Радуга над Теокалли (СИ) - Свидерская Маргарита Игоревна Страница 14

– Нет. На закате я уже выполнил обязанности халач-виника. Теперь я должен исполнить долг мужа.

– И снова заблуждаешься – Иш-Чель невеста бога Чаку. Её готовят к утренней церемонии и охраняют.

– Разве я не халач-виник?

– Даже правитель не имеет права переступать через закон и обычаи. Женщина принадлежит богу и находится в его владениях! Этим только отвернёшь от себя служителей, а они тебе нужны больше, чем народ!

– После того, как жрецы нарушили священные узы моего брака, я имею право не признавать их законы!

– Какое безумие! – презрительно передёрнула плечами Уичаа, пытаясь скрыть беспокойство – ситуация выходила из-под контроля.

– Халач-винику никто не посмеет помешать забрать жену!

– Я пришла тебе помочь, мне не безразлично – кому достанется Коацаок! Ты – мой единственный сын! Видно, горе затмило тебе разум… Достаточно одного необдуманного шага и те, кого воодушевил твой поступок, отшатнутся от тебя, стоит лишь нарушить закон!

– Хорошо, кто может мне помешать навестить Иш-Чель?

– Ты опять за своё! Она уже не твоя жена и молится со всеми в храме! Посланница к богу Чаку прекрасно знает законы и порядки, сама много раз совершала обряд и умеет говорить с духами! Зачем ей мешать?!

Кинич-Ахава опустил голову, тяжело вздохнул и произнёс с отчаянием:

– Я… я просто хочу знать, как она там… Я должен поддержать и успокоить!

– Нет, твой приход, во-первых, невозможен, во-вторых, ты сделаешь ещё хуже, нельзя её отрывать от молитв!

– Пойми, что-то тревожит моё сердце… Я должен идти к ней!

Уичаа вздохнула, скрыв невольно возникшее презрение к любимому сыну, отвернувшись к стене:

– Я догадывалась – тебя сложно переубедить. Хорошо, тогда, сохранив лицо, помоги ей, – мать повернулась и предупреждающе подняла руку, увидев мгновенную радость в глазах сына. Уичаа достала из складок одежды маленький мешочек и ответила на немой вопрос: – Возьми, это яд. Он действует мгновенно. Я взяла его в чертогах бога Чаку, твоя жена отправиться к нему быстрее и не успеет испугаться, когда полетит со скалы… Только этим ей поможешь!

– Ты не понимаешь! Я не могу смириться с тем, что Иш-Чель умрёт, а не с тем, как именно это произойдёт! Предлагаешь дать яд?! О, боги!.. Я хочу дать ей жизнь! – Кинич-Ахава сорвался на крик, а Уичаа обиженно поджала губы и быстро спрятала мешочек в складках одежды. Потом горестно покачала головой и изобразила смирение.

– Хорошо. Поступай, как знаешь. Я помогу тебе попасть в подземные помещения, где находится Иш-Чель. Сам ты не найдёшь. Пойдём, раз таково твоё желание.

С гордо поднятой головой Уичаа вышла в коридор, отпустив охрану лёгким взмахом руки. Подождала халач-виника и направилась в сторону своих покоев.

Сыну и матери на пути попадались совершенно пустые комнаты, и правитель не мог вспомнить предназначение этих богато украшенных помещений. Ближе к выходу стали появляться рабы и прислужники. Многие спали, подстелив циновку или укутавшись в пёстрые одеяла, но большинство все ещё находилось в трансе. Шепча и подпевая гимны, люди с потухшими глазами бесцельно бродили, ничего вокруг не замечая.

Религиозные фанатики расположились на площади дворца и настолько громко пели, что их голоса, проникая в пустые комнаты, усиливали внутренний шум. Повсюду горели смоляные факелы, они освещали дорогу, которая изменилась как-то резко и неожиданно.

Уичаа свернула влево и открыла небольшую дверь в стене, прикрытую расшитым покрывалом. Дальше шли крутые ступени, вырубленные прямо в скале, на которой стоял дворец. По-прежнему на стенах висели факелы и ярко освещали путь. Спуск закончился неожиданно, за очередным поворотом узкой лестницы. Кинич-Ахава и Уичаа оказались в широком коридоре; в желобке тихо журчал ручеёк, очевидно, когда-то это было подземным руслом. Дорога уходила под крутой уклон, постоянно извиваясь.

