Артем Тихомиров - Приход ночи Страница 17

На моем месте наверняка сидела мертвая женщина, чьих останков никогда уже не найдут.

Опять легкое скольжение во мрак беспамятства.

Я хочу домой. Я хочу, чтобы все это кончилось. Пусть он меня отпустит.

Видение было реальным, вещественным, сочным. Я иду по улице, а рядом шагает Леша. Мы о чем-то болтаем и едим мороженое на палочке. Мне точно известно, что мы уже начали новую жизнь, оба мы вышли на старую орбиту, намереваясь совершить еще одно путешествие. К чему оно нас приведет?

Леша рассказывал анекдоты, старющие, несмешные, однако я не обращала на это внимания. Мне было комфортно и безопасно. Впрочем, недолго.

В следующий миг, повернувшись, я увидела, что у Леши нет лица. На его месте зиял черный провал, из которого раздавался гулкий смех. Я закричала.

Провал расширялся, поглощая тело Леши, оставляя на месте сожранной плоти только тьму. Леша исчез, а тьма начала пожирать весь мир вокруг меня. Я пробовала бежать, но не могла.

Перебирая без конца в уме события того понедельника, я почувствовала, как мое сознание покрывается трещинами. Надо это прекратить, иначе я сойду с ума. Толку от моих умствований нет ни малейшего. Если ничего не делать, можно свихнуться, но если заниматься чем-то однообразным без надежды на что-то другое, безумие придется еще быстрее.

Что делать? Миллион раз я уже повторила этот вопрос.

Я снова думала о времени. Понедельник, девятое ноября. Я спала много раз, придавленная стрессом, страхом, чувством безнадежности. Пробовала таким образом спастись внутри себя, найти надежное укрытие, чтобы отрешиться от происходящего. Несколько раз теряла сознание, видимо, на долгий срок. Я не могу сказать, прошли сутки или нет. А может, пролетели уже не одни?

Несколько дней? Чувство голода успело слегка притупиться, как бывает при значительном воздержании, но жажда была чудовищной. Пожалуй она являлась сейчас самым главным моим мучителем. Я мечтала о воде, я согласилась бы на грязную, тухлую, воняющую, только бы пить. Телу нужна влага. У меня болело все тело, каждая мышца, каждая кость. Если бы не путы, я бы давно упала на пол и умерла, счастливая от того, что сидеть больше не нужно. Я не буду сидеть больше никогда, ни при каких обстоятельствах… если только вернусь на свободу! Я утомлена, но еще не измождена, в организме сохранились запасы энергии. Помимо жажды был голод — серьезная угроза. Я уже чувствовала, как скотч, схватывающий мой живот, немного ослаб. Из-за того, что живот втянулся. Хорошо это или плохо? Ну что мне толку от такого послабления? Вот если бы руки или ноги удалось сдвинуть с места!..

Много времени. Очень много времени. Оно продолжает течь, идти, бежать, мчаться. Я начала бормотать что-то, неразборчиво, и не понимала, что эти звуки издаю я.

Почему он не приходит? Пусть уже начнет свою игру, начнет и закончит. Я быстрее умру от неизвестности и одиночества. Наверное, он этого и хочет.

Привязанности. Чтобы я всякий раз при его визите умоляла его остаться. Он психопат. Ублюдок. Тип с наследственными нарушениями психики. Вероятно, я детстве он хотел быть девочкой и играл в куклы втайне от матери, а сейчас воплощает свои стремления и грезы вот таким способом. Отрывает куклам головы, руки и ноги.

Он не дождется, что я буду умолять его о чем-то! Я сказала это себе и испугалась. Почему я так уверена? Я не имею понятия, что он задумал сделать со мной. Кем я буду после всего? Чем я буду после всего?

Невыносимо было об этом думать, но я заставляла себя, считая, что так я морально подготовлюсь к будущему. Глупый расчет.

Думать, безусловно, необходимо. Мозг — единственное, что мой похититель не смог поработить. Я мыслю, значит существую. На латыни «Cogito ergo sum» — я помню из университетского курса. Для меня это была в те минуты абсолютная истина.

Холод. Иногда он был еще более жесток, чем голод или жажда. Я погружалась в дрему и просыпалась, по ощущениям, через десять-пятнадцать минут потому, что сквозняк вытягивает из тела жалкие крохи тепла. Кажется, у меня уже не было ни бедер, ни ягодиц. Промежность болела, болевые импульсы поднимались вверх, к мочевому пузырю, а там боль превращалась в невидимую крысу, которая прогрызает себе путь через мои внутренности. Холод. Пальцы на ногах, несмотря на то, что я постоянно двигала ими, онемели, так же, как лодыжки. Из-за стягивающего икры скотча кровь не могла в полном объеме доносить кислород до клеток. Вполне возможно, скоро начнется отмирание тканей. Я лишусь ног. Гангрена поползет вверх, от пальцев к коленям и бедренным костям. Никто ко мне не придет. Через несколько лет, в лучшем случае, некие люди наткнутся на женский скелет, сидящий на стуле. Тогда мне уже будет все равно, меня не будет доставать сквозняк, голод, боль, онемение. Как хорошо!

Пальцы рук имели большую подвижность, и я пыталась хоть как-то разогнать кровь ими, но понимала, что это не поможет. Я вошла в знакомую сумеречную зону. Я слышала исходящую от меня вонь. Однажды я почувствовала необходимость опорожнить кишечник, и теперь не помню, когда это случилось. В помещении, где я находилась, жутко воняло. Воняла я, воняло моим потом, мочой, страхом, воняло дерьмом. К этому я почти привыкла. Сидя в сумраке ты не очень-то обращаешь внимания на такие мелочи. Ерунда, честное слово.

Вонь — ерунда.

Внезапно я задрожала. Во мне не осталось тепла. Никакого, ни на грош.

Меня трясло. Я бы стучала зубами на все помещение, если бы скотч. Я чувствовала даже, как трясется моя грудь.

Истеричный приступ смеха. Я хохотала, корчась в агонии, хотя не могла ни на сантиметр изменить положение тела. Я выдувала сквозь сомкнутые зубы воздух, а рот переполняла горечь. Из голодающего тела выходил ацетон, печень выбрасывала в желудок желчь, которая поднималась по пищеводу и попадала на язык. Сердце, не получающее подпитки в виде калия, билось неровно и даже будто бы останавливалось на миг, стоило мне поднапрячься. Да, время шло, а я таяла словно свечка.

Я смеялась, хотя со стороны это, наверное, выглядело жутко. Казалось, в комнате душили человека, который пытался глотнуть воздуха, в то время, как его горло сжимали все сильней. Я бы не хотела умереть от удушения. Дайте мне порцию яда, только мгновенного. Не хочу больше мучаться.

Я смеялась. Мои губы между двух вертикальных полос скотча вывернулись наружу и, вероятно, походили на два куска залежалого мяса. Я уже не чувствовала и их. На губах лежал слой грязи и засохшей слюны. Отсмеявшись, я принялась орать. Я собрала всю силу, оставшуюся решимость и отчаяние. Крика все равно не получилось. Из моего рта вылетал все тот же кошмарный звук.