Ливи Майкл - Камень ангела Страница 2

Он тронул ее за плечо. Кейт хотела отодвинуться от старика, но он взял ее за руку.

— Пойдем со мной, — произнес он мягким голосом, и Кейт, к своему удивлению, позволила увлечь себя к маленькой сводчатой двери в северной стороне собора.

Девочка открыла дверь и остановилась, пораженная.

Справа от собора современное здание Урбиса сияло зеленоватым светом, по Корпорейшн-стрит изредка проезжали машины. Вспыхивали разноцветные неоновые вывески, и уличные фонари заливали дорогу ярким электрическим светом. Даже тяжелые облака мерцали оранжевым отблеском.

А слева от Урбиса, чуть поодаль, сгрудились, навалившись друг на друга, обшарпанные таверны Лонг Миллгейт — точно такие же, как четыреста лет тому назад. Все было окрашено в какой-то тусклый, желтоватый зимний свет. Ветер гнал по улице пыль и овощные очистки. Кейт слышала, как невдалеке шумит река. Она в недоумении переводила взгляд с одного мира на другой. Как она ни старалась, ей было никак не найти ту черту, за которой менялось небо, или время.

— Все это здесь, — удивленно произнесла она вслух. — Все это здесь, сейчас.

САЙМОН

1

2 октября 1604 года

Голова Саймона покачивалась в такт трясущейся повозке и вдруг резко дернулась от сильного толчка. Мать крепче прижала мальчика к себе.

— Манчестер, — объявил возчик и метко сплюнул с моста в воду.

Это был немногословный человек, который все время что-то жевал. Саймону хотелось узнать, что это он жует, но как только он собирался задать вопрос, мать чувствовала это и сжимала его руку, заставляя молчать.

Но сейчас вознице, по-видимому, самому хотелось поговорить.

— Видите вон ту церковь? — спросил он. — Настоятель-то — колдун.

При этих словах он искоса взглянул на мать Саймона, и она поспешно отвела взгляд. Перед ними возвышалась огромная церковь, окруженная группой зданий. Весь день низкие тучи обещали дождь, но сейчас из-за них выглянуло оранжевое солнце, и окна церкви вспыхнули, а камень колокольни засиял мягким светом.

— Черный колдун, да, — продолжал возчик. — Некоторые говорят, можно увидеть, как он взлетает с колокольни, как черная ворона на закате. Другие рассказывают, что ночью он оборачивается большой черной собакой и бродит по улицам.

Саймон почувствовал, как мать опять сжала его руку.

— Так что вам нужно быть тут осторожнее, — предупредил возчик. — Смотрите в оба.

Саймон не знал, что это означает, но под предостерегающим взглядом матери спрашивать не стал.

— Вы же не хотите, чтобы он превратил вас во что-нибудь мерзкое.

— Мы не станем его беспокоить, — сказала мать Саймона, поскольку возчик, вероятно, ожидал ответа.

— Но может быть, он-то вас побеспокоит, — возразил возчик, и женщина умолкла.

Саймону не нравился возчик. Он так и сказал маме, когда они влезли в повозку, но она шикнула на него. Они преодолели более двадцати миль, и это была первая остановка за все время. Сейчас возчик стегнул лошадь, и она медленно потащила повозку через мост над рекой, в город.

Когда они проехали часть моста, вдруг раздался хриплый, отчаянный голос:

— Воды!

Саймон так резко подпрыгнул, что чуть не вывалился из повозки.

— Воды! — молил голос. — Ради бога!

Саймон оглянулся, но так и не понял, откуда доносится этот голос. Возчик захихикал.

— Это волшебный мост, — сказал он, подмигивая мальчику.

— Воды! — снова раздался голос.

— Воды! — закричал Саймон точно таким же тоном.

— Неплохо, — одобрил возчик. — Он мог бы выступать с бродячей труппой.

Саймон свесился из повозки в ту сторону, откуда доносились крики.

— Саймон! — одернула его мать, втаскивая обратно. — Откуда он раздается? — обратилась она к возчику, и тот указал в сторону любопытного строения, находившегося посередине моста.

— Маленькая часовня, — пояснил он. — Построена давным-давно. Теперь ею никто не пользуется. Но внизу есть подземелье для тех, кто провинился.

Он щелкнул хлыстом, и лошадь миновала часовню. Голос продолжал взывать к ним:

— Воды!

— Вокруг тебя полно воды, — ответил возчик, — стоит только посмотреть.

Саймон увидел, что здание накренилось с одной стороны моста и повисло над вспенившейся рекой. Мальчик привстал, вытянув шею в ту сторону, откуда доносился голос.

— Они его выпустят? — прошептал он на родном языке.

Мать ничего не ответила — лишь усадила на место, поплотнее укутав в синее одеяло, которым они прикрывались ночью.

— Тише, Саймон, — сказала она шепотом.

— Вам ни к чему расстраиваться из-за такого, как он, — заметил возчик. — Он попался на воровстве, а может быть, не ходил в церковь. Скорее всего, вы увидите его завтра в колодках.

Возчик резко стегнул лошадь перед подъемом в гору. Саймон молча смотрел на его толстую шею и вдруг почувствовал, как засосало под ложечкой, затем задрожали руки и ноги. Он попытался думать о матери, о ее тонких пальцах, сжимавших его руку, и о прядях темно-рыжих волос, щекотавших ему лицо.

Возчик остановил лошадь неподалеку от церкви.

— Дальше я не поеду, — сказал он. — Вам бы лучше здесь сойти.

Он спустился с повозки, обмотал вожжи вокруг ветки дерева, потом протянул руку матери Саймона.

— Плата, — потребовал он.

Женщина вцепилась в соскользнувшее одеяло.

— У меня нет денег, — ответила она.

— А я и не думал, что они у вас есть, — заметил возчик.

Поколебавшись, мать Саймона отпустила одеяло и подала возчику руку. Саймон схватил ее за юбку, но она его отстранила.

— Жди здесь, — велела она, легонько погладив его щеку. — Я ненадолго.

Секунду она постояла в повозке, затем легко спрыгнула на землю. Саймон следил за тем, как возчик ведет мать в рощицу, к деревьям и кустам.

Саймон сжался в комок, обхватил руками трясущиеся колени. Он чувствовал запах нового города — у каждого города, в который они приезжали, был свой собственный запах. Здесь пахло дымом от сжигаемого мусора, а еще — влажной шерстью, разложенной в полях на просушку. Несмотря на вечернее время, вокруг кипела жизнь: стучали колеса повозок, хрипло ругались мужчины, плакали младенцы, перекликались между собой женщины. Запах людей был резким и характерным, как у коров. Саймон слышал, как со звоном ударяется по наковальне молот кузнеца, как лает собака и как гремят перекатываемые бочки. Потом вдруг зазвонили колокола на церкви, и после перезвона один колокол стал отбивать часы. При каждом ударе Саймон клал по одному пальцу на поношенную ткань своих штанов — таким образом мать учила его считать, но он всегда сбивался, не дойдя до пяти.