Дин Кунц - Франкенштейн: Мертвый город Страница 13

— То, что я готова раньше, чем запланировано, — сказала Ариэль, — подтверждение гения нашего Создателя.

— Он величайший гений из всех когда-либо живших. И моя неспособность терпеть этих тупых, тупых, тупых долбаных ангелов — подтверждение моей преданности Коммуне.

— За Коммуну, — сказала Ариэль.

Нэнси повторила:

— За Коммуну.

— Ты сейчас пойдешь со мной в амбар?

— Дай мне раскрошить оставшиеся статуэтки.

— Хорошо, если это тебе нужно.

— Нужно. Мне это просто необходимо. Потом я помогу тебе с превращением.

— Только побыстрее, — сказала Ариэль. — У меня тоже есть потребности. Мне нужно быть в амбаре, превращаться. Мне это нужно так сильно, что я чувствую, что взорвусь, если не сделаю этого в ближайшее время.

Члены Коммуны производились бесполыми, изготовлялись вместо того, чтобы зачинаться. У них не было способности или тяги к сексу. Но Нэнси была чертовски уверена, — то, что она сейчас чувствовала, должно быть близко к тому, чем являлся для людей продолжительный секс: мощное периодическое напряжение энергии, которая проходила дрожью по всему телу, энергии, получаемой от чистой черной ненависти ко всему человечеству и всем живущим существам, созданным не в Улье, ненависти настолько сильной и настолько горячей, что она почти думала, что взорвется в огненном столпе, и с энергией и ненавистью пришло великолепное видение мертвого мира, бедствующего, безмолвного и освобожденного от смысла.

Нэнси смела оставшиеся фарфоровые статуэтки со стеклянных витрин полок. Она растоптала их, одну за другой, топтала и измельчала их пятками и пинала обломки. Она схватила голову ангела и кинула через комнату с такой силой, что острый кусок сломанной шеи застрял в гипсокартоне. Стеклянная голова с нимбом, размером со сливу, уставилась на нее, как будто бы удивившись, как голова трофейного оленя, повешенная охотником на стену. Топча, размельчая, пиная, Нэнси вдруг почувствовала, что пронзительно кричит с чем-то похожим на неистовое наслаждение, ее резкие выкрики отражались от стен гостиной, и дикий звук придавал ей энергии, возбуждал ее.

Ариэль, должно быть, тоже была возбуждена, потому сделала единственный шаг от арки в комнату, и стояла, пронзительно крича вместе с Нэнси. Она подняла кулаки и трясла ими, и бросала голову назад и вперед, хлеща плечи длинными светлыми волосами. Ее глаза светились интеллектом и рассудком. Ее голос был сильным и чистым от интеллекта и рассудка. Она не подавила триумф Нэнси, скорее, поддержала его; это был крик девчонки хоть куда.

Глава 10

Мистер Лисс припарковался на обочине и выключил фары, и все светящиеся падающие снежинки в темноте стали тусклее, как будто свет выключили в каждой из них.

— Ты уверен, что это дом Бозмена?

Намми сказал:

— Да, сэр. Это место всего в одном квартале от места, где бабушка жила до того, как прилетели марсиане.

Уютный кирпичный дом был одноэтажным, с белыми ставнями на окнах. На переднем крыльце были железные выкрашенные белой краской перила и белые железные угловые стойки, а также то, что называется крышей из отожженного алюминия. Намми всегда интересовался, где они нашли печь, чтобы выпечь что-то настолько большое, как крыша.

— Пичез, ты уверен, что он живет один?

— Кику, она умерла, и детей никогда не было.

— Давно ли Кику купила себе земельный участок?

— Она не покупала земельный участок, это было место на кладбище.

— Наверное, ты не понял. Давно она умерла?

— Около двух лет назад. Раньше, чем бабушка.

— Возможно, Бозмен живет не один.

— Кто может с ним жить? — поинтересовался Намми.

— Девушка, бойфренд, кто-то из них, его бабушка, чертов домашний аллигатор. Откуда, нахрен, мне знать? Сукин сын может жить с кем угодно. Если бы ты использовал свой мозг, мальчик, ты бы не задавал столько тупых вопросов.

— Боз живет один. Я абсолютно уверен. В любом случае, там нет света, дома никого нет.

— Аллигаторы могут видеть в темноте, — сказал мистер Лисс. — Но давай, пошли. Мне нужен этот снегоход, и я хочу выбраться из этого чертова городишки.

Соседний дом тоже был темным, а уличных фонарей не было. Асфальт и газоны были покрыты снегом, но хотя это белое одеяло, казалось, испускало свет, на самом деле это было не так. И падающие снежинки были такими крупными, что походили на лягушек, так что видимость была низкой. Даже если кто-то мог смотреть из окна, он бы не смог увидеть, что мистер Лисс нес ружье, закрепленное справа.

У мистера Лисса в карманах его большой куртки было два пистолета и все необходимые типы дополнительных пуль. Он нашел оружие в доме проповедника, который они спалили дотла, так как он был полон гигантских коконов, внутри которых росли монстры. Мистер Лисс сказал, что собирался заплатить за оружие своими лотерейными выигрышами — у него был билет в кошельке, и он знал, что у него выигрышный номер — но у Намми было нехорошее чувство, что на самом деле мистер Лисс его просто украл. Мистер Лисс, как и другие люди его типа, никогда не ходили в церковь будучи взрослыми.

Снег слегка хрустел под ногами, когда они обходили дом к заднему крыльцу, где их нельзя было увидеть с улицы. Мистеру Лиссу не потребовался набор отмычек — когда он проверил дверь, ведущую на кухню, она открылась вовнутрь, скрипнув петлями.

Намми вдруг не захотелось заходить в дом офицера Барри Бозмена, не потому что это неправильно — входить в дом, когда тебя не приглашали, а потому что их внутри ждало что-то плохое. Он не знал, откуда, но знал. Нездоровое, скользящее чувство в желудке. Скованность в груди, которая мешала ему дышать глубоко.

— Давай уйдем сейчас, — прошептал Намми.

— Некуда идти, — сказал мистер Лисс. — И нет времени туда идти.

Старик пересек порог, провел рукой вдоль стены около двери и включил свет.

Когда Намми неохотно последовал за мистером Лиссом, то увидел Боза в нижнем белье и распахнутом халате, сидящем на стуле за кухонным столом. Голова Боза была наклонена назад, рот широко раскрыт, глаза завалены.

— Мертв, — сказал мистер Лисс.

Намми определял смерть, когда видел ее.

Несмотря на то, что офицер Бозмен был мертв, Намми было неудобно смотреть на него в нижнем белье. Ему также было неудобно, потому что казалось неправильным глазеть на мертвого человека, когда он не знал, что ты там и не мог сказать, чтобы ты убрался или придал ему вид поприличнее.

Ты также не мог отвести взгляд от мертвого человека. Также могло показаться, что ты смущал его, как будто это была его вина, что он мертв.