Ли Майерс - BRONZA Страница 3

Оторвав задумчивый взгляд от горстки пепла, потихоньку сдуваемой ветром, Марк поднял воротник пальто и, ничего не ответив, зашагал вдоль набережной. «Да что с ним такое? Откуда такая серьезность!» – Имонн удивленно смотрел ему вслед. Не понимая, зачем тот упрямо тащится пешком, стирая подошвы своих щегольских лоферов, если можно было просто мерцануть до сквера за небольшим уютным отелем с декором эпохи Ренессанса. Правда, Монсеньор строго-настрого наказывал «мерцать» только в исключительных случаях. Но разве тут удержишься? Это же как русские горки! Бац, и ты летишь вниз! Бац, и ты уже дома!

«Неужели слова этой потрескавшейся от сала вонючки, от которой и пепла-то не осталось, так сильно задели Марка? Подумаешь, приняла их за любовников… Вот он бы не стал заморачиваться на этом! На все сто!» – юный философ бросился догонять друга, ушедшего далеко вперед.

Метрдотель глянул на часы. Он и так достаточно тянул время. Пора было закрываться. Обычно эта парочка ужинала поздно, появляясь к закрытию ресторана, но сегодня ребята что-то сильно запаздывали. Приятный молодой человек и хорошенький подросток, такие вежливые, воспитанные, – они нравились ему. Особенно его умиляла забота младшего о старшем. Поэтому он всегда старался оставлять для них на десерт что-нибудь вкусненькое. Но не сегодня.

Этим вечером ребятам, видно, не повезло вдвойне. Симпозиум дантистов, для которых был устроен пышный банкет, вымел все запасы. Эскулапы оказались прожорливей саранчи. Со вздохом искреннего сожаления метрдотель погасил свет и закрыл дверь ресторана на ключ.

В номере Марк бросил пальто на кресло, оно упало на пол. Пиджак постигла та же участь. Скинув туфли, он плюхнулся на застеленную покрывалом кровать, ослабил узел галстука, заложил руки за голову и уставился в потолок.

«Он что, думает, что он – змея?» – ворчал про себя Имонн, собирая за ним по всему полу разбросанные вещи. Сердце воина и душа лентяя – в этом был весь Марк. Потому что в повседневной жизни (во всем, что не касалось охоты за нечистью, гонок на карах, походов по магазинам за дорогущими шмотками или поедания разных там сладостей) тот превращался в настоящего разгильдяя.

Но и это не беда! Попробуйте вот убедить его не петь по утрам в ванной, если медведь оттоптал оба уха! Та еще, скажу вам, задачка! А сколько раз предлагал ему перебраться в Чайна-Таун! Так нет же, Марку нравилось все такое вычурное, изящное, перегруженное художественными деталями, напоминающее старую Европу. «Нам дворцы подавай, всякие там львиные головы да кудрявых малышей с крылышками! Вот и любовался бы сам сколько влезет! – продолжал негодовать подросток, наводя порядок. – Мне-то за что такое наказание?!»

– Слушай, отрок, а почему ты всегда такой? – вдруг спросил Марк. Теперь он смотрел на мальчика, подперев рукой голову, и что-то было в его взгляде.

– Какой «такой»? – переспросил Имонн, слегка порозовев щеками. Вопрос застал его врасплох.

– Ну-у, – протянул Марк, – Монсеньор вроде бы говорил: ты умер в шестнадцать… – его взгляд скользнул обратно на потолок. – Я же сколько тебя помню, – ты все время мальчишка! Неужели тебе ни разу не хотелось стать взрослым? Завести подружку? Влюбиться, наконец! Стать мужчиной… или женщиной… – вздохнул он. – Наверное, я мог бы влюбиться в тебя…

Байя уставился на него: того и гляди, боднет.

– Или мне стать женщиной… – Марк опять вздохнул. – Тогда и ты мог бы влюбиться в меня… – он снова лежал на спине и, продолжая созерцать потолок, не замечал, что рассуждает вслух. – Может, в следующий раз мне переселиться в женское тело, как ты думаешь, а? – спросил он у гипсового амурчика, смотревшего на него с потолка. – Интересно… – в голосе Марка появилась задумчивая мечтательность, – красить губы, носить все эти штучки. Ходить на каблуках. Черт, а если это неудобно… ходить на каблуках? Вдруг у меня не получится! – встрепенулся он, но тут же хлопнул себя по лбу. – Дубина, ты же будешь женщиной! Им удобно…

Имонн некоторое время слушал, как тот разговаривает сам с собой. Потом с похоронным видом подошел к кровати, взял за руку, нащупал пульс.

– Н-да, тяжелый случай… – произнес он голосом врача, собирающегося сообщить пациенту дурную весть, – мозг скончался… – и посмотрел на часы Марка, – еще до полуночи! Примите мои соболезнования, сэр!

Отпустил его руку, та безвольно упала на покрывало. Оставалось только одно средство.

– Ладно, сладкоежка… схожу тебе за мороженым. Пока ты окончательно не спятил! – улыбнулся мальчик. – Знаю тут одно место, кажется, они пока не закрылись.

Это подействовало. Марк сразу оживился.

– Я люблю тебя, отрок! – воскликнул он и, молитвенно сложив ладони, попросил: – Пожалуйста, если можно, то две порции. Ванильного, с фисташками!

«Ну, совсем идиот…» – покачал головой Имонн, сдернул с вешалки куртку и хлопнул дверью. Ворвавшийся следом сквозняк затих у окна. Комната вновь наполнилась тишиной. Марк остался лежать на кровати, продолжая изучать лепнину на потолке. Его взгляд постепенно ушел в себя.

Конечно, он любил Байю. Любил всем сердцем. Тогда, в 1669 году, в Руане, он поклялся себе, что будет всегда защищать отрока. «А эта поганая ведьма, что она там напридумывала себе? – тоскливо вздохнув, Марк повернулся на бок, обхватил руками подушку. – Любить? Но как любить, если в сердце живет одна пустота? Откуда же тогда ты знаешь, что и сейчас где-то бьется сердце, что любит тебя больше жизни?!» – подумал он и вдруг позвал с какой-то отчаянной безнадежностью: – Где же ты? Мне так нужна твоя любовь!

«…в час обезьяны, расположившись полукругом, Десять Священных Зверей следили за схваткой двоих. И один должен будет умереть для них, чтобы они и впредь – тысячи лет, могли править своими Царствами…

Огромный серебристо-голубой Кот, в неимоверном усилии напрягая могучие мышцы, снова и снова раздирал когтями сверкающую на солнце чешую врага своего. Рубиновые глаза его пылали ненавистью. Огромный нефритовый Дракон, обвившись вокруг тела врага своего, сжимая тугие кольца, душил его в своих объятиях.

Они уже обагрили друг друга своей кровью, и капли ее, упав на землю, проросли горькими, убивающими дурманом, красными цветами джошуаге. Но ни один из них не желал проиграть в этом смертельном поединке.

Огромная аспидно-глянцевая Змея с ярким фиолетовым узором по спине настороженно приподняла свою плоскую голову. Раздвоенным жалом потрогала горячий воздух. Взгляд ее был так же ядовит, как и она сама. Но не только она почувствовала приближение финала.

Извернувшись, Имару вонзил клыки в горло Сэйрю и в последнем усилии стиснул челюсти. В глазах его угасала жизнь, но не ненависть…»