Ли Майерс - BRONZA Страница 2

– Ну, не умри тут от счастья… – отчего-то смутившись, грубовато осадил его Имонн. – Тоже мне, теленок нашелся! – проворчал он вроде бы недовольно.

На самом деле мальчику была приятна непосредственная радость друга. Она согревала сердце, запертое ото всех. Не подпускавший к себе никого, ни с кем не друживший, он доверял только Марку, за удивительную доброту прощая этому большому ребенку все его недостатки.

Беззаботно рассмеявшись в ответ, Марк заложил руки за голову и о чем-то задумался, провожая взглядом чаек, чиркающих крылом по воде. Грубость Байи не задевала. За ней прятались мальчишеская стеснительность и желание подростка выглядеть по-взрослому, независимым.

Наверное, для редких прохожих, торопливо спешащих мимо них по набережной, они представляли собой довольно странную парочку. Двадцати трех лет от роду пижон с замашками сибарита. С вечно падающей на лоб непокорной каштановой прядью и глубокой, как вечернее небо, синевой глаз, молодой человек, развалившийся на скамейке, вытянув длинные ноги, казался беспечным прожигателем жизни. И подросток, с нежным лицом херувима и печальными глазами олененка Бэмби. Весь такой хрупкий, изящный, словно бутон, что решил не распускаться, мальчик выглядел совершенно беззащитным.

И только тварь, за которой они охотились, могла бы знать, что эти двое – Переселяющиеся. Понтифики Чаши Весов. Безжалостные охотники за головами. Судьи и палачи в одном лице. Гончая и ее Щит.

– Можешь подремать немного, если хочешь, – предложил Марк.

Глянул на солнце, начинающее садиться, отдернул манжету, посмотрел на часы. Плоский золотой брегет на кожаном ремешке, будучи левшой, он носил на правом запястье.

– Ждать придется долго. Эта тварь выползет из темноты…

Стояла осень, было холодно, особенно у воды. Он обнял мальчика, и тот, пригревшись, действительно задремал. Подняв воротник пальто от дующего с залива пронизывающего ветра, Марк тоже закрыл глаза.

«…не простивший, выбрал он путь, ведущий в Никуда… Имару, Священный Зверь. Сын матери Двенадцати Богов. И бремя свободы от кровных уз гноилось на плече незаживающей раной. Печатью Отступника.

– Марк, проснись!

Получив локтем в бок, он охнул и открыл глаза. Уже стемнело. Вдоль набережной зажглись фонари, отражаясь желтыми пятнами в черной воде. Но возле них фонарь почему-то не горел.

– Вон она… соберись, – тихо сказал Имонн, и он проследил за его взглядом.

Пожилая нищенка, колыхаясь своими жирными телесами, направлялась в их сторону, толкая перед собой покореженную тележку из супермаркета, забитую всяким хламом. Отлично! Марк притворился спящим. Противный скрип тележки затих рядом со скамейкой, на которой они сидели.

– Молодой человек, не стоит спать на улице в такой час! Так и заболеть недолго! – проявила женщина заботу о его здоровье. Неискренне и уж очень льстиво.

С хрустом потянувшись, он широко зевнул, делая вид, что она его разбудила. Нищенка окинула его цепким, оценивающим взглядом и тут заметила Байю.

– Ах, простите старуху глупую! – запричитала она плаксивым голосом профессиональной попрошайки. – Ты не один? С тобой дитя…

Морщинистое лицо старухи расплылось во все понимающей гаденькой ухмылке.

– Что ж не ведешь к себе домой? По одежде вижу, живешь небедно. Смотреть тут на ваши шалости… – она порыскала глазами по сторонам и продолжила: – Народ здесь разный ходит, могут и обидеть… Полиция, эти тоже сюда заглядывают! – толстуха заговорщически подмигнула обоим.

– Да вроде бы никого нет… – Марк непонимающе огляделся вокруг. – А вы о чем, собственно, добрая женщина? – спросил он.

Имонн громко фыркнул.

– Тупица! Она нас за воркующих голубков приняла! – пояснил он.

Вспыхнув, Марк отдернул руку, обнимающую плечи мальчика, и как-то неестественно выпрямился. «Как она смеет? Жаба!» – потемнели от гнева его глаза. Заметив, с какой злостью он смотрит на нее, нищенка вновь запричитала.

– Ах, ошиблась я, старая… Простите-простите! – всплеснула она руками в рваных перчатках, опять оглядываясь по сторонам. – Здесь часто разные парочки милуются… Теперь разве разберешь, кто у вас там кто… У нынешней-то молодежи!

Оправдывалась перед ним старуха и все кланялась и кланялась. В такт ее кивкам противно скрипела тележка, в которую она вцепилась так, словно Марк собирался покуситься на это «сокровище». Но по выражению ее лица было видно, что на их счет она осталась при своем мнении. Он с трудом сдерживался, чтобы не врезать старой карге по-простому, без всяких там магических заклинаний. Наконец, перестав кивать и кланяться, нищенка вроде бы собралась уходить.

– А не найдется ли у вас, молодой человек, какой мелочи? Старухе на гамбургер! – поклянчила она на прощание.

– Найдется! – Марк полез в карман. Подобравшись, ощутив приятную дрожь охотничьего азарта. Игры закончились.

В темных глазах нищенки мелькнул плотоядный огонек, когда его руки замерли над ее раскрытыми ладонями. Во рту, на языке, зашевелились присоски. «С-сладкая, с-сладкая… Вот сейчас, еще мгновение, она схватит доверчивого глупца за руки и высосет его сладкую жизнь… А после закусит и мальчишкой!» Выпущенное щупальце незаметно уже подкрадывалось к кроссовкам Байи.

Марк разжал пальцы. Горсть монет прожгла ей ладони насквозь.

– А-аш-ш! Ищ-щей-ка! Проклятая пси-и-на! У-уу! Нне-на-вижу-у!! – зашипела, заметалась в Заклинающем Круге старуха, теряя человеческое обличье.

– Марк, ты идешь? – зябко поежившись, окликнул его Байя.

Работа была сделана, торчать здесь и дальше не имело смысла. До «Маленькой Италии», как любовно называли местные жители район Сан-Франциско, где они жили в последнее время, путь был неблизкий. К тому же от воды тянуло промозглой сыростью, он продрог в своей короткой вельветовой курточке и потертых джинсах: хотелось поскорее очутиться дома, в тепле, поужинать, если ресторан еще не закрылся, и завалиться спать. «А у него такое лицо… Можно подумать, он собрался поставить ей тут надгробный камень!»

Оторвав задумчивый взгляд от горстки пепла, потихоньку сдуваемой ветром, Марк поднял воротник пальто и, ничего не ответив, зашагал вдоль набережной. «Да что с ним такое? Откуда такая серьезность!» – Имонн удивленно смотрел ему вслед. Не понимая, зачем тот упрямо тащится пешком, стирая подошвы своих щегольских лоферов, если можно было просто мерцануть до сквера за небольшим уютным отелем с декором эпохи Ренессанса. Правда, Монсеньор строго-настрого наказывал «мерцать» только в исключительных случаях. Но разве тут удержишься? Это же как русские горки! Бац, и ты летишь вниз! Бац, и ты уже дома!