Уичаа из складок одежды достала пластинку и, пошарив по стене правой рукой, вставила её и надавила. Ключ привёл в движение невидимые механизмы. Большая плита бесшумно отодвинулась, и они очутились внутри теокалли бога Чаку.

Кинич-Ахава понял это по заунывному пению гимнов. Уичаа шла теперь медленнее, осторожно выглядывала из-за каждого угла, подходя к поворотам. Помещение, где находилась Иш-Чель, нашли быстро. Странно, но рядом не было охраны.

В комнату правитель вошёл сам. Жена сидела, уставившись в стену.

– Иш-Чель, дорогая… – тихо позвал Кинич-Ахава, боясь, что она находится в трансе и может неадекватно отреагировать.

Но жена, едва услышала голос, подскочила и радостно кинулась ему на шею. Глаза Иш-Чель были чисты от какого-либо дурмана и сияли счастьем.

– Я верила, я знала – ты придёшь! Ты почувствовал, что нужен мне! Кинич-Ахава, забери меня отсюда! – она доверчиво прильнула к нему и с надеждой глядела в глаза, ища защиты. – Что же ты молчишь?! Почему мы не уходим?!

– Я не знаю, что сказать…

– Ты пришёл не меня забрать?! Тогда зачем? – Иш-Чель сорвалась на крик и вырвалась из его рук.

– Тише! Нас могут услышать!

Страх мужа разозлил Иш-Чель.

– Да? А мне все равно, ведь я живу последние часы! – она почувствовала, как её начинает трясти от негодования.

Но понимала – нельзя с ним ссориться. Лучше разбить его спокойствие, заставить думать только о её спасении. Нельзя срываться на крик – это может его оттолкнуть. Любым путём нужно убедить мужа применить всё своё влияние и отменить жертвоприношение. Поэтому Иш-Чель изменила тактику. Выражение лица стало грустным, ясные глаза утонули в слезах, она мягко прижалась к мужу, всем видом показывая беспомощность и надежду только на него.

– Я не могу поверить, что ты позволишь им сделать это со мною.

– Иш-Чель, я пытаюсь найти выход, – Кинич-Ахава был настолько углублён в свои мысли, что даже не заметил перемены в поведении жены.

Он бережно приобнял её, но Иш-Чель вновь не сдержалась, вырвалась и отошла на пару шагов.

– Что же ты стоишь?! Иди, предлагай им обмен, выкуп!

– О, боги! Как ты не можешь понять?! Ты вытянула жребий! Именно ты, а не моя мать или другие женщины нашего дома! Это воля богов!

– Нет, Кинич-Ахава! Мне его навязали! Почему ты позволил жрецу заставить меня тянуть жребий первой?! Ведь твоя мать обладает большим влиянием, чем я!

– Ты моя жена, поэтому с тебя и начали.

– Ты прекрасно знаешь, что совершил ошибку! Прикажи заново перетянуть жребий в нашей семье!

– Как ты можешь! Желать смерти близким! И потом – слова бога ты забыла?!

– А принести в жертву молодую женщину не жестоко?! Ведь я умру, я!.. У тебя в руках власть, ты всё можешь, жрецы послушают тебя!

– Это невозможно, за ними стоит мой народ, я должен проявить твёрдость. Мой народ ждёт от меня этой жертвы.

– "Мой народ" – чужие слова!

– Иш-Чель, я сделал то, чего не делал ни один правитель! Я пришёл к тебе, а ты…

– И?! – женщина поняла – они с мужем говорят на разных языках. – Я пока ещё жива, делай же что-нибудь, Кинич-Ахава! Потом будет поздно!

Но муж опустил голову.

– Как ты можешь?.. – донёсся её шёпот, он оглянулся.

Иш-Чель опять подошла к нему. Усилилось ощущение, что глаза бездонными озёрами разлились и утопили его в волнах страха, выплёскивающихся через край.

– Как же ты можешь?.. – снова прошептала Иш-Чель. Голос теперь дрожал, прерывался, молил.

Но муж молчал. Его мысли стремительно неслись, как в бешеном водовороте, и он не мог их остановить, поймать ту, которая поможет объяснить жене, да и ему самому, что не в его власти что-то изменить. Он халач-виник! Помочь могут только боги! Его сердце уже разорвалось от боли. Он зол на себя, на свою беспомощность и бессилие! Почему он должен защищаться? Ведь это у него отнимают самое дорогое и желанное. С этой утратой он не сможет потом нормально жить, зачем же его так жестоко мучают?! Почему она не понимает? Зачем заставляет страдать, обвиняя?