то на грани сознания вертелась назойливая мысль, что парень все время держится у двери и, чтобы выбраться отсюда, неизбежно надо пройти мимо него. Но почему-то существен­ным это соображение не казалось.

— Марти был не таким, как мы, — если мальчишка и силился что-то объяснить, пока у него мало что получалось.

— Что вы хотите этим сказать?

— Как он убивает?

— Мы точно не можем сказать. Все его жертвы умерли от инфаркта миокарда.

— Он ведь их отравляет, правда?

— Откуда вы это знаете?

На языке Дэйны вертелся вопрос: «Как тебя зовут? Случайно не Марта, нет?»

Мальчишка затравленно отвернулся. Лицо его исказилось. Он то ли боялся расплакать­ся, то ли набирался решимости...

Внезапно он рывком подтянул к себе стул и подпер дверь. Скалли вздохнула, не отры­вая от парня глаз, и сдвинула руку поближе к карману, где лежал пистолет.

Возможно, парень понял, что означает этот жест. Во всяком случае, он глухо проговорил:

— Мне надо кое-что показать вам. Нечто связанное с Марти.

Ровных поверхностей в зале практически не было. Многочисленные складки и слож­ные образования на стенах и на полу в соче­тании с проходом-кишкой делали зал похо­жим на многокамерный желудок, над сводом которого было что-то вроде костяного полога и горел яркий фонарь. Чересчур яркий, ке­росиновые лампы так не горят.

Фантастический обряд продолжался. Те­ло, покрытое слоем полупрозрачной глины, осторожно водрузили на носилки, и черная процессия потянулась куда-то в глубину под­земного зала. Затем черные фигуры, уже освобожденные от печального груза, двину­лись к отверстию, зиявшему на противоположной стороне желудка.

Молдер приподнялся, глядя им вслед. По­следний фонарь мелькнул перед зевом про­хода и исчез. Фокс выпрямился во весь рост. Он был один. Он даже мог передвигаться без страха, поскольку любое движение в этой чертовой кишке было различимо издалека, если не принимать величайших мер предо­сторожности.

И только теперь, крутясь на месте и с тру­дом веря своим глазам, он смог оценить ги­гантские размеры этого чудовищного архи­тектурного бреда. Чтобы выстроить, выле­пить — или что там они делали — подобную конструкцию, требовалось много лет каторж­ного труда. Не выросло же все это само! Или выросло? Как сталактиты? С высоты молдеровского роста многие белые нагроможде­ния напоминали теперь заснеженный обледе­невший кустарник. Впрочем, был такой ги­гантский кит, на котором вырос целый лес. Почему бы не быть животному, которое лес заглотнуло?

Поминутно озираясь, Молдер вышел на се­редину зала. Из большого отверстия в центре потолка лился свет, совершенно не похожий на убогие местные керосинки, но разглядеть его источник никак не получалось. Фокс сно­ва крутнулся и коснулся рукой стола — или алтаря, — на котором обмывали — или обма­зывали — мертвое тело.

Община «родственников»

Год назад

Шли дни. Перестали болеть мышцы, не знав­шие до того тяжелой работы. Походка сдела­лась женственной. Стали привычными жен­ские имена и женские лица друг друга. При­тупился стыд. Понемногу ослаб надзор, им позволяли все больше времени посвящать ис­тинной цели — но забываться не позволяли. Эндрю принимал это как должное.

Но не Мартин! Самым страшным наказа­нием для него оказался запрет на возвраще­ние облика. Эндрю отчасти понимал брата, он и сам никак не мог примириться с тем, что стал одной из сестер, а не братьев общи­ны, и должен оставаться сестрой неизвестно сколько. «На то будет воля Всевышнего», — отвечали на все вопросы, если вообще отве­чали, а не придумывали новое дурацкое за­дание. О себе он по-прежнему думал как об Эндрю. И уж точно никакие изменения тела не могли изменить Мартина. Именно тогда Марти стал просто бредить внешним миром, не слушая увещеваний и предупреждений. Он начал читать все подряд, несколько раз он даже разговаривал с чужаками. Эндрю прикрывал проступки брата как мог, с ужа­сом думая, что вот-вот случится непоправимое. Когда оно все же случилось, Эндрю не удивился. И не обрадовался, когда сестра Абигайль впервые спросила его совета как Познающего — и последовала этому совету. Не дрогнув, сопровождал старших братьев в Стивстон — они сами доставили в город тело несчастного, умершего в лесу от разры­ва сердца. И так же, не дрогнув, отстоял с чашей в руках церемонию погребения сестры Мартины, глядя, как заживо вмуровывают в белую глину брата, вернувшего себе прежний облик ценой жизни чужака. Пустой и ник­чемной, но жизни.